— Ах вот оно что!

Алекс, ну конечно!

Чарльзу оставалось лишь вернуться. Раз уж речь пошла о новом друге Рейвен, ему действительно стоило приглядывать за ней. Алекс был ее ровесником, юным и горячим, а также увлеченным необычной мутанткой. Чарльзу стоило догадаться, что русал решит показать себя в сегодняшнем бою: в этом году он достиг совершеннолетия и имел право на участие. Если что-то пойдет не так, чересчур импульсивная Рейвен может и впрямь броситься в бой. На исход такой схватки Чарльз смотрел с неодобрением, он был уверен, что у акулы — прирожденной морской хищницы — шансов на победу было больше, чем у синекожей мутантки — его сильной и смелой сестренки, но все же остававшейся несколько неуклюжим и медленным под водой человеком.

В голове Рейвен в это время мелькала мысль, что Чарльз с помощью телепатии сможет помочь Алексу, если тот вдруг не справится.

«Можно отправить на помощь других русалок, или заставить одного из участников открыть клетку, или…»

Русал отстранился от разума сестры, тяжело вздохнул и постарался не слишком нервно подергивать плавниками. Злостью тут ничем не поможешь.

Паника и отголоски боли поутихли только тогда, когда покореженная яхта Шмидта осталась далеко позади, и холодная глубина моря стала тихой и спокойной. Где-то на задворках сознания Эрик все еще чувствовал тяжелые металлические тела кораблей и подводных лодок. Но в этом секторе их не было, а значит, Шмидта можно было не опасаться: к счастью, он пока не научился перемещаться по морю без судна.

Эрик позволил телу акулы, ведомому инстинктами, спокойно плыть вперед, рассекая толщу воды, пока его мозг лихорадочно искал выход из нестандартной ситуации. Он всю жизнь выслеживал проклятого Шмидта, Шоу или как там еще его звали. И почти добравшись до цели, попался в ловушку! В помощниках у доктора оказались сильные мутанты, к стычке с которыми он оказался не готов.

Шмидт был счастлив, глядя на своего подопытного номер один, дезориентированного телепатической атакой.

— Ты так вовремя, мой мальчик. У нас с Эммой как раз намечался один увлекательный эксперимент! Тебе понравится, я уверен.

Белоснежная, ледяная улыбка Эммы Фрост была отражением безумства Шмидта. Когда она, словно острым алмазом, взрезала мысли Эрика, вытягивая наружу болезненные воспоминания и заставляя холодеть от страха и боли, он понял, что доктор наконец-то нашел себе достойную ассистентку. С каждым годом в кровавом следе, оставляемым Шмидтом, чувствовалась все большая изощренность. Теперь стало понятно почему. В отличие от запуганного и озлобленного мальчика в концлагере, Фрост с удовольствием тренировала и развивала свой дар, используя телепатию в извращенных экспериментах своего наставника.

Шмидт пытался спровоцировать мутации у животных. Возможно… Или пытался привить полезные для него дары более покладистым меньшим братьям. Эрик сомневался. Ему было не до размышлений о «великих планах» больного на голову психопата. Корчась от боли на полу камеры и страдая от морской болезни, он раз за разом пытался призвать на помощь металлокинез, заблокированный подавляющими препаратами, чтобы выбраться из проклятой камеры и сломать доктору шею. Приходила Эмма, одетая в медицинский халат, с самодовольной улыбкой вынуждавшая его послушно вытягивать руку для забора крови; приходил Янош Квестед, парень управляющий воздушными потоками, приносил еду, оттаскивал пленников в медотсек; иногда заглядывал и сам Шмидт, наслаждаясь бессильным бешенством и ненавистью в глазах Эрика…

Чего бы ни хотел добиться Шмидт, ему не стоило выбирать акулу целью своих экспериментов. Теперь Эрик знал, откуда у Квестеда были те жуткие шрамы на левой руке.

