– Ну, извини. А белыш это?.. В смысле ты чего-то употребила?

– Белыш – это кокаин. Если ты слышал о таком.

– Ну, слышать-то, конечно, слышал. Но никогда не думал об этом.

– Сказав: «Ну, и правильно!» – я бы солгала. Хотя бывает чревато для некоторых.

– И ты тоже? – обратился он к Юне.

– Я нет. Ты изменил мои планы – отвиснуть сегодня.

Юна хоть и вела себя с ним более сдержано, чем с другими, но совсем прибедняться, видимо, не собиралась. И тут наш дружок снова нас удивил.

– А что если вернуться к этому плану, только вместе со мной.

Я прикурила сигарету и буркнула:

– Интересное кино.

И Юна, повторяя меня:

– Я бы, конечно, могла бы взяться тебя отговаривать. Но в этом случае почувствовала бы себя дурой от такого необоснованного поступка. Найдём укромное местечко? – одновременно спросила и констатировала Юна, вскакивая из сидячего положения.

Я ждала действий нашего друга.

– А здесь нельзя? – искренне поинтересовался Тибат.

– Здесь не принято, – вставая, сказала я. – И сдаётся мне стоит раздобыть бутылочку горячительного, дабы быть полностью автономными.

Он действительно удивил меня, да и Юну этим решением. Так как было понятно, что он с этим совершенно незнаком. Но тут есть логичное объяснение. Не понимаю каким образом мир дошёл до такого технологического прогресса, а алкоголь до сих пор легализован в отличие от других веществ. Но человек под воздействием алкоголя наиболее подвержен принятию не присущих для него решений. Таких решений, как например, употребить ещё чего-нибудь.

Тибат жестом показал, что «бутылочку» возьмёт на себя.

Мы вернулись в дом и нашли пустую комнату. Это было не проблемой, учитывая, что Юна знала этот дом много лучше, чем большинство присутствующих.

Комната была с большим камином. Не со всякими ампирными вензелями, а в аквариуме. Аквариум торчал из стены ровной половиной рассечённого стеной кристалла. В центре этого аквариума – бриллианта под поперечной гранью располагалось окно самого камина. Топка и дымоход находились в стене. Над аквариумом к потолку взвивалось серебряное пламя. Этим серебряным орнаментом была украшена стена, облицованная бирюзой.

Боковые стены комнаты были обтянуты бархатом под цвет стены с камином и увешаны картинами, изображающими подводный мир. Рамы были из серебра и плотно прижимали холсты к бархатной поверхности стен.

Противоположная от камина стена была сделана в виде коралла.

В центре стоял хрустальный стол голубого оттенка, треугольной формы. Углы закруглялись. Стол стоял на одной ножке, как бокал. Его поверхность кроме самой столешницы была выщерблена, в виде объёмных пикселей. В высоту это был скорее столик, вокруг него стояли шесть круглых стульев-кресел, тоже приземистых под стать столу. Сиденья и спинки были обиты бархатом, но темнее, чем на стенах.

Пол был усыпан мелкими ракушками. А потолок представлял собой одну большую лампу за белым экраном.

– Давно хотела тебе показать, – предупредила Юна, открывая дверь.

Да, откровенно говоря, это стоило увидеть. Мало чему может удивиться современный человек. Но эта комната удивила и меня, и Тибата, и, как я понимаю, в своё время саму Юну. Судя по этой комнате, да и по всему остальному, я сделала некоторое заключение и озвучила его:

– Да со вкусом у старины Лайта полный порядок.

– Одна из причин, по которой я люблю посещать эти собрания – никаких старопердунских штучек. Всё даёт почувствовать себя на пике свершившегося времени. Хотя справедливости ради стоит заметить, что у Бари полный порядок с баблом, а у его дизайнеров со свободой, которую они чувствуют, творя, не стесняясь в материалах.

Да, скорей всего это ближе к истине. И если в первые секунды чувствуешь некоторый дискомфорт, осознавая, насколько вызывающе дорого всё это выглядит. То через небольшое время всё-таки становится уютно от того, как классно всё сделано, а также оттого, что всё это можно трогать, не трясясь, как над экспонатами в музее.

– А ракушки, они же пыль собирают, – хрустя по ним ногами, предположил наш чемпион.

