Через дорогу то же – листва все засыпала, украсила могилы пестрым ковром, так что и отыскать трудно. Ну, я как-то нашла, прочла надпись на памятнике: она. Постояла, размышляя, зачем пришла, никто же не просил, уйти, что ли. Да ладно, ничего случайного не бывает, раз пришла, так надо убраться, хоть листья вынести, навык у меня уже есть. Так, где выметая, где собирая в рыжий влажный пук, листву я победила. Площадка возле памятника стала чистой и скучной. Цветов нет, идти за ними к воротам кладбища не хочется, остается одно – из тех же листьев что-нибудь сплести. Вот я и стала плести, даже не венок, гирлянду сплела и на памятник повесила, пусть украшает. Я, конечно, человек посторонний, но уж какой зашел.

Собралась уходить, а тут женщина пожилая подходит, глаза уставшие, но не потухшие, как это часто бывает. Спрашивает меня:

– Не хотите помочь за могилами ухаживать? Мы неплохо платим. Я за вами наблюдала, вы очень аккуратны.

Я обомлела от неожиданного предложения. Потом представила, как все со стороны выглядело, и улыбнулась.

– Спасибо, – поблагодарила я женщину, – пока нет.

– Подумайте, – сказала она, уходя.

Да, предложение для доктора наук весьма соблазнительное, и платят, как ни странно, не то что в журналах. Однако я что-то делаю не так. Теперь мне стало понятно, что именно.

Закрыв дверь в прошлое, не надо за ней стоять в ожидании, что кто-то в нее постучится. Надо широко открыть двери в будущее и принять его таким, какое оно есть. А листопад засыплет все – и плохое, и хорошее, и ничего уже не будет, кроме мягкого октябрьского солнца и горьковатого запаха дыма от костров, пропитавшего все вокруг. А еще осени, грустной и радостной одновременно.

Первое сентября – уже не лето, но еще не осень, а некое переходное состояние от блаженного ощущения дачного покоя и неторопливого, только лету присущего медлительного течения времени к четко структурированному расписанию городской жизни, где у каждого предопределены свои обязанности. Стешка всего этого не знала, но всем своим маленьким детским существом чувствовала, поскольку дети видят не только человека, но и его ауру, а потому к одним людям они тянутся и льнут, а других боятся без видимых для нас на то причин. Вот и Стешка, должно быть, видела, как меняется красочная летняя картина настроения окружающих ее взрослых, приобретая более холодную сине-зеленую и фиолетовую тональность. А потому она стала чуть задумчивее и капризней. А тут еще детский сад.

Стешка – человек общительный, для нее детский сад – приключение с продолжением, не то что для других – трагедия жизни и повод к созданию всевозможных психоневротических комплексов, но и у нее не все однозначно просто. Социализация – слово-то какое казенное, а для ребенка это все движение вверх по лестнице: где-то ступенька поменьше, и там легко, а другая покруче и не в размер – там труднее. Но если оставить все эти рассуждения за кадром и сказать просто, то получится – первого сентября Стешка пошла в детский сад.

Забрали ее пораньше, чтобы не пугать сразу длительным пребыванием в незнакомом месте. Мороженое купили для закрепления положительных эмоций и устроили маленький семейный праздник. Стешке в садике понравилось.

– Клоны, – говорит, – были, делали представление сказки «Маша и медведь».

– Какие, – спрашиваю, одновременно дивясь развитости трехлетнего ребенка и ужасаясь неожиданному предположению, – клоны?

– Такие, какие в цирке выступают!

– Ах, клоуны, – доходит до меня, – ну, слава богу, не вундеркинд, можно жить дальше.

– Девочки в группе были? – задаю глупый, но необходимый для ребенка вопрос, хотя знаю, девочек от мальчиков она с младенчества отличает и свое женское начало всеми фибрами души чувствует, да и использует уже неплохо. Лиса Стешка.

– Были, конечно, – отвечает она снисходительно.

– А мальчики?

– Были.

– А кого больше, мальчиков или девочек? – это уже вопрос на развитие.

