Растерянная и немного подавленная Ольга, как первоклашка, отрицательно замотала головой.

– Всего доброго.

Ольга встала, замешкалась немного перед дверью, выдала что-то вроде долгого «эм-м-м», собираясь спросить о чем-то, но, так и не собравшись, проговорила лишь: «До свидания, Николай Андреевич», – и была такова.

– Оленька! Оленька, солнышко, вставай, проспала все на свете.

– Ма-а-ам, – сонно и недовольно прозвучало из-под одеяла.

– Что: мам, мам?.. Половина девятого. Тебя там не уволили случайно?

– Мамочка, я же говорила вчера, у меня отгул…

– Какой такой отгул? Ничего ты не говорила!

– Говорила… Ма-а-ам, родненькая, дай поспать чуток, выходной у меня…

Румяная пожилая женщина помедлила пару секунд и решительно сказала:

– А хоть бы и выходной! Что теперь, до вечера бока отлеживать? Не в твои-то годы лежать, милая. Скоро полдень, поди…

– Какой полдень! Восемь семнадцать…

– Что за моду взяла, старших перебивать, – поняв, что победа одержана, последние слова мама произносила уже из кухни. – Спит она, ишь! С рассветом бы встала… Кофе, как всегда, тебе?

– Да, мамуль, спасибо! – Оля, прекрасная, словно сказочная фея, в розовой пижаме и пушистых комнатных тапочках чмокнула мать в щечку и выпорхнула из кухни.

– Поднялась-таки…

Поспишь тут! – подумалось Оле.

– Олечка, тут тетка звонила…

Ой, ну надо же, удивите меня еще, – ехидничала про себя Олечка.

– Приболела, говорит, совсем плохо ей…

Давление, – мысленно проговорила Оля.

– Давление у нее… – вторила ей мама в голос.

Холодная вода омыла нежную кожу чуть припухлого со сна личика. Шарада продолжалась.

Я вот что думаю, – продолжала Ольга, усмехаясь себе.

– Я вот что думаю, Оль, – мама шла по пятам. Фея принялась приводить в порядок и без того белоснежные зубки.

Давай, родная, ближе к премии, и гоним пьесу дальше…

– Да, мам, – что-то в этом духе донеслось из ванной.

– Сестра же моя… кровинушка.

Аромат кофе уже достиг маленьких прелестных ноздрей феи и мешал довести утренний туалет до конца с необходимой тщательностью.

– Сколько нам жить-то осталось?

Так, мамочка, хорошо, еще шажок… – подумала Оля, а вслух:

– Угу…

– Навестить бы, а? – Мать помолчала, обдумывая свой вопрос, и, кивнув, продолжила: – У меня тут пенсия на днях. Плюс на книжке тысяч пять есть, хватит на дорогу? – еще один вопрос самой себе. Еще четыре секунды.

Отлично, идем по графику..

– Да там ты хвалилась, премию получила вчера, не займешь чуток матери-то родной?

– С радостью, мамочка! – с неменьшей радостью в голосе выпалила фея. – Там, кстати, Светка, одноклассница моя, в «РЖД» работает, могу билетики забронировать…

– Где?

– Ну… на вокзале, в общем.

Кофе был готов. И это был чудесный кофе.

– Да, конечно, малыш. – Мать чмокнула только что появившуюся на кухне дочь в лобик.

– Вот и славно. – Ольга пристроилась за столом, не отводя хищного взгляда от кофейной кружки. – Сегодня нормально будет?

– Сегодня-то? – Мать не на шутку призадумалась. – А что, можно и сегодня, если вечером только.

Сейчас Ольге было не до «сегодня», не до «вечера», не до поездок и вокзалов, она целиком и полностью была предана лишь одному процессу – поглощению вкуснейшей «арабики».

– Хорошо, мамочка, я позвоню.

Мама что-то вещала из зала, но Оля ее практически не слышала. Точнее, слышала, но как что-то далекое… будто радио. Мысли ее витали вокруг пятнадцатого дела. А еще ее посетило чувство, словно от пяток до низа живота пробегает, пожалуй, тысяча, не меньше, букашек. Полчище их топчется мгновение-другое по животу, по мановению чьей-то волшебной палочки превращается в крохотных мошек и стремглав летит наверх, чтобы вместе с выдохом умчаться куда-то в космос. Вдохновение.

