Тени заметно удлинились. Который час? Сколько прошло времени?

Она направилась в ванную. Сходила по-маленькому, до скрипа отмыла лицо недешевым средством для умывания и торопливо сбежала вниз по лестнице. Ее ждали стакан и бутылка. И другая бутылка, рядом с начатой. И еще хренова туча бутылок.

Он провел в палате час, но чувствовал, что этого мало. Время не лечит; время – чистая страница, на которой тени прошлого оставляют свои признания и сожаления.

На этой неделе от визита в больничное чистилище стало только хуже.

Последней была Наташа Кэрролл. Он держал ее тонкую, словно вырезанную из дорогого фарфора руку, а в глазах набухали тяжелые слезы. Наташа оставалась безмятежной: священная статуя с ликом, обращенным к неизвестному богу.

Наташа находилась в лучшем мире. Не в религиозном или философском, но в ментальном смысле. Ее мысли порхали где-то далеко, легкие, как летние грезы – и там явно было веселей, чем в этом больничном склепе.

А вот его мысли не умели никуда унестись. Попрощавшись с Наташей и помахав медсестрам, он на заплетающихся ногах вышел из больницы и замер под ярким солнцем. Свидание с Эми не принесло никакого облегчения; он был как выжатый лимон.

В окне отразилась его поникшая фигура. В светло-русых волосах пестрели свежие серебристые нити; кожа вокруг болезненно прищуренных глаз сморщилась, словно покореженный огнем пластик. Чувство вины разъедало его изнутри.

Он нетвердо прошел несколько шагов по неровной, засыпанной гравием площадке перед старым больничным корпусом и тяжело опустился на землю. Здание нависло над ним тюремной башней.

Полная неподвижность. Ноги по-турецки, плечи опущены. Осыпающаяся кирпичная стена холодит поясницу. Позвоночник словно врос в землю – пустил корни. Если вдруг на него помчится машина скорой помощи, он не сможет отскочить с дороги.

Утром он весь издергался. Когда Фионе нужно было в женскую консультацию, ей разрешали появляться на работе в обед, и сегодня после приема она захотела сходить вместе на бранч. Прием заканчивался в 10:45, от консультации до больницы минимум десять минут езды плюс парковка. Пойди он на бранч с Фионой – и на еженедельный визит времени бы уже не осталось. Нужно было сделать выбор: Фиона или Эми.

Он решил, что пожертвует Эми и не поедет в госпиталь на этой неделе. «Отличная идея, – сказал он. – Будет здорово сходить вместе на бранч перед работой».

Но потом, в кабинете женской консультации, он видел, как дрогнул живот Фионы, когда на него выдавили порцию холодного геля; и чуть не задохнулся в те полсекунды, когда молчал доплер; и со слезами на глазах слушал неумолчный стук сердца своего будущего ребенка.

В той комнате звучала сама жизнь, и он вспомнил об Эми.

О том, как слабо, едва различимо, бьется ее сердце. О том, что много лет назад жизнь в ее искалеченном теле, опутанном проводами и трубками, держалась лишь благодаря работе целой кучи аппаратов. Поначалу сердцебиение почти не прослушивалось, и перо осциллографа взлетало вверх по разлинованной бумаге настолько редко и нерегулярно, что любая пауза, казалось, означала конец.

Теперь в этот мир готовился прийти его ребенок. Вооруженный бесперебойно бьющимся сердцем, крохотными, решительно сжатыми кулачками и незамутненной душой. А прикованная к постели Эми кисла в больнице, словно молоко на подоконнике.

Телефон завибрировал, разогнав роящиеся мысли. Фи-она. Джейкоб потряс головой и похлопал себя по щекам.

– Привет, любимая, ты чего звонишь? – сказал он в трубку, чувствуя, как солнце, слегка пощипывая кожу, заливает жидким золотом голые руки.

– Прости, если мешаю. Я просто немного волновалась.

Прочистив горло, он ответил:

– Ты мне не мешаешь, Фи. А почему ты волновалась? – Ну, утром на приеме ты был такой нервный. И очень странно разговаривал перед тем, как куда-то умчался. Я тебя ни в чем не обвиняю и не упрекаю; плевать на бранч, но ты ведь сбежал, Джей. Можно подумать, тебе позарез хотелось оказаться подальше от нас!

Джейкоб тяжело сглотнул. Ладно, Фиона взрослая женщина (хотя она все равно ни в чем не виновата), но как можно сбежать от своего крошечного ребенка? Что он за человек?

– Фиона, прости. Ты права. – Он сделал паузу, напоминая себе о необходимости тщательно выбирать слова. – На меня там действительно как будто что-то нашло, – медленно продолжал он. – Это все его сердце. Оно билось так громко… Это было прекрасно и ужасно одновременно – не знаю почему. Чем ближе срок, тем больше я боюсь вас обоих подвести.

Внезапно неизвестно откуда налетели тучи, по-хозяйски согнали солнце. Тень побежала по больничному двору.

– Джейкоб, Джей, не плачь! Все хорошо, не плачь! – доносилось из трубки.

И тут он понял, что громко и судорожно всхлипывает, вытирая свободной рукой жгучие соленые слезы.

– Прости меня, пожалуйста, – услышал он свой запинающийся голос. – Прости меня.

Через полчаса его ждали для личной встречи в офисе клиента у самой границы с Суссексом. Прокашлявшись и вытирая остатки слез подушечками больших пальцев, он дошел до больничной парковки. Позвонил Марку, своему коллеге и подчиненному, и попросил договориться о переносе.

– Огромное спасибо, друг, буду должен! – попрощался он.

Марк ни о чем не спросил. Разумеется. Однако наверняка подумал, что это связано с Фионой и ребенком, а Джейкоб не стал его разубеждать. Опять прикрылся ребенком.

Из машины он, еще не включив зажигание, снова позвонил Фионе. Сказал, чтобы она сбежала с работы и тоже ехала домой: он сейчас будет. В ее голосе звучало такое неподдельное сочувствие, что он опять начал всхлипывать и потом минут пять просидел, уткнувшись головой в руль и не трогаясь с места.

Джейкоб медленно свернул на свою улицу. Мотор рабочей черной «ауди» заурчал на низких оборотах. На подъездной дорожке уже виднелась машина Фионы. Вернее, их машина. Очередной – огромный, черный и блестящий – пример ненужной траты не по средствам. Семиместный «Вольво XC90», приобретенный в кредит наутро после первого УЗИ – на двенадцатой неделе.

«У нас пока только один ребенок», – сопротивлялся он. «Надо думать о будущем», – настаивала Фиона. И не успел он опомниться, как уже подписывал договор купли-продажи, а она, поглаживая свой едва наметившийся живот, с блаженной улыбкой глядела на гигантское авто.

Должность выездного менеджера по продаже специализированного программного обеспечения приносила хорошие деньги, но все же не настолько, чтобы позволять себе такие покупки.

Когда они только купили дом (а в те времена у Фионы еще и мыслей о ребенке не возникало), каждый сам оплачивал свои счета. Джейкоб зарабатывал больше и потому больше тратил. Несколько месяцев спустя, накачавшись белым вином по акции «два за десять фунтов», Фиона устроила безобразный скандал на тему «Финансовые соглашения убивают романтику».

Брак и совместная ипотека не стоят ровным счетом ничего, провозгласила она. Настоящее доказательство того, что у них все серьезно и навсегда, – общий счет в банке. Он пытался спорить: общий счет как раз и уничтожит всю романтику; нельзя будет даже купить ей подарок – все отразится на общем счете и выписках из банка.

– Да когда ты в последний раз покупал мне подарок? – завопила она. – Ты просто не хочешь, чтобы я знала, на что ты тратишь деньги! – с этими словами она, как девочка-подросток, взбежала по лестнице, бросилась в спальне на кровать и театрально зарыдала.

Ему стало жутко. Кто эта женщина? Что она делает в их доме? В начале знакомства Фиона была само спокойствие. Она никогда не выходила из себя, а при виде чьей-нибудь истерики лишь удивленно вскидывала брови. Если она и плакала, то по секрету, в ванной; выдать ее могли только глаза, и он далеко не сразу научился замечать это. Неужели та, другая женщина – Фиона, которую он полюбил, – была сиреной и просто заманила его на скалы?