Логике и морали нужно быть новыми. Самым острым должен быть стыд за рай, что брошен, за первородное преступление. Если съешь с древа знания зла-добра, то умрёшь, заявил Бог. Мы всё же съели и потеряли рай. То есть умерли.

С нас поэтому спрос: для чего познавать зло с добром, если это смертельно? Этика множит горести мира. Этика – для самой себя. Это мать трафаретных, несуществующих; все нотации пишутся усреднённому «человеку вообще», «Das Man», или «всемству», – так что в нас чувство, что всё изложенное мы знаем, и убеждённость, что всё написано о статистике и цифири, не о реальной жизни живого.

Цифры и формулы, дважды два есть четыре – это мужской мир, патриархатный. «Зло» с «добром» – предикаты мужского. Женское, райское, есть иное. Случка с животным, взять мораль рая, столь же ужасна и аморальна, как случка с женщиной. Фаллос в грáффити на стене коробит – а между ног, что, радует? Если вдуматься, всё мужское «добро» есть «зло» по Богу. Женское топчут, дабы в разделах типа «Знакомства» дать сущность женщин как нумерованных, годных к купле и сбыту кукол.

Главное прячут. Главное – чтó внутри нас и чтó не съедено смыслами и культурой. Нам нужно жить – не быть. А для этого возлюбить нужно истину, но не то как устроено: «Вас имели, имеют, будут иметь», или, как наставлял де Сад: «Девы, тр@хайтесь! Вы к сему рождены». Не взвоем: «Милый, целуй меня! Полони меня страстью!» – но да вольём в себя мир по слову: «Длань, что ласкала, в кровь включена».

188

Вдруг впало мне, что, казня порок, Бог даёт его легионами текстов Библии, а про рай Свой, Царствие Божие, куда кличет всех, – ничего, кроме призраков в белом. Что же, рай – морок?

189

Ищешь смысл жизни, кружишься в сложностях и терзаешься, рыща главное. Но, взяв библию и прочтя патриархов, мудрых, почтенных, даденных образцом, вдруг видишь, чем заменён рай, чтó стало ценностью. Вот она:

«Появился Аврам в Египет, и там увидели, что она (его Сара, жена) красивая; нахвалили её фараону и взяли в дом его. А Авраму доходно; был ему за жену скот, челядь и лошаки с верблюды» (Быт. 12, 14—16) … «Стал Аврам пребогат скотом, серебром, да и золотом» (Быт. 13, 2).

Ради этого и пропал рай: ради вещей, на кои мы променяли Жизнь. Сара – правнучка Евы (Жизни). Стало быть, вновь Аврам заложил её, как когда-то Адам?

190

Раз общество, следуя нормам, стало дурдомом, надо держаться правил дурдома, чтоб сталось общество.

191

Бах и западная экстравертность. Гульд играл Генделя… Телеман, Рейнкен, Гендель жили в эпоху Баха и были в славе. Бах же был неизвестен. Как так, что и поныне есть, кто равняет их, безусловно талантливых, но довольно банальных, с Бахом? В чём корень славы этих счастливцев?

Западный экстравертный тип значит (Юнг), что субъект сфокусирован на объектах вовне его. Этот тип призван считывать вещность мира, анализировать, управлять ею и оформлять её. Потому всё (и музыка) принимается им как вещь, что, в качестве вещи, быть должна безупречной, сколько возможно, утилитарной. Он ждёт от духа – вещи прежде всего, поделки. Ведь экстравертный тип мысли целью имеет лишь препарировать сложность в «ясность», сходно в «отчётливость», пояснил Декарт. Вещь должна предстать вырванной из причудливой ткани жизни в качестве чёткой, симплифицированной объектности. Западный экстравертный тип и от музыки ждёт несложности, простоватости как пригодности к потреблению; то есть ждёт сфабрикованной, состоявшейся вещи с полностью порванной кровнородственной связью с голосом Бога, эхо Которого привносило бы Сущность в строй звукорядов. Вектор на тайну и трансцендентное должен быть исключён.

