«Перед кончиной», — думал он. — Перед тем, как мир померкнет». И наконец он назвал словами то, чего опасался — силы Кер Велла слабеют, они готовятся не к тому, к чему надо, а тем временем кольцо туч все сужается, как подступающие войска. Господин Киран ушел. «Не умер», — твердил он себе, но он помнил, как Киран упал с коня, помнил черные стрелы и восковую плоть, которая держалась за жизнь только благодаря камню… «Вернулся в Элд, вошел в него со всею обреченностью и оседлал эльфийского коня, чтобы из последних сил бороться с неизбежностью…»
«О, ступай, — мысленно обратился он к своему господину, — ступай туда, куда они уходят, и обрети мир, чем бы ни являлось это таяние». Он закрыл глаза и увидел холм у Кер Донна, и черный страшный ветер раздувал, разрывая в клочья, белый огонь Ши.
Он вздрогнул, почувствовав, как судорога пробежала по его членам. Воздух был тяжел и грязен.
Кто-то прикоснулся к нему — но это всего лишь Мурна положила ему руку на плечо.
— Успокойся, все хорошо.
— Им не нужно делать этого, — пробормотал он, вдруг отчетливо увидев двор и готовящиеся к отправке повозки и посредине всего Барка, направляющегося на север на защиту хуторов. — Не нужно. Север и так гибнет. О боги…
— Донал! — прошептала Мурна. Она стояла перед ним на коленях, сжимая его руки. Но только когда она потрясла их, он увидел ее. Ему все еще было холодно, и то, о чем он думал, пронеслось как мимолетный сон.
— Прости, — смущенно промолвил он, забыв обо всем, словно о гаснущем видении.
— Успокойся, тебе нельзя утомляться. Ты задремал сидя здесь. И что-то приснилось тебе. Ляг в свою постель и отдохни. Тебе уже пора.
И тогда он отстраненно подумал о бесплодности всего. Его часто мучили кошмары после Донна. Он вдруг испугался, что мог кричать во сне, и жар залил его. Он отвернулся и посмотрел на детей, спавших на матрасах. Он почувствовал, как болят от напряжения его плечи, как ломит кости.
— Если Элд падет, я стану лунными лучами и паутиной, — вырвались из него обрывки случайных мыслей, разрозненных как все, что приходило теперь ему в голову. — О, лучше бы я остался там, где был, на скалах под Кер Донном.
— Т-с-с! — Мурна прижала пальцы к его губам, и в глазах ее отразилось страдание.
Он поймал ее руку и уже сам прильнул к ней губами. Но она была безутешна и казалась такой усталой. В глазах стояли слезы и испуг.
— Мурна, — промолвил он, — если у Кер Велла есть герои, то ты — одна из них. Знаешь ли ты это?
— Почему? — спросила она в смущении.
— Потому что так оно и есть, — он отпустил ее руку, ибо она вся зарделась. Наверное, она сочла его слова пустой лестью, шуткой над беззащитной женщиной. Он почувствовал это и неловко встал. Немногим он дозволял видеть свои страдания, но Мурна была одной из немногих, и он покорился, не чувствуя сил, чтобы скрывать свою боль. Тревога грызла его. Опасения, мучившие его еще мгновение назад, казались теперь туманными, и он почувствовал потребность снова увидеть тучи, сделать что-то для защиты замка, хотя бы просто проводить войска, отправлявшиеся на границу. «Я и сам могу поехать, — мелькнуло у него в сумбуре мыслей. — На лошади я вполне ничего. Я могу удержать щит».
Но он вспомнил о детях и почувствовал облегчение, что у него есть предлог не отправляться на север, ибо он ощущал в этом что-то не то.
— Донал? В чем дело? — спросила Мурна.
Он заморгал глазами, возвращаясь из серой пустыни, где он был так одинок, неуверен и беззащитен, где порывы ветра уносили остатки надежды.
— Мев! — закричал он. — Келли!
— Донал… — оборвала его Мурна; но он уже бросился к ним и обхватил их расслабленные тельца, прижимая к себе как можно крепче.
— Просыпайтесь! — зашептал он им, пытаясь вернуть их оттуда, куда они ушли. — Возвращайтесь! Мев, Келли! Вы нужны вашей матери, слышите ли меня?
И они покорно вернулись.
— Донал, — промолвила Мев, и он приник к ее застывшему лицу.
— Мы здесь, — пробормотал Келли и, зашевелив руками, начал просыпаться.
