Он положил плод на место и очень спокойно сказал:
- Поэтому, переехав в Коппхольм, я даже не пытался. Решил: пусть думают обо мне что хотят, я дам им то, чего они ждут. Пусть считают меня кем угодно... лишь бы не трогали. Если честно, я не из тех, кто хорошо чувствует себя в одиночестве, но, кажется, выбираю не я. Увы.
- Но ты же не намерен прожить вот так вот всю жизнь? - внезапно охрипшим голосом спросил Обри.
Мэл пожал плечами.
- Других вариантов пока не вижу, - просто ответил он. - Мне не слишком нравится Коппхольм, но я уже построил здесь свою маленькую крепость, и в конце концов, если честно, в других местах не лучше. Не припомню, чтобы хоть где-то меня любили.
Солнце садилось, и в саду стремительно сгущались тени. Пахло сочной летней листвой; в тишине, которая повисла между двоими на веранде, в кроне старой черёмухи запел соловей.
- Мне так жаль, - наконец сказал Обри, потому что не придумал ничего умнее.
- Да перестань, - спокойно отозвался Мэл, - ты-то здесь причём? И вообще, - он кивнул на нетронутую чашку гостя, - пей уже наконец.
Обри вспомнил про иван-чай и пригубил тёплый напиток, травянистый на вкус. Яблоки на блюде, красные до черноты, выглядели очень аппетитно, и он не удержался и взял одно.
- Какое сладкое! - восхитился он, откусив. - Как так? Здесь у всех растёт одна кислятина!
Мельхиор улыбнулся - впервые за всё время это была не усмешка, а именно настоящая улыбка.
- Знаком с тёмной магией прививки? - хмыкнул он. - Не бойся, вопрос риторический, глупо спрашивать такое у ученика Бартоломео Элмонда... Я читал его труды по ботанике. Новую книгу по орнитологии тоже очень жду.
- Я собираю для неё материалы, - сообщил Обри.
- Знаю, - кивнул Мэл, - иначе зачем бы ты каждое утро бегал мимо моих ворот слушать птичек и считать гнёзда?
Он налил себе ещё иван-чая. Сквозь живую изгородь золотом просвечивал закат.
- Расскажи мне про своих бронзовых дятлов? Мне правда очень интересно.
Соловей в черёмуховых ветвях пел так, словно, кроме него, никого не было на свете.
Сегодняшний день был таким сумасшедшим, что более-менее ясным оставалось только одно: всем троим не помешало бы поесть.
Мантикор не боялся, что его пленница сбежит - ведь он в любой момент по запаху чуял, где она. Он разрешал ей свободно ходить по замку и хозяйничать в кладовых - в конце концов, какая польза от заложницы, заморенной голодом? В замке не осталось слуг, и принцессе пришлось справляться самой. Она рассказала, что даже научилась печь хлеб - просто чтобы чем-то заняться и не сойти с ума от одиночества и тоски. Феб не знала, как она сама выживала бы, на долгие-долгие месяцы запертая в четырёх стенах с чудовищем, которое к тому же то и дело приходит над тобой поглумиться. Говорили, что король Ивенн очень храбр - что ж, теперь Феб выяснила, что его сестра ничуть ему не уступит...
Они ужинали втроём - принцесса, рыцарь и дочь мёртвого героя. Вечер струился в открытые окна, в комнате стояли сумерки, потому что никто не зажёг свечей, а они сидели на ковре в столовой у давным-давно не топленного камина, ели хлеб, сыр и копчёное мясо с потемневших серебряных блюд и пили вино. На вкус оно было как виноград, пахнущий мёдом; это был первый кубок вина в жизни Феб, и, может быть, это от него у неё закружилась голова - а может быть, и нет. Её высочество Эдуа, подобрав под себя ноги, сидела совсем рядом, каким-то неведомым никому, кроме небес, образом прекрасная и величественная даже на полу и в застиранном платье, и Феб, не в силах перестать любоваться ею, вдруг подумала: Аполо просто дурак, раз не захотел её спасать...
- Я напишу брату, чтобы он забрал меня отсюда, - сказала принцесса, - и буду очень благодарна, если вы доставите письмо, сэр Эверард. Вот только, - её голос чуть дрогнул, - я так боюсь снова оставаться одна...
- Феброния останется с вами, - успокоил рыцарь. - Ты ведь останешься, девочка?
Феб почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.
- Ваше высочество, я вас не оставлю, - с жаром пообещала она.
- Моя маленькая храбрая подданная, - тепло улыбнулась Эдуа. - Твой отец бы тобой гордился... а бедная мать до времени поседела от тревоги. Чем мне тебя наградить? Будь ты мальчиком, я просила бы Ивенна посвятить тебя в рыцари... Чего ты хочешь? Мне стыдно предлагать тебе дорогое приданое. Оно сгодилось бы девочке за ткацким станком... но не девочке с мечом в руках.
- Мне ничего не нужно, - честно сказала Феб. Если ей чего-то и не хватало, то только того, чего не мог дать ей никто из смертных, даже король. И разве это само по себе не было наградой? Вот так вот сидеть в конце пути с людьми, которые успели стать тебе дороги... и знать, что сэр Фил наконец завершил свой последний подвиг. Что его дочь вписала последнюю строчку в его книгу... и теперь наконец может её закрыть.
И жить дальше.
Вдруг она вспомнила что-то важное.
- Разве что... Вы не напишете письмо ещё и тёте... то есть герцогине ди Гёз?
Тётя Далия, наверное, страшно злится на неё за то, что она исчезла. Если честно, Феб не была уверена, что даже собственноручное письмо самой принцессы сможет заставить рассерженную даму снова пустить беглянку на порог.
- Я бы попросила у неё разрешения взять тебя с собой в Виверну, - предложила её высочество. - Если ты, конечно, этого хочешь.
Феб не ответила, потому что пока и сама не знала. Она подумает об этом завтра. Она обо всём на свете подумает завтра.
Небо за окном стремительно темнело, но Феб Таккагелит не боялась темноты. В конце концов, чудовища водятся не только в ней. И, кроме того, теперь она знает, как с ними поступать.