Стоило ему очнуться в мутной воде бассейна, расположенного на нижней палубе, как ощущение металлического корпуса яхты буквально обрушилось на него после стольких часов (дней? недель?) под действием подавителя. Он был не в себе во всех смыслах этого слова, заметался по тесному пространству, отбивая скользкие бока и вытянутую акулью морду о прочные борта. Разум пронзила алмазная боль, Эмма попыталась утихомирить его, но животные инстинкты, переплетенные с человеческими мыслями, вырвались из телепатических тисков. Эрик буквально разорвал металлический корпус бассейна, вываливаясь неуклюжим телом вместе с водой на пол. Помощники Шмидта что-то орали, но борт яхты уже пошел волнами, выгибаясь наружу, пока пластины металла, не выдержав напора, не лопнули, позволяя воде из бассейна и перепуганной акуле выскользнуть в открытое море.

Эрик хотел прикрыть глаза, чтобы отогнать воспоминания и успокоиться, но ничего не произошло. Ну конечно, у акул же не такое устройство век… И даже рук у Эрика теперь не было, чтобы потереть незримо ноющую голову!

От внезапно вспыхнувшей злости он извернулся и клацнул зубами, так что проплывающая мимо рыбешка еле унесла плавники.

Блеснувшая возле морды чешуя заставила дернуться в ее сторону. Акула учуяла добычу, раздражающе мелькавшую чуть поодаль, и рванулась за ней. Эрик не сразу понял, что произошло, но стоило запаху крови первой раскушенной жертвы коснуться его носа, как все мысли о Шмидте пропали за красным маревом. Сейчас он был акулой и должен был заглотить как можно больше этой вкусной серебристой рыбы.

И только тогда, когда не меньше сотни жертв оказалось в желудке, Эрик смог взять над собой контроль и отплыть в сторону.

Он был разумен, был Эриком Леншерром и помнил себя, как Эрика Леншерра, но мозг у него оставался акулий. Нельзя давать инстинктам брать верх над собой. Почему-то это казалось важным, ведь если Эрик потеряет себя в акульем теле, ему навряд ли удастся когда-нибудь выбраться…

Движения акулы стали более ленивыми и медлительными, на сытый желудок не хотелось быстро плыть. Море перестало казаться столь угрожающим и пустым.

И именно это, наверное, заставило Эрика потерять бдительность, потому что в следующую минуту на его тело набросили прочную веревку и потащили куда-то вниз.

Возле каменной арены, окруженной металлической клеткой, собрались почти все обитатели Багряной долины. Место акульих боев находилось в нескольких милях от долины, вниз по подводному течению, чтобы пролитая дерущимися кровь не привлекла морских хищников к их дому.

Большая часть русалок предпочитала держаться на расстоянии, чтобы в случае опасности быстро улизнуть в водоросли, за дюны или спрятаться среди скал. Самые смелые, в основном русалы, кружили рядом с клеткой. Акулья кровь будоражила их не хуже, чем кровь русалок прельщала хищников.

В клетке уже плавала парочка некрупных акул, и, насколько Чарльз мог судить, они были куда мельче, чем обычно. Молодняк… Русал нахмурился и постарался закрыть свой разум от мыслей и чувств других зрителей. Всех, кроме него, раздирали предвкушение и азарт: кто-то храбрился у клетки, что хоть сейчас голыми руками разорвет клыкастых хищников, кто-то делал ставки на жемчужины и затонувшие людские безделушки, кто-то скучал в ожидании начала. Рейвен кружила вокруг брата, выискивая глазами Алекса.

Хвостовой плавник Чарльза нервно подергивался, каждым движением поднимая со дна мутный песок. Солнечный свет, проникающий сквозь толщу воды, приятными бликами скользил по чешуе русалок, позволяя немного отвлечься от предстоящего.

— Чего они ждут? — Рейвен схватила Чарльза за руку, заглядывая ему в глаза.

— Еще одну акулу, — русал вздохнул: — Милая, может, нам лучше отплыть подальше?

— Нет, останемся здесь. Иначе мне будет плохо видно.

Вранье. Зрение у Рейвен было преотличное, получше, чем у некоторых русалок.

Она помахала рукой Алексу, наконец-то показавшемуся в толпе, и тот воинственно вздернул острое копье вверх под ободряющие возгласы и хлопки собравшихся.

У дальнего края арены стая заволновалась, и Чарльз повернулся туда, расстроено выдыхая. Трое взрослых русалов тащили в прочной сети, сплетенной из водорослей, еще одну акулу. Она металась в тщетных попытках вырваться, клацая зубами. Но русалки были слишком изворотливы, и ни один клык не коснулся и чешуйки охотников…