«Мотыльки, летящие на костры. Их ослепляет слава. О, Донал, не надо было мне слушать тебя».

— Тебе предстоит длинный путь. И есть такие места… Донал, чем больше я думаю об этом… послушай, — тихо промолвил Киран, замечая, с какой радостью юноша готов принять и похвалу, и порицание, — путь вдоль Лиэслина — я ездил им, когда был мальчиком, и с тех пор ни разу. Но помни, он лежит на границе с Давом и Брадхитом.

— Я буду помнить.

— Как только поднимешься от озера, дорога будет петлять между холмами. И скалы будут выситься над тобой, — и он попытался описать все, что помнил — каждый камень и каждый поворот, где когда-то он охотился вдали от Донна вместе с братом. Донал слушал, честно пытаясь все запомнить, и Киран вновь ощутил, как к нему подступает отчаяние. — Я бы все вспомнил, если бы увидел собственными глазами, — горестно промолвил он.

— Я справлюсь, — легко ответил Донал, словно все это доставляло ему удовольствие. — Господин, солнце будет вести меня, и я буду искать родник. Что же до остального — мы быстро поскачем и никого не встревожим, а если встревожим, объедем.

Но все это не успокаивало Кирана, и тревога нарастала в нем все сильнее по мере того, как дорога уходила к западу и они въезжали в холмы. Он ехал молча, и воины тоже по большей части молчали — раз умолкнув, когда он заговорил, они уже не могли вернуться к прежней веселости.

От яркого солнечного настроения, когда они покинули замок, и Мев с Келли скакали вслед за ними, не осталось и следа — тяжелые думы наваливались на него. Он сказал Бранвин: «Это безопасно; почему бы им не ездить в самом центре наших владений, да еще в сопровождении Ризи, который отвечает за Кер Велл в мое отсутствие. Не дальше скрещения дорог. Неужто из-за этого надо поднимать столько шума?»

Теперь ему казалось это безумием, и он весь покрылся потом, несмотря на то, что солнце уже садилось. «Сейчас они должны быть уже дома, — успокаивал он себя. — И Ризи сидит в зале со всеми у очага вместе с Бранвин, Мурной и Ленноном, и он, конечно же, пьет эль с Роаном». Он воссоздавал обычную картину — хрупкую конструкцию в уме, складывая ее по камушку, а небо тускнело и зловеще нависало над ними, чем ближе они подъезжали к месту прощания.

«Я так хотел этого, — думал он, вспоминая утренний покой. — Я хотел верить, что Донала не будут подстерегать опасности…»

«И вправду не будут, — убеждал он себя. — Они доедут беспрепятственно». Собрав все свое мужество, он пытался взбодриться. Улыбкой он отвечал на всеобщее молчание и взял в руки поводья.

— Господин? — спросил Донал.

— Я думал, мой юный друг, что я — заложник, и что стоит мне миновать Лиэслин, как мы с твоим великим двоюродным братом окажемся на ножах. И все же…

— Нет, господин, — вмешался Барк.

— Что, мой сторож, не искушать тебя?

— Господин, — ответил Ларк, — я умоляю.

— Тревожишься, мой старый волк, — вздохнул Киран. — Стоит мне сделать это, и в доме моем уже никогда не будет мира.

— Пора, — сказал Донал, глядя на дальние холмы, за которые садилось солнце. — Что до меня, господин, то я скажу: если ты вернешься раньше, чем обещал, ты только доставишь радость госпоже твоей жене.

И долго после этих слов Киран еще ехал в тишине.

— Господин, — опять сказал Донал.

— Да, — ответил тот, — ты прав, — и он направил свою лошадь в сторону от дороги, как они неоднократно делали сегодня за день, чтобы не утомить лошадей. Но на этот раз Донал и четверо, кто отправились вместе с ним, расседлали своих лошадей и перенесли все свое снаряжение на запасных, которые с неудовольствием подчинились.

— Будьте осторожны, — сказал Киран, когда те уже сели на свежих лошадей.

— Да, господин, я буду.

— И носи отличительный знак, что я дал тебе.

— Господин, я помню об этом, — хитрая улыбка играла на губах Донала, и глаза его искрились насмешкой, и Киран в ответ улыбнулся, вспомнив, что этот мальчик уже был взрослым мужчиной и имел голову на плечах.

