Тишину в кабинете нарушает вибрация телефона. Митчелл без желания сует ладонь в карман штанов, нащупав аппарат, смотрит на Лиллиан, которая не отвлекается от своих мыслей, продолжая молча пускать белый дым и смотреть немного вниз. Мужчина томно вздыхает. Ему остается надеяться, что в скором времени женщина придет в себя и поговорит с ним, а пока остается ждать. Лучше не воздействовать с давлением на человека, особенно, если он в подобном расположении духа.
Смотрит на экран, сильнее сводя брови, и ему правда надоедает так тяжело вздыхать. Мужчина набирается моральных сил для ответа, после чего поднимается с кресла, отставляя ноутбук в сторону. Подносит телефон к уху, шагая к порогу комнаты, чтобы покинуть её не мешать своим хриплым голосом женщине, которую оставляет позади.
— Слушаю, — выходит в коридор, прикрывая за собой дверь. Это редактор. И, судя по голосу, вполне себе недовольный редактор. Митчелл опаздывает со сроками. Его книга не готова, в последнее время мужчину окружает множество проблем, влияющие на его творческое настроение. Слова не собираются в строки, а строки в целые абзацы. Выходит полнейшая деградация, и Митчелл понимает, что не может предоставить «сырую» книгу издательству, поэтому старается объяснить ситуацию редактору, на что получает: «Извините, но у нас контракт. Ваши личные проблемы мало интересуют вышестоящее начальство. Вы подводите нас. Вы обязаны выполнить всё в срок».
Каждый раз. Игнорирование. Митчелл потирает лоб, сжав веки, и сдерживает давление слов в глотке. Всех тех слов, что хочется высказать редактору, но удерживает внутри, ведь он не может позволить себе потерять эту работу. Найти издательство, которое возьмется выпускать твою книгу — трудно. Поэтому ему требуется терпеть подобное отношение. Нетворческим людям никогда не понять, насколько это тяжелый труд. Чем бы ты ни занимался, с какой стороны бы ни открывался. Всё это — тяжело. Всё это требуется моральных сил и чувственных затрат. А когда ты чем-то обеспокоен, когда ты психологически выжат, то и творчество выходит пустым. А если творчество ничего в себе не несет, то каков его смысл?
Митчелл хочет придерживаться своих принципов, но не может. Он не в той жизненной ситуации, так что мужчина соглашается с требованиями редактора без возражения. Его слова не будут иметь вес. Всё, что он напишет, — станет пустым набором букв.
Творчество без духовного вложения автора — не творчество вовсе. Жаль, что не всем под силу осознать данное.
— Да, — Митчелл надавливает пальцами на свои сжатые веки. — Я приеду.
Кухня тонет в серости. За окном льет сильный весенний дождь, его аромат приятен, шум капель, разбивающихся об асфальт и стекло окна частично дарит успокоение. Райли стоит вполоборота, в руках сжимает упаковку успокоительного препарата и наблюдает за течением серых, местами черных облаков за окном. Дождь громко бьет по стеклу. Девушка не выражает эмоций, но её лицо расслаблено. Мускулы без напряжения. Взгляд слегка уставший, лишенный чувств, но такое состояние — лучшее для неё в данной ситуации. Веки, да, веки опухшие, имеют слегка темный оттенок, будто синяки, но это вина бессонницы, что преследует все эти два дня. Белки глаз красные из-за продолжительных слез, но девушка всё выплакала. Всё выжала из себя, что можно было бы выдавить. От этого возникает сильная головная боль, так что Янг выпивает лекарство. Её отец куда-то уходит. Пару минут назад входная дверь щелкает. Финчер не пытается узнать, куда направляется мужчина, это его личное дело. К тому же сейчас её мало, что интересует из окружающей обстановки.
Янг принимает таблетки. Молчит. Устало, медленно дышит. Но её внимание перескакивает с бледных пальцев на коридор. Девушка слышит, как по лестнице спускается Лиллиан. Она без каблуков. Впервые. Обычно эта женщина даже в стенах дома выглядит безупречно, а сейчас её внешний вид вызывает множество вопросов. Правда, не у Райли уж точно. Финчер опускает стакан с водой на столешницу, медленным шагом направившись в коридор прихожей. Прислушивается. Улавливает шум со стороны гостиной и понимает — Лиллиан зашла в подобие подвального помещения, хотя, скорее всего это просто подсобка, просто большая. Пристройка рассчитывалась использоваться, как кабинет матери Райли, но по понятным причинам теперь это просто склад ненужных вещей. Плюс, именно там находится комнатка со стулом.
