Но Чарльз ничего не говорил и остальные молчали.

Рейвен начала отклоняться обратно на спинку своего стула и попыталась высвободить свои ладони из рук Чарльза, но тот ее остановил.

— Рейвен, я не хочу бросать тебя, пожалуйста. Ты тоже можешь вернуться к людям — это ведь твой дом. Мы сможем жить и здесь! В конце концов, в долине мы всегда держались особняком! И Хэнк тоже может остаться!

В отчаянии Чарльз посмотрел на Эрика. Тот выглядел не слишком счастливым от такой перспективы, но возражать вслух не стал: он не мог принять решение за остальных. Хэнк и Рейвен выглядели подавленными.

— Чарльз, — Хэнк решил подать голос, — мой дом в океане, несмотря на мою мутацию. Сомневаюсь, что в таком виде я смогу жить среди людей.

— Хэнк! Мы обязательно что-нибудь придумаем, да и здесь, например, нет людей! Я могу прятать тебя телепатией, если нужно. А Рейвен…

— Чарльз, — голос Рейвен был грустным, но твердым, — может, ты забыл, но я тоже жила когда-то среди людей в своем обличье, и ты помнишь, чем это закончилось. Хэнк не сможет остаться и жить здесь, а я бы… Я бы хотела остаться с Хэнком, если ты не против, — под конец пылко-горькой речи ее голос смягчился и стал смущенным, а свободная рука скользнула в мохнатую лапу зверя.

— О, — Чарльз отпустил руку сестры. Слушая ее слова, он хотел поспорить, но после последнего предложения очевидно передумал. — Я, ммм, рад за вас с Хэнком, — он искренне улыбнулся, Эрик на заднем фоне закатил глаза.

— Вы и по цвету друг другу подходите, ребят! — Шон хохотнул и хлопнул Хэнка по плечу, подмигивая.

— Но ты можешь остаться хотя бы на ночь? — умоляющий взгляд брата убедил бы кого угодно, и Рейвен, конечно, кивнула.

— Окей, вы как хотите, но я пошел спать. Посуду сами домоете.

Эрик кинул полотенце на угол стола и направился в сторону лестницы. Все были живы, здоровы и еще способны сравнивать его с членистоногими, а значит, ему тут больше делать нечего. Если он и переживал за сестру Чарльза (лишь потому, что Чарльз волновался о ней, а вовсе не потому, что Эрику было до нее дело!), то теперь он убедился, что с ней все отлично.

Шон тоже проявил благоразумие и оставил морских друзей наслаждаться обществом друг друга. Проходя мимо камина, Эрик внимательно рассмотрел морду краба, пришпиленного гвоздем к стене, а потом взглянул в зеркало. Да что у него и краба может быть общего, черт возьми?

«Ты вовсе не похож на краба, друг мой. Клянусь. Рейвен выдумала это, и Хэнк такого не говорил!» — голос Чарльза в голове как всегда был внезапен.

«Я же просил!»

«Может быть, ты немного похож на морской огурец или ракушку… по цвету… но никак не…»

«Спасибо, Чарльз. Ты умеешь подбодрить. Пойду, зароюсь в песок и посплю!»

«Спокойной ночи!» — ощущение чужого присутствия отступило.

Эрик все еще чувствовал смесь чужих эмоций, но они оставались где-то на самом краю. Очевидно, на фоне волнения Чарльз был не в силах отключиться от обитателей дома и цеплялся телепатией за всех подряд, хотя все его мысли были направлены на сестру.

Было уже утро, хотя за окном все еще стояла непроглядная тьма. Эрик улегся в постель. Часы на полке показывали половину пятого. С первого этажа раздавался гул голосов и звон посуды.

Каково было Чарльзу потерять свой дом навсегда? Однажды Эрик тоже лишился дома и семьи, но их просто не стало: их жилье было разрушено, родители погибли. Каково это знать, что твой дом и знакомые все там же, но ты никогда не сможешь к ним вернуться? Навряд ли Чарльз был счастлив, чтобы ни говорил…

Еще три дня спустя Эрик понял, что его отдых затянулся. Это случилось после выпуска дневных новостей, в которых говорилось, что в доках были найдены три изуродованных тела со странными мутациями. Диктор в круглых очках равнодушным голосом сообщила, что это были не первые жертвы за последний месяц, и полиция активно разыскивала серийного маньяка-наркоторговца.

— По отчетам полиции в крови жертв было обнаружено то же неизвестное вещество, что в телах двух жертв, найденных на прошлой неделе. Пока что детективам не удалось найти связь между убитыми. Оставайтесь в курсе событий…

— Это Шмидт.

