«С ним теперь постоянно кто-то должен быть», — сказала бы Мев своей матери, если бы у нее достало смелости, потому что мать оказалась бы рядом с отцом в мгновение ока, если бы тому потребовалась помощь. И, может, мать и не одержала полной победы в том сражении, но все же в конечном итоге в Донн отправлялся Донал, а не отец, потому что Барк уверенно поддержал мать и пустился в такой ожесточенный спор с отцом, как никогда до этого.
— Мы проводим его, — тогда сказал отец о Донале; и так оно и стало.
А Мев напомнила ему за завтраком:
— Ты обещал, мы поедем с тобой, когда ты отправишься по западной дороге, — что было коварным, но поступала она так из любви к нему.
— Нет, — тут же решительно воспротивилась мать.
— До скрещения дорог, — сказал их отец. — Да, я обещал. Небольшую прогулку. Там они повернут назад, и с ними будет Ризи.
— Мев не подобают такие прогулки, — снова попыталась возразить мать. Но отец лишь посмотрел на нее особым взглядом — решительно и печально. И мать оставила их, не сказав более ни слова ни тому, ни другому, и пони были оседланы вместе с лошадьми.
Мать не спустилась к воротам, как она порою это делала, но послала Доналу особый дар — завтрак, завернутый в салфетку, который принесла ему Мурна — мясо и хлеб, а не обычный паек, который брали с собой воины. Донал был страшно этим смущен, ибо никого более не удостоили такой чести, даже отца, который брал с собой общие припасы. И Донал попытался поделиться с другими, но отец лишь рассмеялся и ничего не взял, отказались от его предложения и другие.
И так они отправились в путь, и тогда Мев позволила себе обрадоваться под звон оружия и топот лошадей, шедших ровной и бойкой поступью. После всех страхов и споров они выехали в свежесть утра с острыми клинками и бодрым духом, и воины шутили и смеялись над тем, что грызло их все эти дни. Это были лучшие люди Кер Велла, лучшие на всей земле, и не было врага, который не боялся бы их. Но самыми сильными из них были Барк и Ризи — свирепейший и во многом умнейший, и Донал, взявший все опасности на себя, и те, кто поедут с ним, Бок и Кайт и другие.
Она прикоснулась к маленькому мешочку, висевшему у нее на шее, точно такому же, как у Келли, — Мурна показала им, как сшить ладанки для листьев эльфийских деревьев, которые они всегда носили теперь при себе. Они не умирали, эти листья, не вяли и не теряли своего аромата. И они всегда держали их при себе, бодрствуя, и во сне, с того самого утра, как им сказал отец. Заключали ли они в себе удачу или нет, они не знали точно, но они неизменно носили их при себе, как отец свой камень, не понимая зачем и уповая на их помощь, как например в благополучных возвращениях домой и в том, чтобы не пропадали любимые вещи.
Если бы только она могла быть такой, как Барк, Ризи или Донал и отважно и непоколебимо защищать отца. Быть как отец она и не мечтала, это было слишком сложно, но вот как Барк…
Мев взглянула на него — высокого и рыжеволосого, он ехал ссутулившись и, казалось, во многом уступал отцу и Доналу, но люди вскакивали, когда Барк раздавал им приказы. Она и сама попробовала ссутулиться ненадолго, но решила, что для этого требуются более широкие плечи. Она ненавидела себя за свой вид, за свою слабость и запах лилий и трав, такой же, как у матери, за то, что тоже станет говорить своей дочери «цыц», когда кто-нибудь упомянет о волшебстве, потому что дочь будет делать глупости и бесплодно мечтать о Ши, и будет теряться в лесах, навлекая такие же беды, какую сама она уже навлекла. О, если бы она могла все исправить, если бы она могла улизнуть и поехать с Доналом в Кер Донн. «Я — Мев, — сказала бы она дяде, в его собственном зале, и Донал в доспехах стоял бы рядом с ней, — мой отец прислал меня говорить с тобой». Как было бы правильно, если бы послали ее, думала она, она молодая, и у нее не было распрей с дядей, но, конечно же, это никому не пришло в голову, и даже отец посмеялся бы над таким предложением. Она представляла себе, как на них из-за деревьев нападают разбойники из Ан Бега, и они с Келли показывают себя — но у них нет оружия, даже кинжалов. И пришлось расстаться с этой мечтой. Фланн и пухлый Флойн трусили мелкими шажками, когда высокие лошади без всяких усилий мерили расстояние широкими шагами. Они были детьми, и этим было сказано все, и упитанные гнедые пони — были всем, на что они могли рассчитывать. Скоро они достигнут безопасных пределов их владений, и отец отошлет их назад.
