А может, они уже что-то предприняли и потерпели поражение, пока он спал в Элде — вот эту мысль было не так-то просто отогнать. Им могла помешать засада в горловине долины. Разорение перед стенами Кер Велла было столь же опустошительным, как и при Дун-на-Хейвине, и он не мог решить, было ли войско неприятеля большим, чем они считали, и успел ли он объединиться с силами, бежавшими из Дун-на-Хейвина.

Он сел туда, куда указала госпожа Мередифь — справа от нее, а Бранвин села слева от нее. И Скага сел, и прочие, но много мест осталось пустовать — трапеза в замке, пребывающем в затяжной войне, когда его хозяина и юных воинов нет. Арфист, пришедший позже, тоже сел за стол; здесь была вдовствующая пожилая госпожа Бевин и Марна всего лишь двенадцати лет — робкое бледное дитя, молчащее в присутствии старших. И зал в Кер Донне невольно пришел ему на память — лица родителей и смех слуг, и радостные шумные утра, он сам и суровый Донкад всегда с дружескими шутками.

— Ты плохо спал, — промолвила красавица Бранвин, сидевшая напротив. И на лице ее отразилось беспокойство.

— Я спал, — ответил он, напрягая плечи; но камень тяжелым грузом давил ему сердце. И его ответ, похоже, не удовлетворил тех, кто недоуменно смотрел на него. — Я проделал слишком долгий путь сюда. И, видимо, усталость поселилась во мне.

— Ты должен отдохнуть, — промолвила госпожа Мередифь. — Скага, не беспокой его сегодня.

— Пусть отдохнет, — проворчал в ответ Скага. — Жаль лишь, что те не спешат.

Подали кашу. Киран начал есть — маленькие привычные движения, позволявшие ему молчать. В нем и вправду все занемело, он даже испугался на мгновение, что начнет проваливаться в иной мир — так далеко он был в своих мыслях. Он представил себе общий страх, если он начнет таять.

И в этой домашней обстановке он снова вспомнил о доме и друзьях. О предстоящих встречах с отцом и матерью, с Донкадом теперь, когда он навеки скован с эльфийским камнем, когда он знает все о прошлом, которое Кер Донн старался не вспоминать. Теперь он никогда уже не сможет спокойно смотреть на фермерские дозоры против волшебного народа, не чувствуя угрозы, нависающей над ним; никогда не сможет взирать на горные развалины над Кер Донном, не вспоминая, какими они были когда-то до прихода человека; не сможет гулять по склонам, забыв об иных далях и зная, какие гнусные твари роятся под ними, никогда по-настоящему не исчезавшие с лица земли. Но хуже всего было снова встретиться с отцом и Донкадом, зная то, о чем они и не догадываются, что их связь с теми, кто таится, прозябая, в отрогах холмов, куда как ближе, чем они думают; и вглядываться в их лица и гадать, всегда ли облик соответствует сути.

Гибельной Донкад назвал долину — но ему теперь придется жить бок о бок с врагом, преследующим, как тень, человека, который забрал бы его целиком, если бы он расстался с камнем.

Затем он оглядел лица обитателей Кер Велла, которые вели ту же войну, что и он, только без защиты, даруемой камнем — враг у них был один. Вчера за стенами крепости Смерть охотилась за душами. «Разве не все мы ранены? — думал он. — И неужто я трус лишь оттого, что взор мой проклят видеть ее приближение?»

Камень горел на его груди.

— Будь мудр, — донесся до него шепот. — О, будь мудр. Еще до того, как она стала твоим врагом, она была моим врагом. Ей нужен кто-то из эльфийского рода. Меня она ждет… а сейчас тебя. Твоя судьба иная, чем у них. Тебе опасность угрожает больше.

Он прикоснулся к камню, моля, чтобы шепот затих. «Я — человек», повторял он снова и снова, ибо зеленое видение не исчезало, а звучавшие вокруг голоса долетали до него словно издали.

— Тебе не плохо? — спросила госпожа Мередифь. — Господин Киран, все ли с тобой хорошо?

— Рана, — ответил он, почти не солгав, и добавил: — Старая.

— Дождь, — заметил Скага. — У меня есть кое-что, что утолит твою боль. Мальчик, принеси мою фляжку со сваи внизу.

