Но раз за разом эти лавины откатывались назад.
И вот на четвертый день Ридерх собрал своих названных и во главе их ударил в самое сердце лагеря оюзов, к шатру Гуюка.
Он сумел пробиться туда, в средоточие силы оюзов, повалил шатер, и бунчук повелителя степи, но пал в схватке с самим ханом. Гуюк нацепил его отрубленную голову на копье, и показал нам всем, проскакав мимо.
Но этим он не вселил в нас страх, а наоборот, лютую ненависть.
Мы пошли в бой, забыв о страхе смерти, думая только о мести.
Оюзы дрогнули и отступили к своим становищам.
Потом была Тропа Крови.
Вождем выкликнули меня, я собрал воинов, киммерийцев и ванов, и мы до самого конца лета гнали оюзов на Восток, туда, где как говорят, в Океане рождается Солнце.
Мы шли следом за отступающими оюзами, находя по дороге брошенные телеги, полные мертвых и умирающих. Их женщины перерезали глотки своим детям, что бы спасти их от рабства, а следом себе, что бы спастись от бесчестья. Их старики бросались на нас в обреченные атаки, чтобы умереть с оружием в руках.
Свои бесчисленные стада овец и табуны лошадей оюзы старались перебить, чтобы они не достались в качестве добычи нам. Там и здесь степь устилали трупы тысяч и тысяч животных, на которых пировали стервятники, волки и шакалы.
Долгое время я задавался вопросом, а что же другие гирканцы, почему они не помогут соплеменникам. Позже мне рассказали, что во время великого гирканского исхода оюзы жестоко унижали и обирали сородичей, требуя платы за проход по своим землям, и всячески оскорбляли их, потому что считали, что слабые, потерпевшие поражение не достойны ничего другого.
Теперь им самим пришлось испить чашу унижений.
Травяное Море обратилось в сухую степь, а сухая степь в пустыни, которые тут же прозвали Гиблыми Землями.
Там нет воды, и от жажды умирают даже верблюды.
На сколько хватает глаз - только бурые и рыжие камни.
Всю дорогу мы время от времени схватывались в коротких боях. Но когда впереди стала видна гряда высоких гор, оюзы решили, что им некуда больше отступать. Настала их очередь упираться в землю, связав себя клятвой стоять насмерть.
К тому времени они потеряли уже стольких людей и лошадей, что вместо грозной конной орды нас встретили оборванцы, в большинстве своем вынужденные драться в непривычном для них пешем строю.
Мы осыпали их стрелами и копьями, а потом пошли вперед, сминая копытами коней и рубя с седла.
Среди оюзов сражался огромный, могучий воин, который орудовал столь тяжелым мечом, что срубал голову лошади. В его красных глазах уже не было ничего кроме безумия, он не замечал боли от полудюжины ран.
То был хан Гуюк.
Я сцепился с ним, когда он убил подо мной коня. Ни до, ни после я встречал столь сильного человека, но его сила и безумие сыграли против него. Его удары были слишком уж яростными и тяжелыми, он проваливался следом за своим огромным клинком. Наконец я поймал момент, когда Гуюк раскрылся, и ударил его по голове. Меч перевернулся у меня в руке, и удар, который должен был расколоть ему череп до подбородка, лишь оглушил моего врага. Я хотел перерезать ему горло и покончить с этим.
Но тут подбежали мои названные, и связали бесчувственного хана оюзов.
Победа наша была полной. Уцелевшие оюзы бросали свое оружие и валились на землю, склоняя шеи под наши мечи. Прежде жестокие и неукротимые, они считали себя сильнее всех, а столкнувшись с большей силой, они признали ее и готовы были служить нам как рабы.
Во главе своих людей я вошел в лагерь разгромленных степняков. Только женщины и дети. Я увидел, как крепкая старая женщина тащит за волосы редкой красоты девушку, что упиралась и плакала. Я подошел к ним, и спросил, что происходит. Оказалось, то были Тайша - мать грозного Гуюка, и Арзу - его дочь. Непримиримая старуха хотела зарезать внучку, чтобы она не досталась в качестве добычи врагу.
Не скажу, что с первого взгляда на Арзу меня поразила любовь к ней, но красота и юность девушки вызвали во мне жалость. Я пообещал старухе, что внучка ее не будет подвергнута насилию, и она смирилась.
