Оглядываясь, застаю Райли греющей ладони о кружку. Пытаюсь не следить так яро за тем, как она делает осторожные глотки, словно подозревая о подсыпанном лекарстве. И меня буквально отпускает ледяное напряжение, когда девушка чмокает увлажненными губами, никак не изменившись внешне. Не заметила. Отлично.

Сую ладони в карманы кофты, пытаясь согреть их, и прохожу мимо пианино, подмечая нотные тетради. Притормаживаю, бесцеремонно листая страницы, не получив никакого возражения со спины.

— Ты играешь? — опускаю пальцы на клавиши, надавливая, чтобы пропустить сквозь тишину протяжные звуки. Оглядываюсь. Райли уже выглядит не как девица из колодца. Она держит кружку у носа, наслаждаясь горячим паром, и кивает. Беру тетрадь, подписанную, как «Струны», листаю, изучая содержимое, и спрашиваю с легким недоумением:

— И на гитаре?

Райли качает головой.

— А чьё это? — писал человек, неплохо разбирающийся, поэтому становится интересно.

— Мамы, — она хрипит. Вчера сорвала голос, я, к слову, тоже. Мычу в ответ, просматривая все записи, и делаю заключение:

— У неё довольно простая музыка. Сама писала?

— Она больше по клавишам, — девушка вдруг отвечает на мой зрительный контакт, опомнившись. — Простая? То есть… — опускает кружку, согнув колени и подтянув их к груди. — Можешь сыграть?

Хмурю брови, хмыкнув:

— Конечно, там постоянно повторяются…

— Сыграй, — ровно. С давлением. Смотрю в сторону Райли, и та вновь напоминает мне персонажа из фильмов ужасов. Пристально следит за мной, не моргая. Тяжко вздыхаю, значительно долгое время обдумывая просьбу. С одной стороны, я не привык играть для кого-то. Как-то раз сыграл при маме, а та попросила меня больше никогда не брать этот инструмент в руки. Во-первых, он напоминает ей об отце. Во-вторых, «у тебя, Дилан, руки явно не из того места растут, лучше займись чтением».

Опять вздыхаю, бросив тетрадь на кровать девушки, и без объяснений и ответа покидаю комнату под вниманием Райли. И возвращаюсь с гитарой под таким же надзором. Крольчиха остается неподвижной, пока забираюсь на кровать, садясь так же к изголовью, чтобы спиной было на что опираться. Раскрываю тетрадь на первом попавшемся развороте, и пробегаюсь взглядом по аккордам:

— Где твоя мама сейчас? — заполняю тишину разговором, пока настраиваю гитару, прикидывая, как расположить пальцы, чтобы было проще воспроизвести мелодию.

— Она состоит в оркестре. У нее гастроли, но работает в основном в Нью-Йорке, — Райли не смотрит мне в лицо, её внимание приковано к тому, как подготавливаю музыкальный инструмент. — Она потрясающая.

Хмыкаю, пустив смешок:

— Когда ты последний раз её видела?

— К чему это ты? — голос такой ровный. Даже непривычно.

— С чего уверена, что она «потрясающая»? — нет, мне правда интересно, я не пытаюсь задеть её чувства, просто вот созрел вопрос. Начинаю двигать пальцами, меняя их положение под каждый аккорд.

— Она — моя мама, — и всё. Будто этого действительно достаточно. Поворачиваю голову, взглянув на девушку, которая убежденно поясняет:

— Разве этого недостаточно?

С сомнением сжимаю губы, наклонив голову к плечу. Лучше придержать язык за зубами. Хоть и понять мне её так и не удалось. Ладно, хрен с ней.

Не думал, что начать играть в присутствии кого-то, настолько тяжело. Мне буквально не удается пройтись пальцами по струнам первые десять минут. Райли не мешает. Не задает вопросов, не торопит. Пьет чай. И, кажется, успокоительное начинает работать. Янг-Финчер глубже дышит, ровнее. Больше не стучит по кружке ногтями.

Если бы не молчание, я бы не смог изолироваться и представить, что нахожусь один. Начинаю проигрывать первые аккорды, сбившись, ибо Райли переводит свой взгляд на мои руки. Это… Напрягает, не более.

