3

Нет, ещё меньше стало ясного. Задурили ещё искуснее ему голову. Любовь врозь? Он не хотел этого. Как ни боялся он себе признаться, но сама мысль о том, что он потеряет Любомилу, была ненавистна Фёдору. И дело было даже не в плоти, которая своё требовала, бывают такие вещи, которые сердце не в состоянии вынести.

Но чем же богопротивна его любовь?

В чём греховность, нечистота её, если сказано: Бог есть любовь? Всё по-божески, всё по-человечески - как он ни пытал себя, а не находил ничего, кроме чистоты в своих помыслах.

Их отношения возобновились, и даже страх перед расплатою, каждый день всё явственнее ощущавшейся, не мешал Фёдору ещё глубже чувствовать, ещё сильнее любить. Он не мог заставить себя расстаться с той, что стала частью его Я. И чем чаще вглядывался Фёдор в лики Спаса и Богородицы, тем больше он убеждал себя в том, что любовь его и в самом деле нисколько Богу не вопреки. Да, он сделается расстригою, гонимым всеми, он опустится до существования презренного смерда, не поднимающего голову от пашни, ни о каком паломничестве уже не будет речи, но он бы и этим был счастлив, если бы Господь позволил, отпустил его.

- Почему ты так самоуверен? - возражала ему Любомила. - Почему тебе кажется, что ты исключителен? Любовь! Да разве мало людей по любви сходятся, и много ли ты можешь насчитать тех, кто по ней до конца дней живёт? Ты увлечёшь меня за собой, а затем возненавидишь, и что я стану делать? Как мне прикажешь потом жить? Нет, это не выход, Феденька, дальше думай!

Он и сам понимал это, понимал, что не выход, но страсть была сильнее его. Одряхлением ли преждевременным можно было объяснить, но постепенно всё более и более оказывалась парализована его воля. До тех пор, пока он не понял: пора принимать решение. Но всё равно медлил...

Глава пятнадцатая

1

- Это невозможно! - в который раз упрямо повторила Любомила. - Сколько раз тебе говорить об этом? Тебе не дано!

- Не дано? - вскинулся, обиделся Фёдор. - Почему? Я что, совсем стал немощен? Или по умишку своему недостоин сей чести? Не говори так мне никогда больше - "не дано!"

Он брюзжал, брызгал слюной, не замечая, как стал жалок. На какое-то время забылся, потом очнулся.

- Иди сюда, погрей меня! - проговорил он хрипло.

Любомила не двинулась с места, наблюдая за Фёдором даже с некоторой брезгливостью, затем потупила голову.

- Хорошо. Хоть ты и вынудил меня, можешь считать, что я согласна. Но какой тебе смысл жить со мной таким стариком? И зачем тебе так нужно было моё согласие, ведь ты вправе был воспользоваться своей властью, и без моего согласия попытаться осуществить своё намерение?

Фёдор покачал головой.

- Ничего не получится, если решать за тебя.

- Ладно, - устало сказала Любомила. - Я хочу, чтобы ты убедился в моей искренности. Я ничего, кроме добра, не желала тебе, когда от себя прогоняла, но тебя не переупрямишь. И взбодрись, ты ведь не настолько ещё стар, тебе по виду только чуть больше пятидесяти. Просто духом пал. А я надеюсь, что у нас ещё будут дети, что пусть десять-двадцать лет, но мы всё-таки сможем пожить по-людски.

Она усмехнулась радости, осветившей лицо Фёдора.

- Ишь, совсем как ребенок, смотри, как сердце взыграло!

Но смеяться над ним у неё не было желания, и она долго гладила ладонью, уткнувшуюся ей в колени, седую его голову.

2

Он уповал на чудо, но чуда не произошло. Казалось бы, всё правильно он рассчитал, выбрал день и час по звёздам, наиболее благоприятные, очертил круги, сыпал буквально заклятиями, но ничто не помогало. Более того, образ Любомилы всё дальше ускользал от него, пока и вовсе не растворился.

