Подруга моя держится молодцом. Лишь изредка лукаво хихикает. Кстати, пока не прибыли чемпионы, есть смысл рассказать о моей подруге. Первое: что можно сказать, глядя на неё, так это то, что она невъебенно и охуительно красива. Из уважения к её красоте я могу воспользоваться и другими словами. Например, если бы когда-нибудь и существовали богини, типа: Афродита, то не уверена, что они могли бы уравняться с подругой. Её волосы при всей своей обычности цвета – тёмно-русые, обычными совсем не кажутся. Они растут, чуть волнуясь, и выглядят очень пышными. Эта блестящая грива обрамляет очень чёткое лицо, на нём чётко всё, особенно глаза: брови и ресницы растут именно так, как надо. А вот контуры губ немного смягчены, что придаёт этому прекрасному лицу с некоторой мальчишеской решительностью взрослую женственность. Голова переходит в аппетитные плечи через нежную шею. Всё остальное как будто филигранно выточено водой, кроме сосков и пальцев. Резонный вопрос, как я, находясь в её обществе, не переживаю за парней, которых планирую обвить собой? Ответ прост, я невъебенно красива вдвойне!
Второе: это то, что она немного обдолбана. А последнее, что можно о ней было сказать, что зовут её Джони́, иногда и Джон. Мне она это разрешала. Она была мне немного обязана, но она ни в чём это не выражала, и я понимала, что она может быть кому-то благодарна, но не обязана. В связи с этим я и сама стала склоняться к тому, что она мне ничем не обязана, просто в своё время я ей кое-что подогнала. Но об этом позже, кажется, наконец-то прибыли герои.
Тибат
Да! Я на борту этой яхты, яхты Успеха и Славы. Но эти две вещи лишь приятное дополнение моих истинных приоритетов и целей. Многие игроки, достигнув определённого уровня, начинают питаться опасными для души и тела деликатесами: финансовым сверх благополучием и любовью, которые приносят лига и популярность. Это, в конечном итоге, приводит к душевному ожирению, и хотя они уже многого добились и многое заслужили, я представляю свой путь немного другим.
Моя история началась в 2025 году во время проведения Чемпионата Мира по Футболу в Австралии. Мне было шестнадцать лет, футболом я увлекался лишь на столько, чтобы с удовольствием гонять мяч во дворе, и иногда, при случае, смотреть его по телевизору. Но, как и большая часть населения нашей планеты, я следил за ходом чемпионата мира. Это был первый футбольный супертурнир, за которым я наблюдал на всю катушку. В двенадцать лет у меня, по-видимому, были другие интересы. К финалу чемпионата я уже очень хорошо разбирался в футболе. Мне очень понравился накал игры, нарастание важности каждого следующего тура, тогда я ещё не понимал, что половина этих эмоций – результат многолетнего развития теледраматургии. И поэтому с детской наивностью взлетал на волнах ажиотажа при каждом следующем круге. Но какое же чувство обиды за футбол возникало у меня, когда нарушались правила. Причём грубо. Или наоборот, когда здоровый мужик, играющий в футбол на чемпионате мира, падает, как лошадь в кино, ни с того ни с сего в штрафной площадке, чтобы хитростью заработать пенальти. Или даже не хитростью, ведь хитрость может заключаться и в какой-нибудь комбинации, которая совершается в рамках правил. А пенальти-симулянты зарабатывают штрафной постыдным кривлянием не достойным мужской породы, да и в общем-то почему мужской, женщинам-бы такое тоже не пошло. Как же в эти минуты я хотел быть футболистом и показать, как надо играть – честно и благородно.
В финале бились сборная Австралии и сборная Англии. Я болел за Австралию, и она выиграла, на последних минутах счёт стал 2: 1 в пользу Австралийцев, после этого я больше не болел за них никогда. Гол был забит, потому что кто-то держал английского вратаря, а судья этого не заметил.
Мне хотелось разбить телевизор. Я думал: «Кем же это надо быть, чтобы так поступить и не сознаться в этом?». По этим-то причинам я и был сильно расстроен – несколько дней я ходил, только и думая о несправедливости, как на футбольном поле, так и вообще. Папины наставления в частности были тому причиной.
