В самые мрачные дни павловского правления резко ухудшились отношения России с Англией. В этой связи Павла Васильевича волновало положение иностранцев английского происхождения, в частности его супруги Элизабет, а также С.Р. Воронцова, впавшего в опалу, и его детей Михаила и Елизаветы. К счастью, все уладилось[39]. Элизабет стойко сносила неприязнь общества.

В 1800 году Чичагову была поручена организация обороны Кронштадта. Леонид Михайлович Чичагов, внук адмирала, рассказал об эпизоде, происшедшем на совещании у императора Павла, где обсуждалось состояние работ по укреплению побережья и защиты Петербурга на случай нападения англичан. «Павел Васильевич, на глазах которого делались приготовления в Кронштадте, знал, что еще не приступали к постройке морских батарей, требующих несколько лет усиленной работы. Будучи свидетелем происходивших безобразий, Чичагов хотел было открыть государю истину, когда император поинтересовался мнением Чичагова. К счастью, только адмирал раскрыл рот, чтобы говорить, как император вышел на минуту из комнаты и приказал его подождать. Тогда присутствовавший на совещании Санкт-Петербургский военный генерал-губернатор фон дер Пален, пользуясь удобным моментом, быстро подошел к Павлу Васильевичу и тихо произнес: “Ради Бога, мой милый адмирал, образумьтесь, я чувствую ваше намерение, здесь можно только говорить “да” и “очень хорошо”; иначе вы рискуете привлечь на себя новые неудовольства”. Таким образом, граф Пален опять спас Чичагова от беды. Кушелев, виновник всех беззаконий, уверил императора, что работы по укреплению порта окончены и в блестящем виде, и ни за что не простил бы адмиралу его разоблачений. Павел Васильевич объявил императору, что он ничего не может сказать против и думает, что если англичане взойдут в залив, то никак уже не выйдут. Когда адмирал удалился, то государь сказал про него: “Он исправился, тюрьма ему принесла пользу”»[40].

Чичагов был человеком со сложным характером – прямым и резким. Он не позволял ему мириться с упущениями равных ему и вышестоящих, и из-за этого он нередко оказывался в неожиданных и сложных ситуациях. Здесь уместно вспомнить слова того же Леонида Михайловича Чичагова: «Уже в царствование Павла I старались современники запятнать скромного бригадира Чичагова, который больше жил в отставке, сидел в крепости и затем на несколько часов возводился в чин контр-адмирала, чем служил и кому бы то ни было мешал. Почему, спросят меня, его не любили? По простой причине: всякий сознавал, что он был очень умен и образован; что при первой надобности в дельном начальнике его вызовут из деревни, выпустят из каземата и посадят на первое место; эта боязнь заставляла всех сослуживцев не любить и опасаться его. Ни в одних записках нельзя найти указания, чтобы Павел Васильевич сделал кому-либо зло; а многие его хулят и осуждают»[41].

Время, проведенное Павлом Васильевичем в Англии, женитьба на англичанке сделали его «англичанином», а увлечение Англией и английской культурой порой ставилось ему в упрек. «Было время, – вспоминал П.В. Чичагов, – когда враги мои считали меня за англичанина, потому что я всегда восхищался порядком и законами англичан». Характеризуя Павла Васильевича, посланник сардинского короля Жозеф де Местр говорил:»Несомненно, что он вынес из Англии весьма заметное уважение к той стране… Иногда я называю его джентльменом противоположного берега, чтобы смешить его жену: она англичанка, и он страстно ее любит…»[42]. Таким же «англоманом» остался он и в более поздние годы. В рукописи Павла Васильевича, найденной в его бумагах и озаглавленной «Сравнительная характеристика европейских народов», он посвящает Англии восторженные строки, свидетельствующие, однако, о том, что его англоманство носило трезвый и продуманный характер и было глубоким убеждением. По его словам, «национальное чувство англичан всегда клонится к тому, что хорошо и, следовательно, положительно, существенно и полезно. Отсюда истекают их положительные познания в философии, столь деятельно способствовавшей распространению столь истинного просвещения: оно произвело Ньютонов, Бэконов, Локков, великих писателей, великих государственных мужей, великих военных людей, истинно великих, достойных уважения и удивления, потому что способности их стремились единственно к добру и добродетели, и дарования их были изощряемы и примеряемы к тому, что вообще было благотворно и полезно нации». Далее Чичагов говорит, что «во всех классах этого народа каждый, в свою очередь, всегда обнаруживал эту общую склонность желать хорошего… А так как, по их мнению, ничего нет лучше свободы, то и эта склонность у англичан была первым зачатком их духа независимости, продукты которого суть их конституция и либеральные законоположения». Все это отнюдь не препятствовало Чичагову любить свое отечество и желать ему блага и процветания. Данная Павлом Васильевичем в той же статье оценка русских и русского государства характеризует его как патриота-либерала, горячо убежденного в великом будущем своей родины, твердо верившего в грядущие преобразования России и торжество в ней новой гражданственности. «Увы, – писал он, – не увижу я собственными моими глазами мое отечество счастливым и свободным, но оно таковым будет непременно и весь мир удивится той быстроте, с которой оно двинется вперед. Россия – империя обширная, но не великая, у нас недостаточно даже воздуха для дыхания. Но однажды, когда нравственная сила этого народа возьмет верх над грубым, пристыженным произволом, тогда его влечение будет к высокому, не изъемлющему ни доброго, ни прекрасного, ни добродетели…»

