Я стояла как истукан, вытянувшись вдоль стены, в которую готова была просочиться, лишь бы этот упырь убрал от меня свои огромные лапищи.
Но он продолжал нависать надо мной так низко, что я начинала задыхаться от нехватки воздуха, от запаха коньяка и от чего - то еще, что озвучить была не в силах даже самой себе. Арис прижимался ко мне всем телом. Я чувствовала, какой он сильный и горячий. Я чувствовала, как налиты его мышцы. Как тверд его рельеф. Никогда не думала, что в этой ситуации мне будет стыдно за свои кости, но я бы предпочла упираться в него кубиками на животе, чтобы выглядеть на уровне. А не как исхудавшая жалкая жертва серийного маньяка - убийцы.
- Я хочу курить, - сказала я громко, прямо ему в ухо.
Арис моментально отпрянул.
- Анна, я знаю, что ты не куришь, не выдумывай.
- В бунтарском возрасте подростка я курила как паровоз. Я бросила в тот день, когда познакомилась со своим Мужчиной. Похоже, что раз он является выдумкой моей больной фантазии, то курить я и не бросала. Принеси мне пачку сигарет и можешь остаться на ночь с условием, что ты будешь спать в одежде и не притронешься ко мне никакой из выпирающих частей своего тела.
Арис оглушающе рассмеялся. Это было неожиданно шумно и по децибелам походило на раскат грома. Я медленно шагнула вдоль стены в сторону двери, чтобы меня не задело волной его нечаянной радости. Этот театр одного актера длился так долго, что я успела испугаться за сохранность его нервной системы. Со стороны мне на мгновение показалось, что он абсолютно безумен.
Но он остановился так же внезапно, как и начал.
- Ты кое - что забыла, дорогая. Ты больна, а не я. Ты заперта в подвале, а не я. Ты беглая сумасшедшая, а не я. И если завтра я устану от своих чувств к тебе, то ты отправишься восвояси. И как далеко ты пойдешь? До первого случайного прохожего, потому что твои портреты висят по всему городу. Я, как твой муж, позаботился о том, чтобы твои поиски организовали особенно тщательно. Я сотрудничаю с поисковиками. Я лично обследовал каждый уголок леса в поисках тебя. Я давал интервью всем местным телеканалам, рассказывая, какую опасность ты представляешь для детей города. Что ты не в себе и готова не только на похищение, но и на убийство. Тебе не поверит ни один человек. Никто не верит людям, с таким диагнозом, как у тебя. Просто будь хорошей девочкой и перестань мне угрожать. Давай уже будем сотрудничать.
Он не задавал вопросов. Он не выдвигал мне предложений. Он просто ставил меня перед фактом. Давай. Будем. Сотрудничать.
У меня не было ни сил, ни желания спорить с ним. Я показала ему средний палец и состроила гримасу отвращения. После чего демонстративно улеглась в свою постель и отвернулась лицом к стене, давая понять, что сегодня в этой тюрьме ему не рады.
Через несколько мгновений за моей спиной с грохотом захлопнулась дверь.
Он никогда не просил прощения и не унижался передо мной. Он выдвигал мне предложение с заведомо готовым ответом. И если вдруг по каким - либо причинам мой ответ не совпадал с тем, что уже созрел в его голове, то Арис просто спокойно дожидался, когда я отвечу то, что нужно услышать ему. У него не было никаких вариантов развития, кроме правильных. А правильные были только в его голове.
Сейчас, спустя столько времени, я вспоминаю это всё с улыбкой. Я была такой смешной, такой наивной, такой глупой девчонкой. Я до электромагнитных импульсов в душе искренне верила в то, что если мне удастся его довести до края, то он широким взмахом руки откроет дверь и скажет мне одно - единственное слово: "Проваливай". И я тогда так осторожно подойду к нему, ожидая подвоха. Но его не случится. Всё будет честно. Он даже не повернется взглянуть мне в след, а я изо всех сил побегу по подвалу в сторону дневного света. Туда, где есть еще хоть что - то помимо меня, него и четырех бетонных стен, обшитых дешевой фанерой для лучшей звукоизоляции. Как можно дальше от этого заплесневелого дна, в котором я обитала несколько долгих, нескончаемых недель. Я приду домой, к мужу, который будет ждать меня по - прежнему. И он запишет меня на прием к психотерапевту, чтобы я смогла справиться с тем, что мне пришлось здесь пережить.