Что Гендель, Телеман, Рейнкен? Ладная музыка, позитивная в каждой ноте, внятная в каждом такте, самодостаточная, как бочка, скачущая вниз с горки с грохотом, пребравурная «Аллилуйя». Это есть автономная и досказанно-ясная, безупречных форм музыка до того, что бери её как лопату да ею землю рой; музыка, при всей псевдо-патетике, плотская, без взывания к высшему. С нею вмиг разберёшься, с музыкой без двойного дна.

Не то Бах. Его музыка странной формы, столь абсолютной, что её алгебра, перманентно творящая пик шлифованных точных формул к горним прозрениям, на каком-то этапе вдруг демонстрирует невозможность строительства себя логикой и всем навыком рода людского; музыка, что на грани отчаянья отдаётся Божьим Велениям. Да, Бах понял: логикой с формой Богу не молятся. Его музыка силится вторить истине. Каждый такт есть вопрос прочим тактам; меньше всего они внятны и однозначны. Музыке Баха стыдно быть штучным неким объектом, с коим всё ясно, что как бы сам собой, вроде клавиши. Она связана с Богом сотнями, миллионами нитей, тоже звучащих. Музыка Баха думать не думает отчленяться от Бога, делаться вещью некого мастера; каждый звук возбуждает гуд Универсума. Это – голос Вселенной, кой не разложишь на нотоносце. Музыка Баха – выход из разума и привычной перцепции, доведённых до крайности, за какой дышит истина. Она спекторна, многомерна, антиномична; контрадикторность же – свойство истины.

Экстравертный тип, разлагающий жизнь в понятия, получал в Бахе, собственно, не продукцию, подтверждавшую дух культуры Европы и выступавшую образцом её, но саму целокупную совершенную Жизнь – оттого и терялся, порская к ясностям вроде Генделя.

В разум, сдавленный Сциллой «зла» и Харибдой «добра», не вмещался баховский океан.

192

О Западе и Востоке. «Запад в конвульсиях, а Восток – раб судьбы. Запад жадно грызёт Плод Познания и не может насытится; в то же время Востоку этот плод вчуже. Запад увлёкся организацией, а Восток – организмом. Запад отчаянно занят внешним, психика давится; а Восток холит душу, внешнее чахнет. Но отчего так? Чтя человека, Запад слеп к Богу; ну, а Восток, чтя Бога, слеп к человеку». Св. Николай Сербский (1881 – 1956).

193

Музыка мне преддверие. Не слова – речь Бога. Музыка, упредившая смысл, – речь Бога; в ней ритм истины. То, что сброд портит музыку, чтоб излить себя и к наживе, это опасно. Я весь в предчувствии, что, случись ещё в музыке муть поднять, – смерть нам. Сгинут пусть дискурсы и науки, веры исчезнут – ею спасёмся. Лучше треск трактора с крошевным дребезжанием, с хрипотой карбюратора, с громким треском глушителя, чем попса. Райский змей на словах налгал, а в попсе сама жизнь лжёт именно чем нельзя лгать – сущностью. Мы и так смотрим, слышим не жизнь. Мы отторгли жизнь. Жизнь чужда нам в той степени, что нам страшно общаться с ней. Нам она, жизнь, во вред, мы к ней входим в скафандрах; мы ей враги впредь – иноприродные. Жизнь закончилась, мы близ смерти. Если что и живое – музыка.

194

* * *

195

Половые основы мира. Есть моралисты. Род людской будет лучше, мнят они, если мы будем нравственней. Так, во Франции поднялась борьба против геев в части их браков. То есть дотоле Франция развивалась ладно, но, как позволила геям браки, стала над пропастью? А Германии и Норвегии, где суды прекращают слушанья по инцестам, значит, вообще конец? Кстати, доводов у защитников нравов в области секса нет, кроме, дескать, «естественных половых различий».

Но ведь в природе тьма дел лесбийских, гейских, инцестных, прочих перверсных. Что, человечество род особый и опирается на рацеи? Верящим в эти рацеи следует вспомнить лишь, как сожравший плод знания зла с добром, – ставший видеть по-своему, извращённо, – пращур Адам «познал Еву», проще же, изнасиловал: телом, мыслью, духовно. После чего рай и стал кривым, неестественным, что отметили аввы церкви.