Говорить вслух не требовалось, но слова Эрика тяжелым грузом опустились на плечи остальных обитателей. Шон нервно заерзал, кусая губы, Чарльз нахмурился, но Эрик заметил, как он пошевелил все еще непослушными ногами под пледом.

После морских приключений эта неделя была для них отдыхом, возможностью зализать свои раны и привести мысли в порядок. Они спали, ели, обживали свое новое пристанище и пытались адаптировать Чарльза к человеческому миру. Эрик раздобыл для него документы на имя Чарльза Фрэнсиса Ксавье, уроженца какой-то английской глубинки, и с большим трудом умудрился вывезти того в ближайший магазин одежды. Оставшиеся полдня он отлеживался в спальне с головной болью: восторг вперемешку с испугом, идущие волнами от перевозбужденного телепата, впервые выбравшегося в человеческий мир с обыденным и мирным делом, напрочь снесли его ментальные щиты. Эрик прятал голову под подушку, пока Чарльз извинялся и мучился от чувства вины, чем делал еще хуже.

Шон показал раздобытый на Каспартине шприц с вакциной, которую Шмидт ввел Чарльзу, и Леншерр категорически запретил испробовать это на ком-либо. Он обещал связаться с одним человеком в Штатах, когда будет возможность, чтобы проанализировать состав препарата и, возможно, вывести какой-то антидот. Чарльз тоже не горел желанием вливать в себя лишние лекарства, тем более с неизвестным свойством. Он все еще принимал таблетки, которые ему дали в больнице, и этого было более чем достаточно. Голова больше не ныла и не кружилась, прошла тошнота, и его не знобило от любого перепада температуры. Даже пледом он накрывался только иногда, и теперь Эрику и Шону не приходилось страдать от пылающего жаром камина. Единственной проблемой оставались ноги.

Эрик заставил его делать упражнения не только перед сном и не только те жалкие трепыхания, которые пытался повторить Чарльз за медбратом. Командным тоном он сначала заставлял бедного русала, пыхтя и сопя, делать простые движения, но уже через пять минут бестолковых попыток сам хватал Чарльза за ноги и сгибал-разгибал ему колени и стопы, пока, в конце концов, выведенный из равновесия русал не начинал пинаться.

— Чтоб тебя крабы искусали!!! Прекрати хватать меня за ноги!

— Ну, давай, отпихни меня, раз тебя это так бесит!

Чарльз был вынужден признать, что тактика Эрика работала. Теперь он мог приподнять колено, когда сидел, и удерживать его навесу какое-то время, мог выпрямить ногу и даже с трудом вычертить на полу квадрат. Но он все еще не был в состоянии встать или идти.

Последние новости были слишком плохи, чтобы они могли тянуть дальше.

После обеда Эрик уехал в город, оставив взволнованных мутантов одних, а вечером вернулся с рассеченной скулой и сумкой оружия.

— Человеческое оружие! Неужели ты считаешь, что оно поможет победить Шмидта? — пока Эрик заклеивал рану на щеке, Чарльз, нахмурившись, сидел у дверного проема в кресле.

— Оно не будет лишним. То, что Шмидт и его приспешники — мутанты, не значит, что они защищены от пуль. В отличие от меня, конечно, — Леншерр обернулся и уставился на телепата. — Ты попытался активировать Церебро?

После возвращения Эрика в его тело, Чарльз больше ни разу не прикасался к человеческому изобретению. Оно привлекало и пугало его в равной степени. Телепат был привычен к тому, что в любой момент мог коснуться разума собеседника, проникнуть дальше в его воспоминания или просто разделить с ним какие-то эмоции. Да, он мог и повлиять на него: стереть память, утешить, внушить что-то. Но то, что позволяло Церебро… На те несколько минут Чарльз почувствовал, что в его руках находились чужие жизни. Он мог бы заставить их подчиниться его воле — всех их! — и не получить никакого сопротивления, мог уничтожить их личности, оставив безмозглыми медузами, мог внушить им ужас или благоговение перед собой, мог даже заставить их разумы слиться в одну сложную систему, в которой он был бы ключевой фигурой. Церебро увеличивало его возможности, и Чарльз боялся, что оно может стереть границы его разум. Что если он растворится в чужих умах, не справившись? А если начнет упиваться властью? Он помнил свою ненависть к Шмидту там, на Каспартине. Желание убить этого мутанта затмило всю его сущность, стало его целью на те несколько минут, пока он не рухнул в море, сжигаемый другой болью: физической, а не душевной.