Подсознание, вопреки моим желаниям, услужливо задавало неудобные для меня вопросы: "А что ты пережила? Пытки? Страдания? Невыносимую боль? Насилие? Ты, Николь, пьешь вино, смотришь мелодрамы, питаешься роллами и наслаждаешься заботой и теплом от собственного похитителя". Но мне не хотелось слышать собственные мысли. Сейчас они были не на моей стороне. Ведь я пережила заточение, а это уже, между прочим, очень страшно. Прошлая Я читала о том, что одна из форм пыток: оставить человека наедине с собой в замкнутом пространстве. "А разве ты не самодостаточна настолько, что нахождение наедине с собой становится пыткой для тебя?" - предательски возникал в моей голове вопрос из ниоткуда.
Всю жизнь я мечтала остаться в уединении. В абсолютном и запредельном одиночестве. Чтобы как минимум месяц меня не потревожила ни одна живая душа. Мне необходимо было закрыться в темной комнате с опущенными шторами, без еды и с большим количеством алкоголя. Я любила творить по ночам в тандеме со стаканом коньяка со льдом. Чтобы создать шедевр, мне необходима была ночь длиной минимум в месяц. И неограниченный доступ к бару. Мне нужно было погрузиться в пьяную депрессию. Только в таком состоянии я могла отбросить в сторону все свои комплексы и написать душой. Написать нечто принципиально новое. Омерзительную, но фантастическую историю о любви и ненависти, о злости и предательстве, о других мирах и путешествиях во снах, о войне после апокалипсиса и спасении. Нечто в стиле Чака Паланика, от чего захочется стошнить свой завтрак в унитаз, но после открыть следующую страницу, чтобы узнать, чем же всё кончится.
Я много писала, ведь это было моей единственной зависимостью, но никогда не пыталась отправить свои рукописи в издательство, поскольку мои истории не выдерживали критики даже моего Мужчины, такого далекого от любого из творческих процессов. Мне казалось, что в крупном издательстве работники не смогут осилить и страницы моего пьяного бреда с налетом осеннего уныния.
Сейчас удача была на моей стороне, несмотря на обстоятельства. Мой любимый писатель не устает повторять, что писать нужно о том, чем ты живешь, о том, что живет внутри тебя. Выпусти своих внутренних демонов наружу, и ты создашь нечто бескомпромиссно новое. У таких книг всегда есть душа, неважно о чем они и на каком языке написаны. Если у книги есть душа, то это чувствуется с первых строк. Мои книги были бездушными, потому что фантастику я не любила никогда. Та фантастика, что жила в моей голове была на уровень ниже той, что издавалась в красивом переплете на шероховатых ароматных страницах. У меня не было имени, которое знала бы вся страна. У меня не было стихов, на которые можно было сделать звучную аранжировку. У меня не было денег, чтобы провести широчайшую рекламную кампанию и издаться за свой счет. Всё, что находилось в моем распоряжении - это образы в моей голове, которые хотелось выпустить на страницы жить собственной жизнью. Однако всё упиралось в место действия и сюжет. Образы упорно не желали укладываться в рамки, которые были наложены на них мною же.
Теперь я могла заработать себе имя благодаря тому, что происходит со мной здесь и сейчас. Чутьё журналиста надрывая связки голосило о том, что мне нужно всего лишь завести личный дневник с описанием ежедневного нехитрого быта и моих отношений с похитителем, как можно ближе к реальности, немного приукрасив действительность литературным словцом. А когда я выйду отсюда, то отправиться прямиком в одно из многочисленных ток - шоу для домохозяек, что обычно крутят в прайм - тайм. Всю программу я буду вести себя как беглая сумасшедшая, брошусь драть волосы одной из почтенных дам на скамье мнимых экспертов, обзову говнюком психолога, и в конце объявлю, что у меня с собой имеется рукопись того кошмара, что мне пришлось пережить. Аудитория ахнет. Все издательства будут бороться за право издать меня. А наивные, как дети, домохозяйки ринутся в книжные магазины и будут стопками скупать мою историю за баснословные суммы, утирая платочками слёзы от моих наигранных припадков. Пусть я останусь автором одной книги, но зато всё это будет принадлежать лишь мне одной. Моя жизнь станет недосягаемой мечтой для каждой из этих домохозяек, что будет читать мою книгу, одной рукой накручивая бигуди на жженые волосы, а другой - листая страницы. Арис будет представляться им сказочным принцем, который готов ради своей возлюбленной отказаться от собственного счастья. А я буду видеться им чудовищем, которое отвергает такого замечательного человека ради фантазии в своей больной голове.
