Оборачиваюсь. Не думаю, что имею права заговаривать с Диланом, да и тот уже поднимается по лестнице, чтобы вернуться в свою комнату. Молча следую за ним, перебирая холодными пальцами ткань свитера. Может, ему что-то нужно, но он не способен бродить по дому, зная, что велика вероятность наткнуться на меня?

Сдерживаю слова за сжатыми губами. Устало опускаю руки, не ощущая никаких гребаных сил. Парень скрывается за стеной.

Остаюсь одна…

…Не понимаю. Совершенно не понимаю.

Каждый раз во время принятия витамин, я чувствовала чертов скачок энергии. Конечно, меня это беспокоило, но за счет непонятных внутренних сил мне удавалось настроить себя на позитивный лад. Что происходит сейчас?

Сейчас мои мысли тяжелее. Головная боль оправдана эмоциональным днем, но состояние в целом не улучшается. Надо спросить у отца. Может, врач принял решение изменить мой препарат? Соглашусь, мнение о действии витаминов неоднозначное: вчера я была апатичной и совершенно не реагировала на внешние раздражители, пока не произошел основной бум. Сегодня меня тянет рухнуть в кровать, но на этот раз мысли чисты, не затуманены, я имею возможность мыслить здраво, а не упиваться вопросом о смысле жизни.

Всё равно. Напрягает. Если без принятия витаминов, мое настроение колеблется от хорошего к плохому, да, со странной частотой, но всё же. То, принимая капсулы, я чувствую себя однообразно. То есть, мне либо плохо, либо совсем плохо. Нет и надежды на то, что настроение поднимется, а на моем лице заиграет улыбка.

Я — просто я.

Я — просто грустная.

Надеюсь, с каждым днем моральный груз не будет становиться тяжелее, иначе я лично поеду к этому врачу и спрошу, что за хрень он мне подсунул. Понимаю, он — специалист и занимался лечением моей мамы. Думаю, благодаря ему она нашла силы уехать и встать на ноги. Теперь, прокручивая события прошлого, мне почему-то начинает казаться, что маму тоже одолевала депрессия. А после ее отъезда, врач занимался отцом. Впоследствии, мной. Что ж, этому человеку я всегда доверяла, потому что знаю его столько, сколько помню саму себя.

Больше трех часов нахожусь в комнате. Хочу, чтобы Дилан выходил из своей, но со стороны его двери никаких звуков. Брожу по помещению с телефоном в руке, мой голос звучит плавно, без надрыва во время объяснения произошедшего нашей заместительнице по воспитательной работе. Женщина она, вроде, адекватная, так что слушает, не перебивая.

— Мне сказали, — я закончила, поэтому женщина вступила. — Что в драке участвовали еще двое.

— Вы про О’Брайена и Престона? — начинаю накручивать из-за нервов локоны на пальцы.

— Верно. Они участвовали в двух драках. И всё в один день. Это какой-то флешмоб? — странная она, но ее легкое отношение к произошедшему меня расслабляет.

— Там не было их вины. Конечно, никто не будет оправдывать упырей, — догадываюсь. — Но не они начали две драки.

Женщина вздыхает в трубку:

— Мне пришли жалобы учителей. Все устали от упырей, — она произносит их «кличку» с иным акцентом — Уже конец года. Требуют, чтобы я подписала бумаги об исключении…

— Нет, — хотела сесть на кровать, но тут же вскочила хмуро озирая комнату. — Они не виноваты.

— Ты не глупая. Ты знаешь, как это работает, — поясняет. — Если людям кто-то не нравится, они схватятся за любую возможность избавиться от нарушителей порядка.

Поднимаю свободную ладонь ко лбу. Разум не готов к мыслительной активности, но шестеренки начинают двигаться под давлением ситуации.

— Тем более, по школе ходят слухи о сексуальном домогательстве. Про О’Брайена, — эти слова женщины звучат тихо, будто в кабинете с ней присутствует кто-то посторонний, и ей не хочется выступать в роли распространителя слухов.

— Но это не правда, — мой голос почти срывается во время возмущенного восклицания. Даже дергаю кулаком у своего лица, от негодования прикусив язык. Бред. Как вообще можно подумать, что парень, который остается тихим, о котором никто не вспомнит, если он сам мне подаст голос, можно подумать, что он способен на…

А, точно. О’Брайен — один из упырей, а те грешат приставанием. Как оказывается просто создать о себе ложное впечатление.