— Да, — промолвил Киран. — Счастливого пути, Донал.

И так он простился с ним без лишних церемоний и не обращая внимания на предчувствия, тревожившие его; и Барк простился со своим двоюродным братом и другими друзьями.

За Кер Давом, у берегов Лиэслина Донал свернет на запад, и до первого привала им будет предстоять еще долгий путь; и Киран смотрел вслед удалявшимся фигурам, придерживая за узду свою лошадь.

Туман опустился на землю. Другие не видели его, и все же то был туман, и деревья вздымались, стройные, как колонны, когда он взглянул вокруг своим другим зрением. Деревья повсюду росли на равнине, и он потерял из виду Донала и дорогу, по которой тот ехал, ибо тут ее вовсе не существовало. Вокруг раскинулись лишь чащобы и холодный туман, и тревожный лес. Он стоял, всматриваясь в него и успокаивая лошадь, которая тут же стояла рядом с ним; но свита словно растаяла и казалась совсем бесплотной, будто тени.

— Господин, — окликнул его Барк и опустил что-то тяжелое в его руки — мех с вином. — Возьми.

Он начал пить. И вкус вина показался грубым и странным.

— Мы можем отдохнуть на хуторе Аларда, — заметил Барк. — Помнишь, нам предлагали там эль.

— Нет, — ответил Киран, не объясняя причин. А Барк и не спрашивал, не желая досаждать ему — с него было довольно и того, что они не последовали за Доналом.

Киран отогнал свое видение, и небо снова стало золотым. Он ничего не мог увидеть в этом месте. И камень ничем не мог ему помочь. Внезапно он усомнился во всем, что делал, хоть до сих пор полагал мудрым… защищать Кер Велл.

Он вспомнил брата Донкада и Лиэслин, залитый солнцем, когда они поднимались на соседний с ним холм, а потом — у Дун-на-Хейвина в сумерках — и тогда он понял, вдруг осознав все прошлое, что посылал он гонцов не к этому человеку. Что то будет не мальчик и не темнобородый юноша, как и сам он уже не тот, что был прежде. «Он поседел», — вздрогнув, подумал Киран, ставя ногу в стремя и вспрыгивая в седло. Он никогда не подсчитывал годы. «Он старше меня и темнее, значит, годы сказались на нем больше. Он верно стал совсем худым — он и прежде был сухопарым». Он попытался представить его себе, отгоняя тот старый образ, брата и товарища. И такое желание охватило его — быть там, куда ехал Донал. Светловолосый мальчик, которым он когда-то был, вскочил бы в седло и помчался, пренебрегая всеми опасностями. Когда-то он так мчался с посланием короля, когда расстался с братом и забрел в тот дремучий лес.

«И так я мог бы вернуться к нему, — подумал он, вспоминая светлые времена. Он соскочил бы с коня у ворот. — Смотри, я вернулся домой!»

Но теперь они были господами Кер Велла и Кер Донна, и их поступки должны были соответствовать их титулам и нести на себе весь груз усталости, лет и вражды.

«Я волнуюсь за тебя» — вот что должен был сказать Донал от его имени Донкаду, но даже такое простое послание он не мог отправить. «Я прошу мира, — вместо этого униженно передал он, не заботясь о собственной гордости, — в нынешние времена молчание не принесет добра нам обоим».

И все это, если Донкад соблаговолит выслушать.

Лиэслин чернел под звездами, и ничего не отражалось в его глади, даже мерцания. Он лежал мелкий и широкий, и тишину нарушали лишь лягушки, да шелест ветра в камышах.

— Я думал он красивее, — сказал Бок, который был старше всех.

— Болото, а не озеро, — заметил Донал, — так от него смердит, — он заметил его еще издали, а теперь, двигаясь вдоль полночного берега и вдыхая запах разложения, распростился с последними иллюзиями, что встретится с зеркалом холмов. Оно зияло как яма, темнее, чем камыши, и больше всего Донал боялся, что как бы оступившись, его лошадь не провалилась в него. Ночь была безлунной, и казалось, темное небо было к ним расположено до сих пор, скрывая их от Кер Дава, пока они ехали по дороге.

Они дали отдых лошадям и молча двинулись дальше, предоставляя беседовать лягушкам и ночным птицам. Голоса далеко разносились вокруг, и, казалось, ночь прислушивается к ним.