Он заметил, что после посещения «Русалки» дядюшка Джерри изменился: помрачнел и все время находился в плохом настроении.
— Ладно, полноте, мой мальчик, — Саймон быстро сменил гнев на милость. Как, впрочем, и всегда. — Что там, у тебя? Говори.
— Я хотел доложить, что сдал дежурство. «Посейдон» следует заданным курсом. Море успокаивается, а ветер — в наших парусах.
— Хорошо, можешь быть свободным.
Когда молодой моряк уже прикрыл за собой дверь, он услышал за спиной хриплый голос:
— Френсис! Френсис, иди сюда!
Молодой человек вернулся. Он молча смотрел на капитана, а тот на него. На этот раз взгляд Саймона был слишком пристальным, как будто он изучал племянника и хотел заглянуть прямо ему в душу. Френсис отвел глаза и принялся рассматривать достаточно тесную каюту. Она мало чем отличалась от других помещений барка, только дощатые стены были оструганы и покрыты лаком. По сравнению с каютой Джона Ролингса она выглядела не просто скромной, но откровенно бедной.
Оба какое-то время молчали. Потом капитан произнес уже знакомым тоном, каким обычно разговаривал с Френсисом:
— Малыш, выгляни — не стоит ли кто поблизости, да прикрой плотнее дверь…
Удивленный Френсис выполнил указание.
— Никого нет.
— Подсаживайся к столу. Есть важный разговор…
Молодой моряк опустился на табурет, стоявший у крошечного круглого столика, на котором был развернут уже замеченный им ранее свиток и стоял тяжелый подсвечник с тремя свечами. Саймон стал молча раскуривать свою трубку, и процесс этот затянулся. Племянник успел рассмотреть, что перед капитаном лежит нечто, похожее на карту.
Наконец Джерри выпустил большой клуб дыма, а вместе с ним и первую фразу:
— Детей у меня, ты знаешь, нет. Жена моя не только не научилась сносно готовить, но и рожать… А я стар становлюсь. Скоро ты мое бренное тело спустишь за борт на корм рыбам. — Предвосхищая вежливые возражения молодого моряка, Саймон поднял руку, как бы прикрывая тому рот своей огромной пятерней. — Я хотел, чтоб у меня сейчас был такой же, как ты, сын. Но Бог решил иначе. Видно, за грехи мои… К тебе отношусь как к сыну, а потому хочу открыть одну тайну. Из тех, которые надо хранить очень строго и держать язык за зубами, даже если напился рому. Знаешь восточную поговорку: «Длинный язык может перерезать собственное горло»?
Френсис неопределенно пожал плечами — он заинтригованно смотрел на дядю, а тот замолк надолго, будто позабыв о нем. В конце концов он молча придвинул к юноше карту.
— Смотри. Узнаешь море и этот остров? — капитан ткнул заскорузлым пальцем в какую-то точку.
Дрейк молча разгладил края старого свитка. Это был пергамент. Причем в его ветхости и древности сомневаться не приходилось. Также без сомнения перед молодым моряком лежала карта. Только сделана она была человеком, который, казалось, никогда этой работой не занимался. В тусклом свете от дрожащего пламени свечей были видны извилистые линии, изображающие волны. Слева наверху по-латыни написано: «Эгейское море». Среди волн нарисованы несколько островов. Название имел лишь самый большой — Крит. В некотором отдалении от него имелись три маленьких островка, названия которых вообще отсутствовали. На южной стороне одного из них схематически было изображено какое-то строение, остроконечную вершину которого венчал крест. Чуть ниже островка шел более мелкий шрифт латиницей. Капитан, внимательно следивший за Френсисом, пояснил:
— Здесь написано: «сто сорок пять футов».
— И что это значит?
— Я так понимаю, что это расстояние до клада.
— Клада? — переспросил Дрейк, и глаза его расширились. — А откуда у вас этот свиток?
