- Ну, ваш род - известные лошадники. Больше полвека мусор возите.
- Я-то ничо...А Максуд покойный - у него я учился...
- Вы с Максудом, царство ему небесное, другого не скажу - славные мужики. За это и уважали его в поселке. И тебе только спасибо ото всех.
- Спасибо за добрый слово, дед Колян.
Бублик сидел у калитки сперва молча и заинтересованно смотрел, как капризничает, мотая головой Буянка. Не одобрив недостойного поведения, воспитанный Бублик предупреждающе гавкнул на лошадёнку. Она, покосившись на песика перестала мотать головой.
Муратка разговорился.
- Я тебе, дед Колян, говорил давно тогда...Как уж брат покойный Максуд на фронт просился. Всех берут воевать, а его нет. Как это... Бракуют...У начальства в поселке отпросится и в военкомат - возьмите. Просился хоть возчиком - патроны, бомбы возить. Или пушки таскать на лошади...Меня, сказал Максуд, лошади слушаются. А военкомат, чо ему не утверждай - не берет, у тебя один нога короче. И не взяли Максуда воевать.
- Да, Муратка...Тяжелое время было. Но всё для фронта делали, последнее отдавали. Сами просились на фронт. Еще раз тебя с Праздником! И тебе - здоровья...Не хворай и помни славного брата Максуда.
Если кто и помнил все тогдашнюю, много лет назад, жизнь в Каменном Ключе, то конечно, Муратка Татарин. В памяти у него накрепко осталось - горести и слезы, что видел во время войны пацаном, и самое трудное для всех в поселке после войны.
Родился, рос, жил, немного учился и работал только здесь. Все в поселке прошло на его глазах. Люди жили, трудились, приезжали, уезжали, умирали. И мужиков - ровесников-то в Каменном Ключе сегодня осталось с гулькин нос. Кто уехал не весть куда, за лучшей долей, за длинным рублем, "за счастьем" и потерялся в дальних далях с концами. А сколько их как-то быстро ушло в мир иной. Работа в поселке была только в МПС, на железке - обходчик или путеец-ремонтник. Труд тяжелый, для жилистых и упертых. Ещё и свой большой огород пахать и содержать, он ни мало - под пятьдесят соток. Надо было и скотину кормить, пока копёшку накосишь, умотаешься. И, конечно, овощ свой иметь, картошечку, лучок, чесночек, огурчик. Горбатились. Не всяк выдерживал, попивали крепко, с тем и упокоились.
Кое кто устраивался в леспромхозе на лесопилку да на валку леса. Большой таежный поселок Болтово с леспромхозом - почти рядом, десять верст, а это тебе - не километр туда-сюда. Платили, правда, неплохо, ОРС с приличным набором товара, раз в месяц каждому работнику отоварка, весь район завидовал, но пахать на брёвнах требовалось на всю катушку. Валить и ворочать бревна, каждый знает - не самый сладкий сахар.
Малец Муратка помнил, как весь поселок до войны восхищался мужем Валентины - Трофимом Егоровичем. Бригадир железнодорожных путейцев-ремонтников, огромной силы дядька, молотобоец, все у него в руках спорилось и ладилось. Он у себя во дворе маленькую кузню соорудил, свободное время молотом помахать, размяться. Кому лошадь подковать, оси для телег изготовить. Железнодорожный поселок, не колхоз - лошади у были у многих, не запрещали их держать хозяевам на железке.
Топоры Трофим ковал, колуны, кому вилы ремонтировал, косы мастерил и отбивал. Леспромхозовские кой чего ему заказывали, эмпээсовцы просили то это из металла, то другое. Брат Муратки Максуд по прозвищу Татарин часто подъезжал на телеге к Трофиму что-то отвезти, привезти.
Мужиков, соседей Трофима тянуло на кузню, да и он сам всех привечал. Сосед слева, ремонтник его бригады Летягин заходил, он по части механизмов хорошо "шурупил". "Мозга" - называл его Трофим. Сын Летягина, пацан Ванька, норовил за молот ухватиться. "Молод ещё, - смеялся Трофим. - А захочешь на кузнеца выучиться, подрастешь - обучу таинствам".
Другой сосед Трофима Егоровича, лесоруб в леспромхозе Прохор Гаврилов, что жил через дорогу напротив, тоже любил прийти и сидеть, покуривая, молча следить за искрами ковки, слушать перестук молота и молотка. Старший его сын Василий за подручного кузнецу стоял, молотком молотобойцу подстучать, и получалось удачно.
В мае, перед самой войной, Трофима Егоровича и Летягина леспромхоз уговорил перейти на работу на лесопилку. Получили новое оборудование, а понять толком, что куда у своих тямы не хватает. Работают новые механизмы через пень колоду. Но под новое начальство в области план-то накинуло - ого-го-го, кто не дрогнет перед таким невиданным планом заготовки. Вот и уламывали Трофима с Летягиным почти месяц, зарплату хорошую обещали, много больше, чем на железке.