Наверное, я пощадил бы и Гуюка, если бы ему нужно было мое милосердие. Но низвергнутый хан пощады никому не давал, и для себя ее тоже не ждал. Очнувшись, он разорвал путы и попробовал бежать, убив при этом трех моих людей голыми руками.
Я уже знал, что по-настоящему смирить свирепого воителя не удастся, и если он останется жив, он сам или одно только имя всегда могут поднять бунт среди оюзов.
Поголовно истреблять племя я не хотел.
Ведь за последний год я убил такое множество людей и видел столько смертей, что устал от битв.
Говорят, только боги никогда не устают от кровопролития.
Но чтобы смирить оюзов, мне нужно было убить Гуюка, и убить его так, чтобы вся степь знала, об этом.
Степь должна знать, что Конан, великий вождь киммирай, новый владыка степи, взял всю силу и удачу своего врага, и любого, кто попробует перейти ему дорогу, ждет та же участь, что и некогда могущественного Гуюка.
Я подвесил его на сухом дереве где-то там, в Гиблых Землях, и содрал с него кожу.
Когда мой нож дошел до пояса, он был еще жив.
То, что было Гуюком, я бросил шакалам и стервятникам, а кожу его приказал прикрепить к древку, как знамя. Так мы и возвращались - гордые победители и покорные воле новых господ оюзы.
Впереди нашего каравана мой знаменосец вез кожу бывшего владыки бескрайних горизонтов, которую трепал ветер.
А потом меня поразила неведомая болезнь. Все мое тело горело в огне, голова болела так, будто ее сжимали раскаленным железным обручем, разум мой мутился, я не мог принимать ни пищу, ни даже воду, и медленно умирал.
Мои люди погрузили меня, обессиленного, покрытого болезненным потом, в телегу, и так и везли по степи, будто мертвеца. Иногда я приходил в себя, но то были краткие мгновения просветления. Однажды, я был в сознании и пытался заставить себя выпить хотя бы чашку воды, которая раздирала мне горло. При этом руки мои так дрожали, что больше воды я проливал себе на грудь, чем выпивал.
Тогда ко мне вошла Тайша.
- Здравствуй, каган. - сказала она, но не склонила головы.
- Здравствуй и ты, мать. - ответил я, сам поразившись тому, как слаб мой голос.
- Слушай старую Тайшу, великий каган. Я знаю, в чем причина твоей болезни.
- Должно быть воздух Гиблых Земель вреден для меня. - сказал я, но сам не верил своим словам.
- Не шути, каган. На тебе проклятие.
- И ты знаешь, кто наложил его, и как его снять?
- Мне ведомо многое, но всё. Слушай старую Тайшу каган. Ты умираешь, и если не сделаешь того, что я велю, в три дня тебя не станет, а все твои победы развеются по ветру. Но я помогу тебе.
- Зачем тебе помогать человеку, который снял кожу с твоего сына?
- Мой сын снял кожу со многих людей, и у всех их были матери. Но ты взял себе Арзу, и ты - каган. Я скажу тебе, что делать. Ты умираешь потому, что часть оюзов присягнула тебе, но в тайне строит заговор против тебя. Они поклялись твоими богами и богами оюзов. И теперь их ложная клятва сжигает тебя изнутри. Вели собрать всех оюзов, и пусть тянут прутья из общей вязанки. Кто вытянет короткие прутья, тот и предатель.
- А не может ли тут быть ошибки? Слишком уж ненадежное это гадание. - спросил я, и тут же меня согнул кашель, и из горла моего брызнула кровь.
- Верь старой Тайше, даже если в гадание и закрадется ошибка, то настоящие заговорщики выдадут себя. - сказала старуха и засмеялась.
И я, сколь ни слаб был, тоже засмеялся вместе с ней, так хорошо было все придумано.
Я приказал устроить то гадание, которое посоветовала мне мать Гуюка, и почти четыре дюжины оюзов вытянули короткие прутья. Тотчас в их рядах началась свалка, люди бросали друг другу обвинения и проклятия.
Верные мне оюзы сами разоблачили своих сородичей.
Тогда я приказал вязать всех заговорщиков. Наконец их погрузили на несколько старых телег, забросали хворостом и сухой травой, а потом подожгли.