— Он попал ко мне после смерти старого монаха. Мы отбили его от разбойников в Александрии и взяли на борт, накормили, напоили, переодели, ибо его одежда превратилась в лохмотья. Старик направлялся в Геную, но помер, бедняга, на четвертый день пути, и мы, по морскому обычаю, предали его тело пучине. Только перед смертью он шепнул мне: «В дорожной сумке карта. Возьми ее, и да вознаградит тебя Господь за твою доброту…» Так вот, в его аккуратно сложенных небогатых пожитках я и обнаружил этот свиток. На нем действительно старинная карта. Только составил ее человек, не привыкший к такой работе…
— Но почему вы решили, что речь идет о кладе? Может, это чье-то захоронение или что-то еще…
— А вот текст видишь? Мне пришлось переводить его с латыни по частям, чтобы никто из переводчиков не мог догадаться о его смысле.
Справа внизу, прямо по карте, шли несколько строк, написанные каллиграфическим почерком. Буквы выцвели и частично стерлись, но даже если бы они сохранились в первозданном виде, Френсису они бы ничего не сказали. Он опять вопросительно посмотрел на Саймона.
— Да, мы с тобой плохие грамотеи! А вот знающие люди мне все эти слова перевели порознь, а я их потом составил вместе. Слушай, что получилось: «Оставлен безвременно усопшим Великим магистром Ордена сэром Томасом Курляндским, действовавшим по поручению Его Величества Ричарда. Сие есть собственность Господа Бога нашего Всемогущего. Да хранит Господь клад сей от лихих людей. Да будет употреблен он во благо Отца Небесного. В год 1191 от Рождества Христова. Аминь».
— Да, речь действительно идет о кладе! — воскликнул Френсис. — Но может, это чья-то дурацкая шутка?!
— Не похоже, мой мальчик, не похоже… Я специально ездил в Лондонскую библиотеку и поговорил с иссушенными книжными червями, которые изучают историю и знают о чужом прошлом больше, чем о своем настоящем. Король Ричард I по прозвищу Львиное Сердце командовал Третьим крестовым походом, он завоевал и Крит, и все окрестности! А барон Томас Курляндский заведовал казной его войска! Так что все совпадает…
— Неужели действительно к этому свитку прикасались сам король и его главный финансист? — Френсис с благоговением потрогал старинный пергамент.
— Именно так, мой мальчик! Но нас должен больше интересовать сам клад, а не те, кто его схоронили. И пусть тебя не смущает, что он принадлежит Богу. Если мы до него доберемся, значит, Бог это позволил, — Саймон взглянул на своего юного собеседника. — Эк как у тебя глаза-то блестят! Без вопроса вижу, что и ты загорелся мыслью отыскать сокровища!
Френсис молча кивнул. Сердце его учащенно колотилось. Саймон покачал седой головой.
— Только это дело непростое. Помнишь, прошлым летом мы ходили на Крит, а потом стояли у каждого из трех безымянных островов? Ты еще недоумевал, что мы там делали почти месяц… А я объяснял всем, что ищу источники пресной воды и подыскиваю место, чтобы построить склад для хранения товаров. И команда удивлялась, хотя в конце концов все поверили. Ну, или сделали вид, что поверили. Им было не на что жаловаться: на островах хорошая охота, рыбалка, отмели с прогретой водой, а жалованье идет, и кому какое дело, чего их капитан лазит по скалам…
— Я понял! — воскликнул Френсис. — Вы искали тот самый остров!
— Да. И я его нашел! Обнаружил и место, где стоял монастырь, — все как на карте указано. Только сейчас от него уцелели лишь остатки стен да гора камней и щебня. На Крите же знающие люди говорили, что когда-то это была обитель крестоносцев. Про Орден госпитальеров слышал?
Молодой человек покачал головой.
— Это рыцари, которые огнем и мечом насаждали веру в сарацинских землях, отвоевывали христианские святыни. Вот монахи — это их потомки. Они обитали там много лет, но потом повымерли, должно быть…
— Так получается, что монахи и охраняли этот клад?
— Вряд ли крестоносцы доверили бы кому-то тайну своих сокровищ. Хранители, скорей всего, не подозревали, что хранят!
— А вы искали? Нашли хоть какие-то следы клада?
— Нет. Что я мог один сделать? Работать киркой и лопатой не привык, да и стар уже… К тому же точные координаты неизвестны. В какую сторону следует отсчитывать эти сто сорок пять футов? От какой точки?.. А главное другое — золото и бриллианты всегда мутят разум людям, из-за них много крови пролито. Если бы матросы прознали про клад, могли бы вонзить стилет мне под лопатку — и дело с концом!