Обман? Икона молчала, не опровергая Федора, но и не ободряя его ни в малой степени. Он долго упорствовал, надеясь, что вот-вот, в последний момент что-то с места сдвинется, но надежды его были тщетны.

Что он делал неправильного? Он никак не мог понять. Может, действительно цель он себе поставил неосуществимую, и права была Любомила, когда предупреждала его?

Да, но ведь она согласилась! Пожалела его! Почему же теперь не помогает? Или, наоборот, таким образом как раз решила побыстрее сжить его со свету?

Тайна из тайн. А если то... просто Бог его образумливает, излечивает от гордыни? На что он замахнулся, чего вознамерился? Сравняться с Господом в его чудесах, ступив на гибельную тропу Симонова волхования?

Он ожидал, что Любомила не упустит возможности лишний раз посмеяться над ним, но девушка не появлялась. Тем оставив Фёдора с самим собой наедине в бесплодных его поисках. Иногда, впрочем, что-то забрезживало, поддавалось, Фёдор чувствовал по углам кельи какие-то плотные сгустки энергии, ему казалось даже, что темнота тут и там вопиёт к нему, жаждет что-то подсказать, чем-то поделиться, но какая у него была в том уверенность?

Доведённый до отчаяния, он часами метался взглядом по страницам то чёрной книжицы, то Псалтыри измеченной, но не находил в них ответа. Никогда ещё за три года своего затворничества не был он столь близок к решению бежать от испытаний неимоверных, выпавших на его долю. Никогда ещё так не проклинал свои глупость и упрямство.

Но именно упрямство каждый раз оживляло его, придавало новых сил, вливало в него свежей крови. Ему не надо было взбадриваться, к нему вернулись и ясность мысли и крепость рук. Действительно, пятьдесят лет - ещё не тот возраст, чтобы чувствовать себя стариком. Надо было начинать готовить себя к тяжёлым испытаниям, которые предстояли ему в той другой, мирской, жизни, но Фёдор не боялся их, он знал, что они не смогут его сломить.

В снах, которые в ту пору одолевали его, он то видел себя странничествующим с Любомилой, переодетой под мальчика, как ходила она когда-то с Арефием, то вот здесь, в этой хижине находил себя, отгородившимся, защищающимся от всего мира, но уже с семьёй, уже расстриженным. Иногда сны были мучительными, косматыми, и виделись ему пытки, злочестье, страдания.

Он был зол донельзя на Любомилу за то, что в такой, самый ответственный, момент она покинула его. А порой и призывал её в униженной беспомощности. Что же ещё ему оставалось?

3

Той ночью привиделось ему, что сгустки по углам кельи оформились, и стали проступать в них какие-то неясные фигуры. Постепенно, медленно, они всё больше очерчивались.

Первой Фёдор узнал старуху. Места под образами на сей раз ей не досталось, и она примостилась в левом углу от них. "Старая хрычовка" молчала, но никак не могла усидеть спокойно: развалясь бесстыже, непрестанно ухмылялась, корчила рожи, почёсывалась, покляцывала зубами.

Под образами, как и ожидал Фёдор, проступила фигура херувима. Был он торжественен и недвижим, лишь иногда глазами помаргивал.

Справа увидел он фигуру скорбную, страдальческую, с крылами белыми, но в чёрном монашеском облачении. "Ангел-хранитель мой!" - мелькнула в голове инока догадка.

И лишь в углу, противоположном образам, фигура долго маячила в неразличимости. Но Фёдор и так знал, кто там.

Силы расставились. Фёдор замер, ожидая, что случится дальше, как станут оспаривать воины чёрные и белые его душу. Но минуты складывались в часы, а ничего не происходило. Лишь через какое-то время до Фёдора дошло, что ни схватки, ни спора не предвидится: фигуры так и оставались одни, за ними не стояло воинства. Спор! Спор он сам разрешит. Тем, что содеет.

Пробудившись, он долго пытался разгадать значение увиденного сна. Послан ли он ему в предостережение, что бы он понял всю серьезность поступка, на который собирается решиться? Или, как раз наоборот: конфликт только с его помощью и может найти разрешение? Вот оно, истинное распутье-то!