Райли входит в гостиную, уставившись на приоткрытую дверь, ведущую в узкий темный коридор, в конце которого расположено помещение. Девушка не ждет. Она спокойно двигается, босыми ногами ступая по грязному полу коридорчика, шагает вперед, не находя ладонями опору в виде стены, как поступала обычно. Слышит шарканье чужих ног. Подходит к порогу захламленного помещения. Здесь так же серо. В воздухе витает пыль, и она же комками покрывает бетонный пол. Янг остается невозмутимой, когда её взгляд натыкается на картины, разбросанные по полу. Видимо, именно сюда Лиллиан перенесла их. Сама женщина сидит на полу, трогая поверхность одной из картин пальцами, пока другой рукой сжимает бутылку виски, найденную в кабинете Митчелла. Она много выпивает сегодня. Финчер молчит. Смотрит на неё, а женщина замечает присутствие девушки, поэтому бросает на неё короткий взгляд, ненадолго задерживая, после всё равно опустив его на картину. И никто не ждет, что темное помещение заполнится чьим-то голосом, но данное происходит. Хрипло заговаривает Лиллиан, не вызывая своим сорванным голосом никаких эмоций на лице Янг, продолжающей ровным выражением в глазах наблюдать за женщиной.
— Я с детства рисовала, — она держит бутылку возле сухих губ, её язык еле двигается, дабы произносить что-то внятное. — Сколько себя помню, — отпивает немного, морщась, и свободной ладонью давит на свои губы, перенося неприятный привкус во рту. Женщина продолжает разглядывать свои картины, будто впервые их видит. Сложно угадать, что толкает её к разговору, скорее всего простое опьянение и излишняя несобранность мыслей. Вполне ожидаемая реакция Финчер должна заключаться в обыкновенном уходе. Девушка точно последний человек, который станет слушать Лиллиан, но Янг почему-то по-прежнему хранит молчание, стоя на месте.
— Мои родители торговали травкой и подпольным спиртным, — почему? Почему она говорит об этом, настолько сердито уставившись куда-то перед собой? — Я была так счастлива, когда мать подарила мне мои первые краски, — ход её мыслей не имеет связи, она просто говорит то, что всплывает в её сознании.
— Как только я взяла в руки кисть, я поняла насколько оно сильно — творчество. Любое, — ещё глоток. — Поёшь ты или рисуешь, пишешь или создаешь скульптуры, — голос хриплый, слушать сложно, да и заплетающийся язык мешает воспринимать информацию, правда, Янг не уходит, она не предпринимает попытки заткнуть Лиллиан. Стоит. Смотрит. Без эмоций.
— Всё творческое проявление имеет свое влияние на потенциального зрителя, — вздыхает, сутуля плечи, и пальцами стучит по поверхности картины, нахмурившись. — Ты знаешь, что такое подростковое уныние? — задает вопрос неуверенно, задумчиво, а Райли щурит веки, без доверия следя за ней. — Чувство, при котором вялость тела передается уму, — Лиллиан касается пальцами своего лба, оставляя темные пятна от не до конца высохшей краски. — В голове такая неописуемая тяжесть, но… — запинается, до темноты в глазах сжав веки в попытке найти те самые слова, чтобы правильно изложить свое рассуждение. — Мыслей нет, понимаешь? Откуда груз в сознании без мыслей? — задается вопросом в пустоту. — Этим и непонятно уныние. Из-за отсутствия мыслей. Из-за отсутствия причины. Вот, почему его сложно побороть внутри себя, — слабо жестикулирует руками, морщась, будто мыслительный процесс приносит ей головную боль. — Как можно уничтожить то, чего нет? Этого нет, но оно ощущается, — смотрит на Янг, хмуря брови. — Ты понимаешь?
Райли молчит. Но слушает. Почему? Неясно. Вся эта ситуация очень странная.
Лиллиан дергает головой, прижимая пальцы к виску, и делает ещё пару глотков.