Так… – думала Ольга. – Трое. Сержант видит люстру с парусом. Парус, море. Море, вода. Позывы. Говорит, пойду, что ли, дальняк проверю. Лейтенант говорит, не заплывай глубоко. Смех. Серия туалетного юмора. Третий чихает. Пыли, мол, много. Смотрят на телевизор. Потому что привыкли на него смотреть. Там пыль. На столике журнал «Клаксон».

Мужчины, машины. Журнал трехлетней давности. Замечает. Не зря сыщик. Сержант моет руки в ванной. Штатский листает журнал. Лейтенант находит протухший сыр в холодильнике. Отвращение. Соседей опросим? Спрашивает сержант.

Ему надо спросить, ведь он с похмелья, да еще и покинул боевых товарищей в разгар битвы, отправившись в гальюн. «Да какие на хрен соседи, – говорит лейтенант, – тут со сталинских времен никто не живет». Штатский поднимает голову, потому как на странице с джипом большое пятно старой засохшей сметаны. Настенные часы. Время одиннадцать пятнадцать. Смотрит на свои. Сверяет. Он бывший военный.

Одиннадцать пятнадцать. Хм. Говорит он. А ну-ка сюда. Говорит он. Подвигает стул к часам, взбирается на него. Пурум-пум-пум, господа: шутка! – Ольга улыбнулась, подмигнула газовой плите, отхлебнула кофе. – Часы не идут. Одиннадцать семнадцать. На настенных все еще одиннадцать пятнадцать. Совпало, говорит сержант и пожимает плечами. Лейтенанту страшно. Сыр этот плюс совпадение такое, прям как во вчерашнем фильме ужасов по третьему каналу. Пойдем отсюда, говорит лейтенант. Делает шаг и спотыкается о зонтик. Пурум-пум-пум – вторая шутка, господа…

– Оленька, не звонила еще? – спросила мать, показавшись в дверном проеме.

– На семнадцать двадцать три поезд… вагон восьмой, билеты заберешь в третьей кассе.

Само собой, билеты были оплачены еще вчера.

– Спасибо тебе огромное, золотце.

И вдруг боль, дикая жгучая боль пронзила сердце Ольги:

Мамочка… мамочка моя… как же ты дорога мне. Как мало я тебе уделяю внимания и времени. Прости меня, пожалуйста, прости…

Оля поднялась из-за стола. Мама, задумавшись о чем-то своем, приступила к отмыванию кофеварки. Ольга подошла и тихонько, нежно обняла ее сзади, прислонилась щекой к ее макушке, постояла так с минутку и выпорхнула из кухни.

– Ма-а-ам, – донеслось из спальни.

– Да, доченька.

– Я прошвырнусь по магазинам, хорошо? Такси тебе заказала на четыре, не проспи, фирма моя оплатит.

– Хорошо, малыш…

С квартирой покончено. Теперь нужно уточнить моменты с прокуратурой, заглянуть на вокзал, с соседями рассчитать.

Тем временем шутки ради Ольга дала воображению полную волю. Полицейские превратились в оборотней. В разбитые стекла квартиры залетали один за другим вампиры. Смертельная схватка. Взрыв кинескопа телевизора. Два вампира брошены сержантом в стену между залом и спальней, стена проломлена, треск, столб пыли. Через стену в ванную проламывается сосед-дракон. Разбудили-таки.

Все, стоп, – хихикнув, подумала Ольга, – пора за работу!

– Мамуль, убежала.

– Береги себя.

– Постараюсь до отъезда успеть.

– Пока, котенок. – Мать прижала Ольгу к себе так, словно они виделись последний раз в жизни..

– И ты… береги себя.

Чувствует ведь как-то все… Мамочка… родненькая…

– Добрый вечер! Максим Леонидович у себя?

– А вы по какому вопросу?

– У меня письмо из Генпрокуратуры.

– Почта? Давайте я передам.

– Нет-нет, что вы, только лично.

Боже мой, где же второй придурок, сейчас все испортит своим опозданием, – пронеслось в голове у Оли.

Дело сдвинулось с мертвой точки. Из холла выбежал второй охранник. Молодой, краснощекий, похожий на гусара-щеголя.

– Сергеич, нету там никого! – задыхаясь, выдал он на полпути к проходной. – Ой, здрасте, – мило улыбнулся Ольге, извиняясь за свое неловкое поведение.

– Добрый день, – улыбнулась Оля очаровательной, полной обаяния улыбкой.

Напарник Сергеевича явно засмущался и стал излишне деловито передвигать с места на место бумаги на рабочем столе.