– Их меняют и моют, – пояснила Юна. – Меня больше интересует камин. Это такая теплоизоляция или мудрая система охлаждения. И как этот бриллиант обходиться без единого стыка, как будто его выдули такой формы.

– Видимо так и есть, – уже спокойнее сказал Тибат.

Его внимание переключилось на картины. Я начала осмотр с другой стороны, чтобы не быть к нему ближе, чем Юна. Это одна из моих глупостей.

– Да. Не так, чтобы в самый раз, – оповестила меня подруга об остатках порошка.

– Ой, я же совсем забыла, – легкомысленно пропела я в ответ. – И ещё один пакет плюхнулся на гладь стола.

– Ну, чемпион ты первый.

– Я думаю после вас, дамы. А то не так что-нибудь сделаю, вы смеяться будете. А я умру к тому же. Я пока бутылку вскрою и за вами посмотрю.

–Тоже верно, – согласилась Юна и протянула хобот мне, – ну, самая жирная твоя.

Я не стала отшучиваться, а приступила к делу. Голубовато-прозрачная поверхность стола отражала меня с трубкой у носа. Я подмигнула девчонке в хрустальном столе и втянула в себя белую горечь.

Юна не подмигивала отражению, она не видела себя в нём. Потому что для процедуры она склоняет голову боком и почти кладёт её на стол. Трубка под острым углом скрывает в себе очередную порцию. Она молча передаёт хобот следующему. Он ставит бутылку на стол, берёт трубку и шмыгает оставшееся в себя.

– А-а! «щипит», – морщится наш подельник.

Нам почему-то становится смешно. У него из правого глаза слеза – вестник прихода. Я глотаю из горлышка – парень раздобыл «бутылочку» рома, сильно, зато это позволит нам остаться здесь подольше (чем крепче, тем меньше расход, так-то). Тибат чувствует кокс у себя в горле и делает второе открытие – это тошнотворно горько. Он выхватывает у меня бутылку, чтобы запить, и я не успеваю сказать ему, что лучше чуть переждать, ведь это не лимонад. Он делает глоток, но глоток переключается на реверс, о чём говорят нам его широко раскрывшиеся глаза. Он успевает отвернуться и его желудок освобождается от содержимого в пользу разноцветных ракушек на полу. Ничего не можем с собой поделать ржём, как лошади. Я расстилаюсь по столу, Юна съезжает со стула на пол шелестя скелетами моллюсков. Беднягу до сих пор атакуют спазмы, он ковыляет к камину. Из аквариума зачерпывает воду, глотает её и умывается. Его мокрое лицо облегчённо выдыхает, будто только что вынырнул оттуда.

Юна пытается собраться и подбодрить парня.

– Ой, бля! Ой, бля! Из… Изви… ни, бля! – и снова давится со смеху.

– Да, абзац, блин! – тоже лыбится наш мужик.

Достойная реакция я вам скажу. Делаю глубокий вдох и встаю со стола. Беру и открываю сумочку Юны, чтобы раздобыть салфеток. Юна видит это и приходит в себя: «ДжонИ, аккуратней», – полушёпотом, полу жестами семафорит она мне. Но я успеваю в поисках салфеток, наткнуться на постоянного жителя этой сумки – розовый фаллоимитатор. Как я могла забыть, что это, в прямом смысле, «ёбаное чудище» здесь обитает.

– Нет никаких салфеток, твоя сумка бесполезна! – выражаю я, в который раз, своё мнение. И кидаю сумку в Юну.

Тибат, конечно, не понимает истинного смысла этой интермедии, улыбается ещё больше и тычет в меня свободной от бутылки рукой, с которой капает аквариумная вода.

– Ты чё! Блины пекла?! – и начинает ржать сам.

Юна взглянув на меня, громко зевнула и начала икать смешками, колотя себя по ляжке. Смотрю, в чём дело? – остатки кокоса со стола перекочевали мне на платье, на грудь, пока я валялась на нём.

– Бу… Бу… – пытается выговорить Юна. Мне тоже смешно. – Булочки в сахарной пудре, глянь! – рожает подруга и полностью валится на пол. Все втроём гогочем, как шизики.

Кое-как отдышались. Бутылка кружит с нами вальс. Прикуриваю сигарету. Юна сомневается в уместности этого действия.

– Да ладно, наблевали, а покурить – не покурим. Камин для чего?

Юна тоже прикуривает.