«— …на севере Шотландии уже вовсю бушует непогода. Западный ветер принес дожди и холод, к завтрашнему утру стоит ожидать понижение температуры.

— Нам не привыкать к капризам погоды, Дэйв…»

Чарльз отодвинулся от ящика и с восхищением уставился за стекло. Все проблемы были отложены на второй план, бушующий за окном дождь забыт, как и свистящий чайник.

Вот это да! Такого Чарльз еще не видел ни в больнице, ни в машине Мойры. В памяти мелькнули картины из чужих воспоминаний. Телевизор! Вот что это было! Ящик, в котором двигались картинки, разговаривающие и сменяющие друг друга.

— Рыбьи потроха! — от переполнявшего его возбуждения по поводу открытий в людском жилище Чарльз аж весь вспотел, и плед был откинут на диван.

Он пощупал стекло, надеясь, что показываемых людей можно потрогать. Но поверхность была прочной и холодной, а персонажи никак не ощущались телепатически, как Чарльз не напрягался. Он заглянул в ящик сверху через щели в пластике, но внутри виднелись только мелкие детали, лампочки, и прохода к помещениям за стеклом не наблюдалось.

Двое мужчин, беседующих о погоде, сменились. Теперь женщина в очках рассказывала о сбежавшем из тюрьмы в Глазго преступнике.

«— Полиция отказывается комментировать случившееся. Вокруг этой истории ходят мистические слухи, будто заключенный пропал прямо из своей камеры…»

Чарльз всмотрелся в показываемую фотографию коротко стриженного мужчины, но лицо ему было незнакомо.

Чайник на плите дернулся с громким стуком, заставив Чарльза подскочить в кресле от неожиданности. Он совсем забыл об оставленном Мойрой чае.

Кое-как докатившись обратно до кухни, он щедро посыпал сухих черных листьев в кружку и налил в нее горячей дымящейся воды, сняв чайник с ободка голубых огоньков.

От кружки шел густой пар, окрасившийся ароматом распаренной заварки, о который Чарльз чуть не обжегся, и решил отставить питье до тех пор, пока оно не остынет.

Мойра все не возвращалась.

Бывший русал осмотрел, ощупал и обнюхал висящую на вешалках одежду. Явно мужские куртка и кофты, принадлежавшие отцу Мойры, воняли рыбой и той гадостью, что раньше была в бутылках. В одном из карманов отыскалась еще одна металлическая коробочка, и Чарльз, воровато обернувшись к окну, сунул и ее тоже в карман. На полке у окна обнаружилась пара фотографий в рамке, на одной из них Чарльз узнал Мойру, только совсем еще девочку. Она стояла рядом с бородатым мужчиной и женщиной с такими же черными прямыми волосами, как и у нее самой. Чарльз догадался, что это ее родители. Семейство стояло напротив того самого дома, в котором он сейчас находился.

На второй фотографии Мойра сидела на диване в обнимку с большой собакой. Чарльз видел собак, они громко лаяли и рычали на него или Рейвен, когда замечали их в воде. Он всегда относил их в некотором роде к сухопутным акулам: такие же хищные и клыкастые, хотя сестра всегда утверждала, что они милые и очень добрые, если растут в доме с человеком, и нападают только на чужаков.

В любом случае русалки для собак были чужаками, и Чарльз скалился им в ответ, показывая небольшие, но достаточно острые, русалочьи клыки. На собак это не производило никакого впечатления, и Чарльз был вынужден уплывать облаянным и непонятым.

В маленькой деревянной коробочке, которую не открывали так давно, что она покрылась слоем пыли, обнаружились украшения. У Чарльза загорелись глаза. Два серебристых кольца, сережки с зеленым камнем, бусы из жемчужин и тонкая, поблескивающая в свете камина, металлическая цепочка. Руки так и чесались спрятать все в карман, чтобы под покровом ночи, когда Мойра уйдет спать, разглядеть хорошенько, а еще лучше намочить водой и выложить на солнышко. Наверняка все будет поблескивать.

Чарльз попытался надеть кольца на пальцы, но они оказались слишком маленькими. Жемчужные бусы были приятными на ощупь, и он приложил их к щеке, водя гладкими бусинками вверх-вниз. В этот самый момент на улице послышался приближающийся звук мотора. Хозяйка дома вернулась, и Чарльз поспешил все убрать на место, еле сдерживаясь от того, чтобы не сунуть ну хоть что-нибудь в свой карман.