Я стал размышлять над действиями футболистов, за которыми я наблюдаю по телевизору и на стадионе. Стал восхищаться классными футболистами – благородными. Всегда отмечать про себя, если игрок как-то случайно свалил противника, но сразу извиняется, улаживает конфликт. И, наоборот, до сих пор испытываю неприязнь к таким, которые перешибут по ногам и дальше бегут – морда кирпичом. Даже если это наш игрок. Да, нет, еще более тошно становится, если это из нашей команды. Ведь ты болеешь, часть тебя в этой команде, а часть команды в тебе. Ты по-любому ассоциируешь себя с ними, и получается, ты как будто тоже отвечаешь за действия игроков своей команды. И вот он мало того, что бьёт человека по ногам, так ещё и идет с таким видом, будто гол забил, засранец.
Вот меня и осенило – что ж я сижу да переживаю вместо того, чтобы самому показать, как играть. Сначала это, вроде, как шуткой даже было, но потом я не нашёл ни одной причины – почему нет.
И я начал искать секцию по футболу, но говорили, что я слишком взрослый. Тогда я стал искать юношеские клубы. С этим тоже было много проблем, никто не воспринимал меня всерьёз.
Наконец, я наткнулся на команду одного из детских домов, называлась она весьма красноречиво «Бродяги». Пацаны сначала не хотели принимать «пупса» в свою команду, так они называли детей, у которых есть хоть один родитель. Но тренер у них был одним из лучших людей, которые встречались мне в жизни. Позже он рассказал мне, как он их уговорил: «Братцы, это совершенно нормально, что вы не хотите брать к себе в команду «пупса», как вы выражаетесь, но в жизни не должно быть разделений на детдомовских и пупсов, на узкоглазых, негров и бледных (в детском доме, и в том числе, в команде были представители всех рас). И если вы считаете его недостойным, то это вы должны показать своей игрой, против его игры. Дайте ему время, и он сам уйдёт». Они естественно согласились с ним, его авторитет среди них мог сравниться только с их тайным желанием иметь родителей, среди них было не принято говорить об этом желании или даже показывать вид. Мне же он шепнул, чтобы я держался.
На первой же тренировке мне чуть не переломали ноги, но после третьего серьёзного удара вмешался тренер. Он всех построил, в том числе и меня, и сказал, что мы играем в футбол, а не в бои без правил. И если они не хотят увидеть меня в честной игре, то не проще ли меня зарезать и дело с концом. Все улыбнулись, но когда игра продолжилась, меня уже пинали намного меньше.
У меня не было большого опыта, и тогда я не мог сказать, что хорошо играю. Но желание заставляло меня, по крайней мере, носиться всю игру. И тут стоит сказать спасибо моему отцу. И хотя в большей степени он был скорее батя, но в этом аспекте его можно назвать отцом.
С раннего детства он мне втемяшивал в голову, что самое главное в жизни это уметь защитить себя, своё пространство, своих близких. И основу этому умению, помимо хороших мозгов, даже в двадцать первом веке даёт физическая подготовка. Он научил меня сначала висеть на турнике, затем подтягиваться на нём. И когда я мог легко без его помощи забраться по штанге на перекладину, он уже не поддерживал меня руками. А только давал задания, что я должен освоить к такому-то сроку. Иногда он наблюдал мои занятия. Но чаще его рядом не было. Ему каким-то странным образом удаётся сочетать в себе и хорошего отца и раздолбая. Вообще он художник… И вот когда я стал старше, оказалось, что иметь хорошую физическую подготовку и тренированный ум, и знания для того, чтобы быть всегда готовым, это лишь то, что вытекает из действительно самого главного. С определённого возраста, классе в третьем я учился, он начал мне твердить, что самое главное в жизни, это делать то, что ты хочешь. Но никогда в жизни за счёт других. И тут со временем нарисовался целый свод правил. Поначалу он просто твердил мне то одну мысль, то другую. Но со временем его наставления переросли вот в такой круговорот:
