Через полчаса ехал на заднем сидении и смотрел в окно. Огни ночного города слипались, превращаясь в яркую, мелькающую, мутную гирлянду. Фигурки людей тёмными пятнами проносились мимо. Меня укачало.

– Как думаешь, может, мы молекулы в атоме? – сказал зачем-то таксисту, сдерживая тошноту.

Он переспросил: «Что?» и наклонился к рулю, чуть обернувшись.

– Ничего. Вот и приехали, говорю.

– А, ага, – сказал таксист.

Я расплатился с ним, вышел из машины, и меня тут же вырвало на асфальт. Поднялся в лифте и вошёл в тёмную квартиру. Ира уже спала.

Нет сил раздеться и помыть рот. Бухаюсь рядом с женой. Черт, до чего же холодно! Будто в могиле.

Может, заняться спортом. И что? Какой в этом смысл? Может, написать роман. Зачем? Чтобы потешить своё эго? Чтобы надеяться: вдруг в этих словах я буду вечен? Застолбить себе место на Википедии? Ну, кому это нужно?

Может, уехать куда-то, далеко-далеко? Сесть в лодку и заплыть в океан. И что потом? Качаться на волнах, гладить блестящий глянец воды, прибиться, в конце концов, к прекрасному берегу.

И что дальше? Из кустов выбегут аборигены… несуществующая земля… дикари с копьями… почти рай… нет, не копья… пусть ананас… из него вылезут королевы красоты… с длинной-предлинной шеей… потом выползут суперзвёзды… кто-то же их вылепил из палок и лесного мусора.

Я сижу в лодке и подплываю к студии телемагазина в пустыне. Вокруг пески. Солнце жарит так сильно, что хочется зарыться в бесплодную землю. Напротив стоит девушка с избытком солярия на лице. Держит в руках микрофон и бутылку воды.

Она любопытно смотрит на меня, быстро откручивает крышку, обхватывает горлышко силиконовыми губами и жадно глотает воду. Я кричу, что хочу пить, но вместо этого мычу. Тянусь к бутылке в её руке.

– Константин! Зрителям интересно: отпустить камень или всё равно вкатывать его вверх, в гору? – бойко спрашивает она.

Вдруг что-то трещит, шипит и щёлкает. Становится темно. Мужской голос громко говорит: «Чёрт, дура, ты опять задела каблуками провода!»

Начался ливень. Я раскрыл ладони, набрал воду и наощупь отправил в рот с желанием напиться. Она текла по рукам, стекала по лицу, но внутрь не попала. Я с ужасом подумал, что подохну тут от жажды и жары. Закричал. Вместо крика вырвалось глухое мычание. Это конец. Я умру здесь! Всё.

Я в страхе открыл глаза. За окном ночь. Хочу пить. Чёртово похмелье! Встаю и иду в ванную. Открываю кран дрожащими руками. Кое-как набираю полные ладони и пью, пью, пью жидкость, пропущенную через сотни фильтров. Вода, очищенная от примесей тяжёлых металлов, от щёлочи и от ртути попадает, наконец, в мой рот.

Смотрю на стаканы с зубными щётками. На одном нарисован весёлый зелёный дракончик. Его выбрал Денис. Мой трёхлетний сын.

– Папа, смотри, – сказал он, – я знаю этого азаврика. Это кикопус. Он кушает травку и пугает других азавриков.

– А кто его тогда пугает? – спросил я.

– Никто! – радостно смеясь над глупым вопросом взрослого, протяжно ответил мой сын, а потом добавил:

– Он самый сийный, как ты!

Детские глаза в озорном ожидании посмотрели на меня. Сын ждал, когда сильный папа покатает на самолётике. Я взял его в охапку и покружил в воздухе.

Он радостно и беззаботно смеялся, а я изображал рыки кикопуса, подкидывал маленькое тельце в воздух и бережно ловил. Счастливое лицо сына в полете. Доверие. Искренний смех, без страха упасть и разбиться, потому что сильный папа поймает и убережёт.

Сколько вообще время? Достаю телефон из сумки и нащупываю там что-то мягкое. Шарф певицы. Зарываюсь в него и чувствую себя придурком из какого-нибудь дешёвого любовного романчика. Насмехаюсь над тем, как должно быть тупо выгляжу со стороны, но не могу остановиться. Нюхаю его.