А Донал поедет дальше, и все поедут, лишь они и Ризи остановятся у северной дороги, а отец вернется много позже, лишь проводив Донала в путь. И возможно, подумала она, отец испытывает те же чувства, мечтая о том, чтобы ехать дальше, но никто ему этого не позволит. «Потому что, — сказал Барк, когда они спорили, — ты носишь это на своей шее, и если твой брат не любит Ши, что скажет он, когда ты явишься к нему с этим? Неужто ты думаешь, это завоюет его любовь? А если ты начнешь таять, как это было со мной?» — «Я не стану, — отвечал отец. — Тебе я доверяю, а потому не боюсь». — «И все же, — с печальным видом продолжал Барк, и его розовощекое лицо еще больше раскраснелось, — и все же это — безумие. И ты знаешь это сам. И если ты не расстанешься с этой вещью, а ты говоришь, что не расстанешься, то, значит, не езди к Донкаду». — «В том, что ты говоришь, есть свой смысл», — тогда ответил отец; так что кто бы ни одержал победу — мать или Барк, он не поехал; а может, он и сам что-то понял, а Барк лишь выразил это словами.
«Мы тоже не понравимся нашему дяде, — подумала Мев. — Как человек с кровью Ши в своих жилах может их ненавидеть? Если бы Ши могла прийти к Донкаду, она бы завоевала его любовь».
«Я могу вызвать ее по имени», — пришла ей в голову новая мысль. «Я не мелкая тварь, — сказала Ши, сравнивая себя с фиатас, — совсем не похожая на эту». Их отец уж точно мог вызвать Ши, но не делал этого по каким-то своим причинам.
Наконец они достигли вершины холма, у подножия которого дорога разветвлялась в разные стороны — и один путь вел к темному, поросшему лесом берегу Керберна, он был заросшим и неезженым, ибо вел к Ан Бегу. Другая же дорога, хорошо утрамбованная, вела на север, пролегая через их собственные владения — по ней ездили крестьяне и караулы.
Здесь отец велел всем остановиться, и стало ясно, что тут они простятся. Он подозвал их, и они подъехали ближе, не трясясь, а выпрямившись, как ездили взрослые всадники на больших лошадях.
— Дальше вы не поедете, — сказал он им.
— Да, господин, — очень тихо ответил Келли.
— Да, — сказала Мев так же серьезно и посмотрела на отца.
— Ступайте сюда, — и он подъехал к Келли и, склонившись с седла, обнял его, потом приблизился к Мев и поцеловал ее в лоб. Он помедлил, нахмурившись, и добавил: — Будьте хорошими.
— Да, господин, — сказал Келли. Мев ответила ему лишь взглядом. Они всегда расставались здесь, когда их отец отправлялся в объезды, и всегда сетовали, что им нужно ехать обратно, и выговаривали друг другу. И это краткость прощания показалась им дурным предзнаменованием. И она сжала бока Флойна, заставляя его подъехать к отцу, и крепко обняла того обеими руками. Склонившись, он ответил на ее объятие и сказал:
— Вернусь завтра к вечеру, — и собрав остальных, двинулся прочь, оставив Ризи охранять их.
В горле у нее словно застрял комок. Ее пони попытался следовать за лошадьми, но она натянула поводья.
— Поехали, — сказал Ризи, повременив, — давайте, поехали.
Она взглянула на Келли, у которого тоже был испуганный вид, и повернула Флойна домой.
Коричневым с зеленью раскинулись знакомые поля. Не раз езженая дорога была пыльной и безопасной, но Ризи не переставал хмуриться. Он был темен, их двоюродный брат, с задумчивыми глазами, и хмурость шла ему точно так же, как оружие, которое было при нем. Он был ниже всех в окружении их отца и совсем не походил на сына господина, но он-таки им был. И он терпеливо сносил их, что они остро чувствовали по его долгому молчанию и хмурому виду, и взгляду, который блуждал повсюду — по берегам реки и полям, и лишь не останавливался на детях, которые стали ему нежеланной обузой.