Вторая попытка. Уже легче. Не смотрю на девушку, хотя цепляю её ноги боковым зрением. Сосредотачиваюсь на записях, иногда не разбирая почерк. На шестом разе выходит приемлемо, поэтому начинаю сначала, уже приноровившись к аккордам. Немного затягивает. Мелодия незамысловатая, простая, но это и делает её притягательной. Не могу толком объяснить, что именно берет за живое, но вновь начинаю заново, входя во вкус. Каким-то раком игнорирую наблюдение Райли. Она прижимается затылком к стене, немного спустившись вниз, чтобы спиной надавить на подушку:

— Ты прям, как мама.

Прерываюсь, усмехнувшись, и перевожу на неё взгляд. Девушка слабо, совсем слабо улыбается, дном кружки касаясь своего живота:

— Это колыбельная. Есть версия для клавиш. Она играла мне её раньше, — улыбка растет, видимо, под давлением всплывающих воспоминаний.

— Что ж, кое-что жизненно необходимое я сегодня освоил, — перелистываю страницу, принимаясь за изучение следующей мелодии, аккорды которой уже сложнее. Наигрываю черновые попытки, а Райли уже тихо хихикает, сбив меня. Смотрю на девушку, а на лице той проявляется сонливость. Таблеточка действует.

— Вот эту мама играла соседской собаке во время её родов, — улыбается. — Её успокаивала музыка, необычно, да?

Не двигаюсь, внешне сдерживая эмоции. Смотрю Райли в глаза, но ошибку допускаю, когда перескакиваю вниманием на её губы. И уголки тех опускаются. Улыбка медленно сходит с бледного лица.

Я — настоящий кретин, раз не могу взять под контроль свои же воспоминания.

…Сидит на его бедрах. Верх платья собран на талии, подол задран достаточно высоко, оголив ноги, согнутые в коленях. Теплые руки сдавливают холодную шею, а горячие губы активно встречаются с ледяными, пока он одной ладонью обхватывает кожу спины, другой — скользит под платье, нащупав внутреннюю сторону бедра, что приводит девушку в легкую эйфорию, заставив подавить мычание…

Да, я — кретин.

В груди кольнула боль, значит, подскочило давление. Надо срочно прекращать.

Мне, на хер, везет, когда нахожу оправдание своему пристальному надзору. Замечаю, как медленно Райли открывает и закрывает веки, и улыбаюсь:

— Кусок мяса, ты засыпаешь? — девушка реагирует на неприятную кличку слабой хмуростью, но глаза оставляет прикрытыми:

— Нет, — отрицает. Поднимаю брови, с недоверием взглянув на кружку в её расслабленных руках. Разольет — начнет вопить. Закрываю тетрадь, откладывая в сторону вместе с гитарой, и присаживаюсь на колени возле Райли, попытавшись отобрать у неё кружку.

— М, — девушка приоткрывает веки, сразившись со своим желанием уснуть. — Я ещё не сплю… — шепчет, прервавшись на зевоту. Забавляет то, как она старается казаться собранной. Без труда забираю кружку, потянувшись к тумбе, на которой оставляю, скользнув взглядом с футболки Райли на её расслабленное лицо. Девушка трет пальцами веки, продолжая что-то недовольно бубнить. Не пытаюсь разобраться, придерживаясь своей задачи:

— Ты спишь уже, — ставлю перед фактом, переходя на шепот, чтобы не сбить настрой крольчихи. Она, конечно, отрицательно вертит головой и взвизгивает, проявляя сопротивление, когда двигаюсь немого назад, сжав её колени, и тяну на себя, чтобы голова девчонки оказалась на положенном месте — на подушке. Да, она ворчит. Да, заплетающимся языком обещает, что забьет меня учебником по истории. И я ей верю.

Ложусь рядом на живот, локтями опираясь на матрас, ледяными пальцами тру виски. Самого уже в сон клонит. Поворачиваю голову, наблюдая за Райли, которая опять проявляет инициативу к непослушанию, начав тянуться рукой к кружке с чаем, поэтому двигаюсь ближе к ней, потянув ладонь к её запястью. Приходится побороться, чтобы разжать цепкие пальцы, ухватившиеся за ручку кружки.

Опять мычит, вызывая на моем лице усмешку:

— Спи, — сдерживаю зевоту, уложив её руку вдоль тела, а сам остаюсь в приподнятом положении, лицом нависнув над её шеей. Райли внимательно смотрит на меня, хмурится, явно размышляя над чем-то. Не скажу, что меня интересует происходящее в её голове, но было бы неплохо совсем немного разобраться с её хламом.

— Дилан, — с напряженной тревогой в голосе, заставляющей меня так же немного напрячься: