Король ничего не ответил, и Дойл, оставив доспехи лежать тяжелой грудой, прихватил меч и поковылял к себе в покои. Впрочем, на отдых и не рассчитывал – как он и предполагал, возле дверей уже стоял, завернувшись в серый балахон, Рик.

– Поздравляю милорда с победой, – по своему обыкновению почти беззвучно, но как-то очень весомо сказал он. Дойл кивнул и пригласил входить.

В спальне было нетоплено и холодно до стука зубов, но Дойл не обратил на это внимания или, точнее, сделал вид, что не обратил: в глубине души ему захотелось немедленно вызвать идиота-управляющего и лично всыпать ему плетей. Ледяная выстуженная комната обещала ему тяжелую ночь, плечо опять сведет проклятой болью, ногу начнет выворачивать и корежить, как в тисках. Однако его лицо осталось совершенно спокойным.

– Я не стал бы беспокоить милорда, едва вернувшегося из тяжелого похода, – продолжил Рикон, быстрым взглядом, едва заметным под тяжелым капюшоном, обводя комнату и задерживаясь на пустом камине.

– К делу, отец Рикон, я верю, что ты не потревожил бы меня из-за пустяков. Говори.

– Милорд крайне прозорливы, – Рик так и не снял капюшона, – вчера мои люди схватили человека. Который знает больше, чем говорит.

Дойл мгновенно забыл о холодной комнате, пальцы быстро сжались в кулак.

– Его поймали с запиской. Текст не важен, но адресат…

Дойл протянул руку, и на ладонь лег помятый сложенный вчетверо квадратик дорогой желтой бумаги. Прежде чем развернуть его, Дойл принюхался: сладкий шалфей, острый мускус и терпкий запах пота. Письмо написала женщина, а посыльный нес на груди.

В записке было всего несколько слов: «У нас все равно нет выбора, дорогая. Теперь уже слишком поздно что-либо менять. Да будет так».

– Кому он должен был доставить письмо?

– Этого он пока не сказал. Но этот лист ему дала женщина без лица, превратившаяся потом в птицу и улетевшая в ночь.

– Вниз, – и Дойл первым направился в подземелья.

Человека нужно было допросить – тщательно. Порядочные женщины не улетают птицами и не прячут лиц, значит, ведьма и правда рядом – и, очевидно, не одна. Пока Рик тихо рассказывал о том, где взяли человека с письмом, Дойл в недрах собственного ума искал ответ на неразрешимый вопрос: как? Как одолеть ведьм? И что им нужно. Мотив не менее важен, чем способ обезвреживания.

Человека держали в одиночной камере, которую в замке называли красной – потому что ее стены давно должны были бы покраснеть от льющейся крови, хотя на деле они просто чернели от плесени и сырости.

Ивен Ган – так его назвал один из теней. Парень работал на кухне. Имеет пятерых сестер и двух братьев.

Его уже допрашивали – Дойл легко мог прочесть историю допроса по опухшим рукам, разбитому лицу и красным от слез глазам.

– Значит, Ивен, – произнес он, наклоняясь над посыльным и вглядываясь в его рябое банальное лицо.

– М-милорд? – пробормотал парень.

– Сколько тебе лет, Ивен?

Ему недавно исполнилось двадцать два, о чем он сообщил дрожащим голосом.

– Двадцать два, – повторил за ним Дойл. – Очень мало, Ивен. А впереди – много. И сестрам нужна твоя помощь, у тебя их пятеро.

Ивен затрясся.

– Милорд, я сказал все, что знаю. Клянусь.

– Кому ты должен был отнести письмо?

– Я не знаю. Я должен был положить его возле фонтана.

Дойл всмотрелся в глаза парня и произнес:

– Не совсем. Ты о чем-то молчишь. Кому оно адресовано?

Ивен тряс головой и повторял, что ничего не знает, и Дойл разочарованно отошел от него и сделал знак тени, а сам сел в грубое деревянное кресло. Ожидание ему предстояло недолгое.

– Только без дыбы пока, – велел он, и тень подхватил упирающегося и визжащего Ивена за шиворот.

Два ногтя. Парень оказался либо храбрее, либо глупее, чем можно было бы предположить, потому что выдержал два ногтя, прежде чем выкрикнул:

– Молочница. Я должен был дождаться молочницу!

Тень тут же отложил в сторону инструменты, а Дойл улыбнулся:

– Видишь, как все просто?

Ивен рыдал от боли и страха, но больше уже ничего не пытался скрыть.

– Они пообещали вылечить Марту, мою младшую. Я только… Я только отдавал письма. Мне говорили, кому. Я не знаю, что это значит. Пожалуйста! Поверьте!

– Я верю, – Дойл поднялся из кресла, без брезгливости, но отнюдь без удовольствия взглянул на изуродованную левую руку парня и повторил: – я верю. Теперь – верю, – и скомандовал тени, – пусть отдохнет, а потом выпустите.

Из самого темного угла донеслось:

– Милорд, возможно, он знает что-то еще? Стоит…

– Он больше ничего не знает.

Уже за дверями камеры Рикон спросил:

– Откуда милорду это известно?

Дойл пожал плечами:

– По глазам вижу. Глаза всегда выдают лжеца. Рик… – он хотел было сделать шаг, но так и не поставил увечную ногу на следующую ступень, – у меня для тебя дело, отец Рикон. Мне нужна та молочница. Попробуй поймать ее на живца.

– Будет исполнено.

Рикон ушел – бесшумно, по-змеиному, а Дойл продолжил путь наверх. Теперь, когда он снова в замке, можно начать строить ловушку на медноволосую леди Харроу. Неожиданно при мысли о ней в паху потянуло, и Дойл выругался сквозь зубы – это было еще одно доказательство, пусть и косвенное. Он давно вышел из того возраста, когда желания тела затмевают голос разума, а при мысли об этой женщине все его тело начинает гореть. Он читал, и не раз, что могущественные ведьмы знают составы зелий, которые многократно повышают женскую привлекательность – вероятно, она воспользовалась чем-то подобным тогда на приеме, три недели назад.

«Проклятье», – пробормотал он и ускорил шаг, насколько это было возможно. О леди Харроу нужно было думать на свежую голову – хотя бы после пары часов сна. При этой мысли он повторил: «Проклятье». Нормальный сон ему сегодня не грозил – в холоде он не уснет, а искать другую, протопленную комнату, ему не позволит чувство самоуважения. Он готов был смириться с тем, что он нем болтают, будто он – существо из преисподней. Но разносить сплетни о том, как шельма-управляющий заставил лорда Дойла бегать по замку в поисках спальни, он не позволит никому.

В комнате было тепло. В камине бешено ревел огонь, яркий и жаркий. Пахло дичью – на столе стояло блюдо. Дойл положил было ладонь на рукоять меча, но почти сразу опустил – в комнате не было никого постороннего, только мальчишка Джил. Он был чумазым, в той же одежде, что и в походе, весь в земле и саже. Но ему достало сноровки, чтобы развести огонь. И ума, чтобы понять его необходимость.

– Милорд, – прошептал он.

Дойл оглядел еще раз комнату и вместо благодарности приказал:

– Помоги раздеться.

Снимать заскорузлую, прилипшую к телу рубаху было неприятно, но вода, пусть даже чересчур горячая, дарила настоящее блаженство. Мальчишка помог ему обмыться целиком, подал свежую рубаху и новые штаны, и Дойл с наслаждением упал в кресло возле камина и принялся за еду.

О заговоре не думал – не было ничего хуже идей, посещающих усталую голову. Он немного поспит, а потом снова вернется к работе.

Ловушка осталась пустой – молочница так и не клюнула на приманку, и Дойл велел отпустить Ивена, а заодно проследить, чтобы он убрался подальше из столицы вместе со своим выводком сестре. В общем-то, он и не рассчитывал на успех – план был топорным с самого начала.

Рикон выглядел спокойным, но пальцы под длинными рукавами балахона нервно сжимались и разжимались.

– Это моя вина,.

– Именно, – не стал спорить Дойл. – Зачем вы схватили парня? Поймали плотвичку, а щуку не разглядели.

Он дернул головой и сказал:

– Постарайся в следующий раз избежать такой ошибки, Рик. Иначе я буду недоволен.

Отец Рикон медленно поклонился – он отлично понял намек и слишком хорошо знал, что у Дойла хоть и достаточно большой, но все-таки ограниченный запас терпения.

– Я не подведу милорда.

– Не сомневаюсь, – согласился Дойл, и Рик удалился. Дойл направился к королю.