— Откуда тебе знать? — чувство такое, будто женщина жаждет вытянуть из меня оправдание парня, но мое «я просто знаю» не подкреплено никакими фактами, поэтому остается кусать ногти, чем и занимаюсь, продолжив бродить из угла в угол.

— Ты тоже числишься, как «жертва приставаний», — она добавляет, отчего мои глаза прикрываются. Полное дерьмо.

— Почему я не должна этому верить, Райли? — добивается. Голова начинает кипеть от активных раздумий. До крови прикусываю губу, которую дергаю пальцами, хмуро изучив оставшуюся на них алую жидкость.

И выдыхаю. Опять ложь.

— Вы… — боюсь, женщине покажется странным мое долгое молчание, так что вытягиваю из себя слова. — Вы заметили, что в последнее время Дилан хорошо продвинулся по учебе? — посасываю нижнюю губу, морщась от привкуса металла во рту.

— Да, и как человек, занимающийся им, я очень даже горда, — она бодро отвечает, ожидая продолжения, поэтому выдавать необдуманное приходится быстро, следя за присутствием уверенности в тоне:

— Так вот… Я занималась с ним какое-то время, — она слушает, будто сейчас я должна сказать нечто, что разрушит в прах все слухи, и… Простите меня за мою ложь.

— Дилан ни к кому не пристает, потому что, — простите, — я его девушка, — женщина молчит, а из-за волнения начинаю тараторить. — Так что он не домогается меня. Подобные «приставания» между встречающимися — нормальны, верно? — выражаюсь немного нелепо. Что мною движет? Здесь два варианта развития событий. Заместитель доверяет мне. Мы в хороших отношениях. Если я скажу, что Дилан — мой молодой человек, она, исходя из наших взаимоотношений, начнет пересматривать свое мнение об О’Брайене, ведь не станет же практически лучшая ученица из выпускников связывать себя с каким-то придурком? Тут же улучшенные оценки парня играют ему на руку.

Но есть и второй вариант, но меньше в него верю: женщина усомнится во мне, решив, что я бросаюсь в омут с головой. И доверие ко мне снизится.

— Верно, — не сразу дает ответ, видимо обрабатывая информацию.

— Вот, — дергаю прядь своих волос. — И все время поездки мы провели вместе. Так что я могу утверждать — он не проявлял ни к кому интереса, — потею от волнения. Но ожидать голоса женщины не приходится, она заговаривает тут же после меня:

— Сейчас он у тебя?

— Д-да, мы… Он у меня, — запинаюсь, невольно уставившись в поверхность своей двери. — Мы думали сегодня позаниматься, ведь пропускаем уроки и…

— Так вот я понимаю, — перебивает, — что вам пока не охота, но вы должны завтра же вернуться в школу. И вести себя тихо. Если еще раз произойдет подобное, меня уже в принудительном порядке заставят подписать. Я ручаюсь, но и мое терпение не без границ. Я доверяю тебе, Янг. Не разочаруй меня, — судя по голосу, она торопится окончить разговор, так что сбивчиво отвечаю:

— Спасибо, я поняла.

— Поправляйтесь, — гудки. Моргаю, медленно опуская телефон, и изучаю экран, после чего со вздохом бросаю его на кровать, ладонями скользнув по вискам, запуская пальцы в волосы и отбрасывая пряди с лица. Дилан определенно не будет в восторге от моего вранья, поэтому передам ему только информацию насчет школы. Он проделал большую работу, вылез из списка на отчисление. Будет жалко, если свинтит с пути, когда конец учебы совсем скоро.

Топчусь на месте, разминая влажные пальцы, и беру себя в руки, направившись к двери. Открываю, прислушиваясь: в коридоре тихо. Он так и не выходил? Чем он там занимается?

Оборванная веревка.

Опрокинутый стул.

Отметины вокруг шеи.

С напряжением сглатываю, ступая к двери комнаты парня. Знаю, она заперта, да и не хочу вламываться к нему. Мнусь, без остановки поправляя волосы, чтобы чем-то занять дрожащие руки. Приоткрываю рот — голос застревает. Закрываю. Молчу какое-то время и решаю сначала постучать — как-то обозначить свое присутствие.