Наверное, он следил слишком пристально за тем, как Мойра готовила ужин: размораживала куриное мясо, резала овощи, насыпала мелкие рисовые зерна в кастрюлю с кипящей водой. Потому что в ее мыслях стало мелькать подозрение, которое Чарльз не решался погасить телепатией. Во-первых, его голова нещадно болела, так что пришлось выпить очередные белые гальки, которые Мойра забрала для него из больницы. А во-вторых, рано или поздно придется рассказать женщине всю правду, как бы сильно это ни шокировало ее. Так что не было смысла убеждать ее в том, что все в порядке и Чарльз не выглядит слишком странно, разглядывая различные предметы на ее кухне и внимательно следя за ее действиями.

Мойра переоделась в домашние штаны и рубашку и собрала волосы блестящей заколкой. Чарльз чуть не скрипнул зубами от обиды: у него такой красивой блестящей заколки никогда не было, и дразнить его подобным было просто жестоко… Рейвен рассказывала, что в детстве у нее было несколько таких, но она всегда равнодушно относилась к украшениям.

Воспоминания о сестре приглушили неуместно вспыхнувшую тягу к людским блестящим безделушкам и испортили Чарльзу настроение. Так что к тому времени, когда они сели за стол, чтобы поужинать, мужчина совсем скис и чувствовал себя раздраженным. За последние несколько дней произошло столько противоречивых событий, заставлявших его чувства колебаться от ужаса и душевной горечи до любопытства и радости, что это стало утомлять. Жизнь русалок протекала куда более размеренно и спокойно, не смотря на всевозможные морские опасности и трудности выживания. Но то, что происходило сейчас, уж слишком.

Чарльз вдруг понял, что он просто ужасно устал. Он потерял Рейвен, потерял свой прекрасный хвост и приобрел множество головной боли, в виде акулы с человеческим разумом, безумного двуногого мутанта, обратившего его в себе подобного, и агрессивно настроенных людей, пытавшихся его убить. Металлическая коробка с огоньком и возможность побывать в человеческом жилище никак не могли достойно компенсировать все пережитое.

— Чарльз, ты как? Все в порядке? — Мойра с беспокойством заглядывала ему в лицо, видя, как уныло Чарльз ковыряется в тарелке.

Чарльз встрепенулся и поднял уставший взгляд на собеседницу.

— Просто устал. Извини, все, правда, вкусно, — вранье, все эти овощи были слишком сладкими, хотя куриное мясо действительно оказалось лучшим, что он ел за последнее время. — Я… Столько всего случилось неприятного, что я хотел бы просто занырнуть на дно, зарыться в ил и больше ничего не слышать и не видеть пару суток…

Мойра сочувствующе положила ладонь на его руку, отмечая странность метафоры, но не придала этому значения.

— Я могу тебя понять. Мой отец… — она вздохнула. — Я выросла в этом доме, но уже давным-давно покинула его, переехав в столицу. Мой отец когда-то держал рыбную лавку в соседнем городе, но после смерти мамы он стал выпивать. И последние несколько лет пил беспробудно. Мы поругались: я пыталась убедить его жить дальше, заняться новым делом, предлагала даже переехать, но он оттолкнул меня, перестал замечать что-либо, кроме своего горя. Мы не разговаривали последние годы, а в этот понедельник мне позвонили и сообщили, что он умер. У него случился инфаркт, и никого не было рядом, чтобы оказать ему помощь. А я была за сотни километров, следя за тем, чтобы очередного убийцу, пойманного полицией, не зарезали в толпе родственники жертв.

— Мне жаль, — Чарльз сжал ее ладонь, ощущая телепатией ее чувство вины. — Твой отец сделал свой выбор, ты должна его принять. Ты ничего не могла сделать.

— Я знаю… — Мойра глубоко вздохнула и решила переключиться на другую тему. Они оба утомились за этот долгий день, но в скором времени ей нужно было возвращаться на службу, и нельзя было терять время. — Завтра я должна сдать последний отчет в местное отделение полиции. А после помогу тебе с твоим другом. Я не смогу остаться здесь надолго, но не хотела бы бросать тебя на произвол судьбы, раз уж взялась помочь. Мне нужна информация.