— О боги, — выдохнула Мурна.
«Береги их», — сказал мой господин, — сердце Донала разрывало ему трудную клетку. — Береги их. Он все время знал о грозящей им опасности. А я еще хотел их бросить. О, просыпайтесь, просыпайтесь, слышите меня? Я знаю, где вы, и вам там не место. Возвращайтесь. Ну, возвращайтесь же.
— Как было темно, — промолвила Мев. — И свет задувало, Донал!
— Разбуди их мать! — резко сказал Донал. — Мурна, разбуди ее, быстро!
Мурна бегом кинулась к лестнице.
И дрожь пронизала Келли, и он глубоко вздохнул — и оба наконец были здесь.
Но только удостоверившись в этом, Донал выпустил их из своих объятий. Мев протерла глаза. Они сидели, глядя на него, и в глазах их брезжила печаль от того, что держал их всего лишь он, а не тот, кого они любили больше жизни.
— Если б я мог уйти вместо него, — сказал им Донал, — о боги, я сделал бы это.
Мев заплакала, сидя среди одеял, и слезы заструились по ее щекам. Она утерла их и закинула назад спутавшиеся от сна волосы. Келли сидел как пораженный громом. Донал снова обнял обоих и закачал их у себя на коленях, хотя у него и болела раненая нога.
— Настало утро, — промолвил он, — и мир таков, каков он есть, и вы должны оставаться в нем.
Они ничего не ответили ему, ни слова.
— Ваш отец велел мне вас беречь, — проговорил Донал, — и так и будет.
За дверью послышались поспешные шаги. И вслед за Мурной вбежала их мать, растрепанная, как Мев, в простом белом платье, с рассыпанными по плечам волосами.
И тогда Донал, превозмогая боль, поднялся на ноги, опираясь на камни очага и руку Мурны. Он смотрел, как Бранвин обняла детей, как те заплакали, как то и должно было быть, а потом Бранвин обрушилась на Мурну, ругая ее за их растрепанный вид и за то, что они спали здесь, а не у себя наверху. Она утерла лицо Келли рукавом, во всем проявляя строгости не меньше любви.
«Она не знает, что с ними было, какой они подвергались опасности, — с содроганием сердца подумал он. — И никогда не узнает». Бранвин пробудилась лишь ото сна, всего лишь сна, легкого ли, тяжелого, но это был сон и не более. «Она всего лишь прах, — думал он, — а в нем был дух, и она знает это». Печать смертности лежала на Бранвин. Она ссутулилась. И нынче утром от глаз ее разбегались морщины. Она оставила своих детей и повернулась к Доналу.
— Где Барк? — спросила она.
— С твоими двоюродными братьями. Собирают людей, отправляющихся на север.
Она взглянула на него широко раскрытыми глазами.
— Нет, — промолвила она.
— Госпожа?
— Нет, они не пойдут.
— Госпожа, они мало чем могут помочь здесь, в Кер Велле, — он почувствовал, как жар залил его лицо. Он оборвал себя, вспомнив, с кем говорит. Он поглядел на нее и увидел ее голубые глаза, бледные и бесстрастные. — Граница, — продолжил он, пытаясь исправить положение, — северные хутора — они не могут больше ждать, — но она была уроженкой Кер Велла, вскормленной и воспитанной здесь. Она знала лишь то, что его необходимо защищать — об этом он тоже помнил.
— Они не пойдут, — повторила она, крепко сжав губы, отчего по щекам разбежались морщины, и прижала к себе детей, словно заслонившись ими. — Скажи это Барку.
— Я передам ему, — он бросил отчаянный взгляд на Мурну, склонил голову и поспешил прочь, зная, как Барк отреагирует на эти вести.
Она была непреклонна, когда, топоча ногами, наверх поднялся Барк, когда за ним вбежал Ризи с братьями, и Ризи повысил голос на нее, что говорило о том, в каком он был отчаянии и как негодовали воины. Оседланные лошади переминались во дворе, нагруженные повозки стояли за воротами, и возницы лишь ждали приказаний. Народ роптал по всему Кер Веллу в тревоге и смущении, напуганный не только зловеще нависавшим небом, но и резким изменением приказов своих военачальников.
— Благие боги, ты не можешь так поступать, — кричал Ризи. — Одно дело горе, но принесение в жертву своего народа — бессмысленно. В этот час трещит твоя граница — лошади готовы, войска стоят в доспехах, и двор полнится слухами.
