На большом экране Ольга Борисовна под бурные аплодисменты присутствующих продемонстрировала микрофотографии, на которых были представлены три цитологических компонента крови лягушки и головастика: «зернистость», «желточные шары» и «клетки».
Затем она ударилась в воспоминания:
«Это было в 1933 году (как раз год моего рождения). Я увидела желточные шары самой разнообразной формы. Один шар состоял только из желточных зерен, без всяких признаков ядра; другой с ядром, но без хроматина и с уменьшенным количеством желточных зерен; третий шар был еще меньшего размера и с еще меньшим количеством зернистости в шаре, но ядро было уже вполне оформленным, с хроматином; и, наконец, четвертый шар был с ядром в стадии кариокинетического деления и только со следами желточной зернистости в протоплазме». Воспринимать все это на слух неподготовленному слушателю было сложно. И мне представилась новогодняя елка, разряженная светящимися желтыми шарами, а слово зернистость ассоциировалось с вкусными бутербродами с икрой. Со школьных лет у меня такая психологическая особенность: если что-либо мне непонятно, я выключаюсь.
«Внимательно изучив несколько таких препаратов, я пришла к мысли, что передо мной картина развития какой-то клетки из желточного шара».
Отсюда Ольга Борисовна сделала обобщающий вывод о том, что «клетки размножаются не только путем деления, но и путем распада на мельчайшую зернистость, которая снова развивается и дает новые клетки с новыми качествами по сравнению с теми клетками, из которых они образовались».
Она не преминула еще раз лягнуть Вирхова и заодно генетику: «Положение Вирхова “всякая клетка – от клетки”, по сути дела, отрицает общую закономерность поступательного развития, развития от простого к сложному, от низшего к высшему. Ясно, что эта концепция Вирхова реакционна. Опровергая Вирхова, мы одновременно отрицаем и вейсманизм, менделизм и морганизм, которые построены на основе идеалистического учения Вирхова. Наблюдаемая нами высокая мобильность и изменчивость ядерного вещества в процессе образования клеток достаточно убедительно противоречит утверждениям вейсманистов о непрерывности ядерного вещества и его неизменности».
«Значение этих работ, – говорила Ольга Борисовна Лепешинская, – заключается в том, что они еще больше приближают нас к изучению вопроса о переходе белков неживых в живые, о переходе от вещества к существу (полная бессмыслица. – Автор), к разрешению широчайшей проблемы происхождения жизни».
Дошла очередь и до практики:
«Памятуя слова товарища Сталина, что теория становится беспредметной, если она не связывается с практикой, точно так же, как и практика становится слепой, если она не освещает себе дорогу научной теорией, мы охотно предприняли новую работу по изучению роли живого вещества в процессе заживления ран. Заживление ран – большая теоретическая проблема, имеющая не только громадное оборонное значение, но чрезвычайно важная и для медицины вообще…
После этих наблюдений остается сделать заключение, что новообразование клеток в процессе заживления ран идет не только путем деления клеток и миграции их из сосудов, но и путем их новообразования из живого вещества, выделенного при разрушении и распаде клеток в виде мельчайшей зернистости».
«Мы работаем над проблемой происхождения клеток из живого вещества более пятнадцати лет, и до сих пор наши данные еще никем экспериментально не опровергнуты, а подтверждения, в особенности за последнее время, есть…» Тут она назвала с десяток фамилий, но среди них оказались только ее ученики или последователи.
Если бы Ольга Борисовна на этом закончила, быть бы ей с моим букетом. Она же ополчилась против своих оппонентов (эту часть ее выступления я слушал с большим вниманием):
«Спрашивается, почему иные ученые так цеплялись за концепции Вирхова и так боролись против новых идей и экспериментальных данных, построенных на основании учения Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина?
На этот вопрос можно получить ответ из двух откровенных высказываний.
Когда я первую свою работу о происхождении клеток из живого вещества принесла для опубликования ее в “Биологическом журнале”, редактор сказал мне, что против фактического материала работы он не протестует и ему он даже нравится, но с выводами из него он никак не может согласиться, так как, если он согласится с ними, то ему придется все свои многолетние труды с совершенно противоположными выводами сложить в мешок и сжечь в печке, то есть произвести над собой научное самоубийство. А на это у него нет сил, и этого он никогда не сделает.