– Девочек, конечно. Эх, хорошо, что все мы девчонки! – восклицает она с искренним удовлетворением, а я и не знаю, включена ли я в этот круг девчонок, но полагаю, что включена, и мне тоже становится хорошо. Бог знает, чувствует ли трехлетний ребенок возраст, ведь это еще почти чистая душа, а у души возраста нет. Потому, возможно, так легко общаться с детьми, даже слов не надо, довольно улыбки. Это как от берега оттолкнуться, а дальше уже все само пойдет, и ведущим обязательно будет ребенок, что бы педагоги об этом ни думали.

– А чем занимались? – спрашиваю я, хотя и так знаю распорядок дня, заранее все изучила на доске объявлений.

– Играли, ели, гуляли… – перечисляет Стешка, потом задумывается и говорит как-то загадочно: – Спали.

Для нее это необычно, первый раз спала не дома. А сон для ребенка – это не только некое физиологическое состояние, это волшебство, переход в параллельное измерение. Посмотрите на ребенка, когда он просыпается, и не может понять, здесь он или еще там, и никак не хочет сюда, назад, в нашу социализацию.

Я понимаю, что надо эту тему как-то сгладить, разговорить, что ли, и спрашиваю:

– Ты спала в кроватке?

– Да, – отвечает, – в кроватке. Мно-о-о-го кроваток.

«Еще бы, – думаю я, – группа на двадцать восемь человек, нормы для детского коллектива сумасшедшие сделали, хорошо, что не все дети ходят, а то бы китайский вариант получился – всякое движение по команде и строем, иначе не поместятся в комнате, рассчитанной на пятнадцать».

– А что снилось? – наконец задаю я давно припасенный вопрос и самый для меня интересный.

– Мне снились два жирафа, – говорит Стешка мечтательно. – Один жираф желтый, а другой фиолетовый.

И по мере того как она не торопясь и с наслаждением говорит, я с удивлением обнаруживаю, как ко мне склоняются откуда-то свысока две жирафьи морды на длиннющих причудливо изукрашенных узорчатых шеях: одна улыбающаяся желтая, другая, немного грустная или задумчивая, – фиолетовая. У них мягкие большие и подвижные губы, которыми они щиплют и щекотят мои волосы. Стешка это тоже чувствует, и мы смеемся.

Сон – это всегда чудо, а хороший сон – чудесный подарок. Но ведь не случайно ей приснился этот необычный красочный сон, которым она поделилась со мной, да и не только со мной, а со всеми нами. Значит, этот сон теперь и наш тоже. И что же это все значит для нее, для меня, для ее родителей? Не знаю, что бы сделали вы, но я лезу в сонник, и не в первый попавшийся, а подхожу к вопросу вполне научно и исследую сонники на предмет того, что это может значить для разных категорий лиц и в разное время. Получается интересно.

Сначала поискала в шкафу потрепанный семейный сонник, перешедший мне по наследству от кого-то из двоюродных бабушек, именно эта категория родственников оставляет самое неожиданное наследство, которое не знаешь, как применить, а выбросить рука не поднимается. Но не нашла, и тогда, вспомнив, что на дворе двадцать первый век, прибегла к помощи интернета. Сонников в сети оказалась тьма-тьмущая, хорошо еще, не во всех упоминается жираф. Я не нашла его в древнееврейском и ассирийском сонниках, должно быть, в те далекие от нас времена мало кто знал о существовании диковинных длинношеих животных или просто не было времени на интересные сны – жизнь представляла собой тяжелый труд, не оставляющий времени на фантазии.

Не было его и у Карла Юнга, впрочем, с его методом ассоциаций однозначного толкования и быть не может, для каждого оно свое. По мнению Юнга, главное – понять, почему бессознательное выбирает именно этот символ для спящего, что оно хочет этим сказать. Собственно, я того же хочу, что и великий психолог, – понять, почему жирафы и для чего так причудливо раскрашены. Пролистав еще несколько страниц ученого трактата и почти уже забыв о первоначальной причине своего интереса, я вдруг наткнулась на постулат, в котором говорилось, что если сновидение не имеет смысла для того, кто его увидел, то невозможно и толкование. Надо будет к этому вернуться и спросить Стешку, что она сама-то думает о своем сне, – решила я и продолжила поиски. Если уж Юнга не поленилась открыть, то надо и Фрейда посмотреть, у него хотя бы символика носит универсальный характер, а значит, и сонник должен быть. Я не ошиблась, основатель теории психоанализа не обошел вниманием выдающегося представителя фауны и посвятил ему несколько туманных строк.