Их так и призвали вместе в Действующую армию на фронт - Трофима Егоровича, его соседа Гаврилова и отца Ваньки Летягина.
Война в одночасье ринулась на Каменный Ключ, как и на десятки тысяч советских станций, полустанков, разъездов, деревень, сел, поселков, станиц, аулов, кишлаков, стойбищ, городков и городов, огромной бедой, тяжесть которой поначалу не все осознавали и понимали. Горе и страдания придут чуть позже, со слезами и стонами, рыданиями и проклятиями ненавистному врагу.
Валентина на проводах поселковых мужиков на фронт ещё крепилась, молча шла по руку с мужем, а мать Ваньки Таисия, рыдала от самого дома, где их провожали, до теплушки, на которой уезжали новобранцы. Она вцепилась в мужа и кричала: "Ведь броня у тебя на железке была... Броня, Прохор, ты слышишь, и дома был бы при нас, ведь четверо ртов оставляешь...Удумали леспромхоз...Как я одна с ними теперь?" Отец Ваньки шел смущенный, успокаивал жену: "Тася, мы ненадолго отлучаемся...Одна нога там, другая - здесь. Оглянуться не успеешь, как мы немца-то и погоним к едрене фене!"
Гармонист Петро Княжко, лесоруб из Болтово, подвыпивший, кричал под гармозу что-то военное: "Гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут машины в яростный поход..." Хотя все новобранцы приняли отходную-прощальную, а веселья не было, понимали, что не на гулянку призывают. Только Петро упорно повторял припев призывной песни: "Когда приказ отдаст товарищ Сталин, и первый маршал в бой нас поведёт!"
Пожилого, молчаливого и долговязого соседа Гаврилова, провожали сухонькая жена Варвара и семеро их ребятишек. Шли и молчали. Варвара и две их девочки даже не плакали, как заливались слезами почти все женщины и девчонки кругом. Парни, склонив головы, угрюмо шагали сзади. Старший сын Василий нес увесистый матерчатый мешок с вещами и припасом, и всем кратко объяснял: "Это отцу на первое время. Он любит покушать...И табачок здесь. Все отцу!" Приехавший проводить сына на фронт дед Селевей, шел рядом, и время от времени повторял: "Ты запомни Проша..Немец штука поганая...Знаю я их... Трудно будет ему шею свернуть...Уж постарайтесь там, Проша, в штаны не наделать..."
Пятерых парней гавриловских, почти погодков, таких же молчаливых и долговязых, после, как-то скоро одного за другим тоже призвали на фронт. Подрос, достиг - вперед, за Родину! Первым ушел в Действующую армию старший сын Василий, за ним красноармейцами стали близнецы Андрей и Сашка.
Из всех призванных поселковых мужиков "похоронка" на отца Ваньки "мозгу" Летягина пришла в поселок. первой, в ноябре сорок первого. Ванька даже и не помнил после - плакал он или нет. Когда мать, прочитав листок военкоматовского извещения, даже не успев проронить слезинки, потеряла сознание, он побежал за фельдшерицей бабкой Прасковьей.
Плакала мать и потом, часто, особенно по ночам, приглушенно и горько-горько, тихонько всхлипывая и что-то приговаривая. Оставаясь одна в доме, Ванька слышал, стоя за дверью, как она разговаривает с отцом, как с живым, жалуется ему на что-то, советуется с ним.
Трофим Егорович воевал тогда ещё, прислал треугольничек, где написал про отца Ваньки: "Бомбежка, авианалет...Ничего не поделаешь...Сам в себя прийти не могу. Нет рядом друга Летягина. Ах, какой был "мозговитый"!"
На мужа тетка Валентина получила не похоронку. Письмо привез письмоносец Максуд Татарин, инвалид, у него одна нога была короче другой и его не взяли на фронт. Кроме почты, он вывозил мусор с вокзала и забирал его по поселку. Ещё он возил молоко во флягах из леспромхозовского Болтова. Хозяйки сдавали молоко утренней дойки на приемный пункт, фляги ставили в большой родник с ледяной водой за поселком, а потом за ним приезжал Максуд. Он привозил молоко на станцию к утреннему приходу "молокана" из райцентра, где работал молокозавод. Молокан - паровоз с четырьмя товарными вагонами ходил по районным станциям и забирал молоко, что собрали в колхозах и у частника. На молокане привозили из райцентра почту в Каменный Ключ и в Болтово. До вечерней дойки Максуд развозил почту по поселку, собирал мусор, а вечером, забирая фляги с молоком для вечернего молокана в Болтово, увозил туда почту.