Другой профессор в своей рецензии на мою книгу, подготовленную к печати, писал следующее: “Если бы биологам удалось найти хотя бы некоторые указания на существование подобных доклеточных стадий, было бы достаточно, чтобы произвести полную революцию во всей биологии… Поскольку же вся биология утверждает, что все организмы при своем развитии происходят из одной делящейся клетки, поскольку все современные экспериментальные данные говорят за то, что новая клетка может произойти только путем деления материнской клетки, постольку постановка вопроса о доклеточных стадиях клетки и индивидуальном развитии кажется современным биологам совершенно непонятной и, если угодно, дерзкой”.
Один испугался признания своей научной несостоятельности, а другой испугался новаторства в науке.
В речи на первом Всесоюзном совещании стахановцев товарищ Сталин указывал, что сила стахановского движения – в смелой ломке консерватизма в технике, в ломке старых традиций и норм и утверждении новых, передовых технических норм».
Ольгу Борисовну понесло. Ей захотелось публично пригвоздить всех своих обидчиков:
«Тринадцать ленинградских ученых, ярых последователей Вирхова, выступили с критикой наших взглядов. Они считали, что описанные картины представляют собой процесс дегенерации (разрушения клеток)…» (так оно и оказалось на самом деле. – Автор).
Я внутренне насторожился. Бабушка, внешне смахивающая на лифтершу, огульно зачеркивала научное творчество целого поколения ученых. Кстати, недавно я успешно сдал зачет по гистологии на кафедре известного российского цитолога Григория Константиновича Хрущова, ранее бывшего директором Института цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР. О Лепешинской на этой кафедре тогда никто и не заикался.
В выступлении Лепешинской было что-то нескромное, кричащее, истеричное, кликушеское.
«В своей борьбе против новаторов в науке, – гремела Ольга Борисовна, – против последователей учения Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина такие ученые не пренебрегают ничем. Они прибегают и к подтасовке фактов, к передержкам. Чтобы дискредитировать новую проблему о происхождении клеток из живого вещества, подобные ученые отождествляют эту проблему с ненаучной фантазией Парацельса (в XVI веке) о происхождении высокоорганизованных существ (таких, как мыши и рыбы) из гнилой воды. Они уверяют, что “происхождение клеток из живого вещества есть повторение опытов Парацельса”, а поэтому это такая же ненаучная фантазия, которую изучать нельзя».
Аналогия с «гнилой водой» явилась последним аргументом, навсегда приобщившим меня к Вирхову. Случилось это за столом президиума в большом лекционном зале Политехнического музея. От роду мне было тогда 17 лет.
В заключение Ольга Лепешинская принесла «глубокую, самую сердечную благодарность нашему великому учителю и другу, гениальнейшему из всех ученых, корифею передовой науки, дорогому товарищу Сталину».
Последние слова выступления Ольги Борисовны потонули в аплодисментах. Все встали. Президиум смешался. Я быстро сунул свой букет стоящему рядом со мной незнакомому человеку и юркнул за сцену.
Потом вместе со своим другом мы долго молча шли по ночной Москве.
Ольга Борисовна Лепешинская (урожденная Протопопова) родилась в 1871 году в богатой купеческой семье. В 1894 году она примкнула к революционному движению, вышла замуж за профессионала-революционера П.Н. Лепешинского, с ним побывала в ссылке в Сибири, а затем в эмиграции, где они тесно общались с Лениным. В партию Лепешинская вступила в 1898 году, когда оканчивала Рождественские фельдшерские курсы в Петербурге. Потом она чему-то училась в Лозанне (1902 г.). В 1906 году продолжила медицинское образование на частных женских медицинских курсах в Москве. В 1915 году выдержала экзамены при Московском университете, получила диплом лекаря. Многие сомневаются, что ее университетское образование было систематическим, поскольку ее дальнейшая деятельность с этим утверждением плохо вяжется.