Что за благодать? Я голый, бегу по тёплому песку и забредаю в кромку океана. Волны нежно целуют щиколотки. Лёгкий ветерок ерошит волосы, а солнце мягко обнимает плечи. Впереди виден горизонт и на воде отражается чистое небо. Кажется, что если взмахну руками, то полечу куда угодно. Здесь хорошо. Мне здесь понятно.

Выбираюсь из воды, ступаю на мягкий прогретый песок и вижу зелёные прерии, увешанные красными плодами. Там, в глубине, птицы заливаются чудесными песнями. Какой свежий воздух! Тут я не знаю страха и сомнений. Здесь нет плохо и нет хорошо.

Иду вглубь густых зарослей и вижу обнажённую женщину у водопада. Она стоит спиной, но я и так знаю – это Лили. Подбегаю к ней. Она оборачивается. Я будто видел тебя когда-то, но не могу вспомнить – где?

Вдруг дует сильный ветер. Лили исчезает и появляется моя мать. «Не спорь со мной. На, ешь», – она суёт поджаренные кусочки мяса. Отворачиваюсь от неё и прикрываю наготу.

Начинается ливень. Он больно хлещет по плечам, ляжкам и спине. Негде спрятаться. Рядом стоит голая Ира и, не моргая, говорит: «Я ночевала у мамы. Хочешь, позвони проверь». На её шее и сосках багровеют чужие засосы.

Швыряю шарф обратно в сумку и укладываюсь досыпать в ледяную постель.

Я позвонил Рафаэлю и попросил прислать номер агента певицы. Объяснил тому, что хочу вернуть шарф. Агент сказал, куда подъехать. Я быстро оделся и вызвал такси в центр города.

Уже через полчаса в сопровождении ассистента певицы, я стоял напротив широкой массивной двери в длинном коридоре девятнадцатого этажа. Ассистент постучал, но никто не ответил. Тогда он просто впустил меня внутрь.

Я вошёл и очутился в полумраке. Горели свечи. В их мягком свете трудно было различить очертания предметов. Первое, что бросилось в глаза – огромный, растянутый на всю стену, аквариум с рыбами. Было непонятно: спят они или притворяются мёртвыми. Стены вокруг казались то чёрными, то красными.

– Вам нравятся рыбы, Константин? – услышал я голос Лили.

Послышался стук каблуков, как если бы кто-то выходил ко мне по мраморному полу из дальних комнат. Звук приближался, отдаваясь эхом, он уже звучал где-то рядом и я, обернувшись назад, наконец, увидел певицу.

Она, одетая в облегающее чёрное платье, остановилась возле меня и улыбнулась, обнажив ровный ряд белоснежных зубов. Её глаза блестели в полумраке. Она, казалось, с большим интересом рассматривала моё лицо, словно изучала его, как юный натуралист, который наблюдает за появлением бабочки из кокона.

Певица протянула руку. Я пожал её и сказал, что рыбы мне безразличны. Она улыбнулась и небрежно взмахнула кистью, показав на диванчик. Я присел. Сама она оперлась ягодицами о стол, стоящий позади неё.

– Лёгкое утро – трудная жизнь? – спросила Лили.

Я не понял, что она имеет в виду и поэтому просто улыбнулся. Наверняка это выглядело глупо.

– Вы не очень расположены к женщинам, не так ли? – спросила певица и медленно подошла к аквариуму.

– Не очень, – ответил я.

Она начала водить пальцем по аквариумному стеклу, будто разглядывая рыб.

– Почему? – как бы в раздумье спросила она.

– Они дурно пахнут, – ответил я и с сожалением осознал, что это наверняка прозвучало резко и грубо.

Вдруг я сам себе показался смешон. Зачем притащился? Надо было отдать шарф внизу и тут же уйти, убежать, провалиться сквозь землю. Какого черта здесь сижу? Что тут из себя пытаюсь корчить?

Палец Лили замер в одной точке на стекле аквариума. Она повернулась ко мне и посмотрела так, будто раздумывает над чем-то. Затем медленно, покачиваясь на каблуках, подошла.

Сердце забилось сильнее. Я нашарил в сумке шарф, протянул его ей, выставив, таким образом, препятствие между нами. Казалось, Лили разочарована этим.

– Спасибо, – сказала она и кинула шарф куда-то в сторону. Потом вдруг протянула бочонок с растением.

– Угощайтесь, Константин.

Я вгляделся в то, что она предлагала. Деревце. На нём блестели плоды маленьких чёрных яблочек, будто посыпанных золотой крошкой. Его веточки слегка прогибались под тяжестью плодов.