Смена власти в начале XIX века полностью изменила жизнь П.В. Чичагова. Со вступлением на престол Александра I в России заговорили о реформах, о кадровой политике. Общественное мнение заметно оживилось в ожидании перемен к лучшему. Император Александр в самом начале своего царствования обратил внимание на недостаток, которым страдал русский государственный порядок, который он называл «произволом нашего правления». Необходимо было разработать систему государственного управления по образцу Западной Европы. Императорский манифест 1802 года задал лишь общее направление преобразования государственных учреждений. Этим манифестом коллегиальное управление заменялось учреждением восьми министерств, включая Министерство морских сил. Министерству морских сил надлежало заняться «разработкой частностей для достижения полного своего устройства». Для этого в том же 1802 году были учреждены Военная по флоту канцелярия и Департамент министра морских сил. Затем император назначил Комитет для образования флота, призванный реорганизовать министерство на новых началах. 9 (21) сентября 1802 года первым министром морских сил стал вице-президент Адмиралтейств-коллегии адмирал Николай Семенович Мордвинов.

Александру I, в детстве получившему довольно либеральное образование, на ключевых постах потребовались соратники, разделявшие с ним оценку положения дел в России и готовые послужить ей не за страх, а за совесть. Александр I приблизил к себе Чичагова, оценив его профессионализм, высокую образованность и верность. На этот раз колесо фортуны вознесло Павла Васильевича. Царь ввел Чичагова в состав своей свиты, назначил начальником Военной по флоту канцелярии, которая вскоре была преобразована в Министерство морских сил. В августе 1802 года контр-адмирал П.В. Чичагов был назначен докладчиком Комитета, а с октября 1802 года – правителем дел Военной по флоту канцелярии. Мнение П.В. Чичагова по морским вопросам имело решающее значение для царя, который относился к Чичагову с большим доверием и еще в марте 1801 года ввел его в свою свиту. Бурная деятельность Чичагова, которому в ноябре 1802 года было присвоено звание вице-адмирала[43], привела к тому, что он фактически управлял министерством морских сил, так как все дела поступали к императору только через Чичагова. Александр I обычно соглашался с предложенными им нововведениями. Император даже отменил намечавшуюся поездку Чичагова за границу для знакомства с крупными европейскими портами, чтобы держать его при себе. Столь быстрое повышение молодого вице-адмирала послужило причиной той неприязни, с которой к Чичагову относились некоторые придворные и коллеги по морскому ведомству. Поговаривали, что он чересчур симпатизирует английским порядкам, проявляет чрезмерное рвение в работе. 28 декабря 1802 года (9 января 1803 года), то есть через три месяца после своего назначения, Мордвинов отказался от службы в морском ведомстве и «по прошению» ушел в отставку. 31 декабря 1802 года (12 января 1803 года) Чичагов был назначен товарищем (заместителем) министра морских сил. Александр I не решился назначить Чичагова министром, но поручил ему исполнять обязанности министра морских сил.