— Все пройдет, — устыдившись, пробормотал Киран; но мальчик уже убежал, а дамы заговорили о травах, желая помочь ему. Потом он принял пару глотков снадобья и взял мази у Мередифи и служанок, а также добрую одежду — теплый плащ, вышитый мелкими стежками самой Мередифью. Их доброта тронула его сердце и погрузила в еще большую печаль. Затем он в одиночестве ходил по стенам, глядя на лагерь врага и мечтая о том, чтобы ему нашлось применение. Мрачный дух царил в крепости и от моросящего дождя и из-за непривычной тишины. Женщины и дети поднимались на стены, чтобы посмотреть: одни плакали при виде сожженных полей, дети просто взирали с изумлением и поскорее спускались вниз, ища тепла в лагере.

За рекой виднелись зеленые верхушки деревьев, а над гребнем берега вздымались еще более высокие исполины, и небо над ними было чернее всего. И эти тучи окутывали его сердце мраком, ибо они говорили о присутствии Смерти, о том, что замок осажден не одними лишь людьми. Ему пришло в голову, что он может навлечь опасность на других, что Смерть, охотившаяся за ним, может забрать других — тех, кто окажется рядом. И этот его враг может принести гибель Кер Веллу и его народу, которому он пришел помочь. Он все больше укреплялся в этой мысли, впадая все в более безысходное отчаяние.

— Возвращайся, — прошептал ему голос, обещая мир и покойные сны. — Ты выполнил свой долг в Кер Велле. Возвращайся.

— Господин, — промолвил чистый человеческий голос, и, обернувшись, он увидел Бранвин в плаще и капюшоне. На мгновение он смутился, но тут же пришел в себя и низко поклонился ей.

— Ты, кажется, печален, — промолвила она. — Там есть какое-нибудь движение?

Он пожал плечами, взглянул через выступ стены и вновь повернулся к ней, к ее бледному лицу, обрамленному вышивкой накидки, к ее глазам, столь же изменчивым, как бегущие облака, которые отражали его собственные страхи, когда он колебался, и мужество, когда он был бесстрашен.

— Похоже, они не любят дождя, — заметил он. — А твой отец и мой отец, да и сам король скоро подойдут и покажут им кое-что еще, что им также не понравится.

— Все это длится уже так долго, — промолвила она.

— Теперь уже недолго, — ответил он с отчаянной надеждой.

Бранвин взглянула на него и посмотрела на поле, простиравшееся внизу, и так они стояли, черпая утешение друг в друге. Птицы опустились на камень… мокрые и взъерошенные; она принесла с собой корку хлеба и, разломив ее, стала крошить, провоцируя драку, хлопанье мокрых крыльев и удары клювами.

— Чаровница, — дохнула Арафель ему в самое сердце. — Они перестали быть самими собой; ее всегда забавляло это.

Но Киран не обратил внимания на голос, ибо взор его был прикован к Бранвин: он обнаруживал, как изящно ее лицо, как оно бледно в этот хмурый день, как светятся ее глаза, удивлявшие его смелым взглядом, от которого туманилась голова.

Мальчик, промчавшись мимо, остановился неподалеку: беззвучно он указал им на поле и бросился дальше. С дурным предчувствием Киран обернулся и взглянул за стены, ибо там произошли перемены. Отделившись от неприятельского лагеря, к замку спешила группа всадников. Как только их заметили другие часовые, в Кер Велле началась суматоха. Киран взглянул на Бранвин и, увидев, как исказилось ее лицо, протянул руку, чтобы успокоить ее. Ее холодные пальцы сжались вокруг его ладони. Они стояли и смотрели, как приближается вражеский разъезд.

— Они хотят говорить, — заметил Киран, видя малочисленность всадников. — Это не штурм.

Скага с грохотом взлетел по ступеням к зубцу стены и, перегнувшись через укрепление, мрачно уставился на приближающегося врага.

— Моя госпожа, — промолвил он Бранвин, взглянув на них обоих, — прошу тебя, уйди под прикрытие. Я не хотел бы вверять тебя случаю. Я не хотел бы, чтобы тебя видели.

— Я останусь, — промолвила Бранвин. — На мне плащ.

— Тогда хотя бы отойди от края, — попросил ее Скага и двинулся вдоль стены, отдавая распоряжения своим людям.

Враг подскакал уже совсем близко — группа всадников со знаменами — в основном с красным боровом Ан Бега и черными стягами Кер Дава. Но через луку одного седла было перекинуто и другое знамя, волочившееся по земле, которое они подняли перед стенами и показали. И крик ярости сотряс стены Кер Велла, ибо это было зеленое знамя их собственного господина.