"Час от часу не легче!" - с досадой подумал Фёдор, но делать было нечего: он принялся дёргать, тормошить мальчишку, пытаясь привести того в чувство, однако тело болталось в его руках тряпичной куклой, не подавая ни малейших признаков жизни. Испуганный Фёдор рванул изо всей силы ворот, пытаясь дать мальчику побольше воздуха, да так и застыл в изумлении: словно яблоко спелое открылась перед ним молочной белизны тугая девичья грудь.
"То ж не отрок, отроковица!" - полыхнуло в голове Фёдора, мгновенно многое объяснив.
Он уже не помнил, как добрался тогда до селения, лишь то отложилось в памяти, что когда он вернулся с подмогой, отроковицы на месте не оказалось. Видимо, она всё-таки была в забытьи, а очнувшись, предпочла убраться от греха да стыда подальше.
Ему потом долго было не по себе, что он так подумал о старце, хотя в чём, собственно, было ему себя винить? Конечно, грех не такой тяжкий, не мужеложский, но всё ж осталось: и презрение обета, и самозванство.
Глава вторая
1
Казалось, сколько ни бился Фёдор мыслью, а тщетны были его усилия, однако круг постепенно суживался и осталось в нём только два момента, когда что-либо могло к нему прицепиться: Лже-Арефий с его мальчиком-девицей и Саввовский монастырь. Отец Евфимий, безусловно, знал больше, чем сказал при прощании, но бесполезно было его просить, а вот Ферапонт вполне мог приосветить загадку.
- Ты уж прости, что я не принял тебя тогда, в первый раз, - вздохнул тот елейно, - и поблагодарил тебя не лично, а через отца духовника за освященные кадило и потир, что ты принёс. Я боялся за тебя, хотел, чтобы ты как можно меньше провёл у нас времени. Даже не посадил тебя трапезничать, лишь дал в дорогу продуктов. Тогда ты обиделся, я видел, но теперь понимаешь, надеюсь? Да всё равно не помогло, к сожалению. Не уберёг я тебя, либо ты сам себя не уберёг. Как я понял, у тебя ко мне вопросы?
- Да, - кивнул Фёдор, - что со мной?
- Что с тобой? - пожал плечами Ферапонт. - Известное дело, привязалась к тебе нечистая сила. Но привязалась крепко, чем-то ты её очень прогневал. Отец Евфимий прав, гнилые у нас места, гнилее некуда. Он-то, хитрец, у края обосновался, а я вот в самом что ни на есть пекле. И молитвы творим, и обеты налагаем на себя дополнительные, ничего не помогает. Хорошо, хоть замерло на мёртвой точке дело: здесь, внутри, мы полные хозяева, но стоит за ворота выйти, там уже не наша власть. Лукавить не стану: мне ведь во многих палестинах-то бывать доводилось, почти всегда, когда в глуши какой обитель закладывается, встречается сопротивление. Но постепенно обычно оно сглаживается, с Божьей помощью преодолевается, а тут бесполезны любые усилия. Но и уйти нельзя, неужто уступить рогатому? Так вот и живём надеждою: когда-нибудь Господь утешит страдания наши и за долготерпение вознаградит.
- Но когда и как это могло произойти, - твердил Фёдор о своём в отчаянии, - и почему со мной именно?
- Не ты первый, не ты последний, почему бы и не с тобой? Ну а когда? - Ферапонт задумался. - Пока были с тобой реликвии святые, вряд ли, так что где-то на обратном пути от нас.
- Тогда, стало быть, когда я шёл с Арефием?
- Нет, этого никак не могло быть, - покачал головой Ферапонт категорично. - Это уже было тебе искушение. Тут лучше меня никто не скажет: отца Арефия я хорошо знал, и он совершенно не похож на человека, о котором ты мне рассказывал только что. Мы с Арефием начинали, но куда мне до него. В жизни ни до того, ни после мне не доводилось встречать более праведного и преданного Христову делу инока. Он был воин, подвижник, а уж как он себя изводил веригами да постничеством! Такие люди только из житий нам известны. Как Симеон Столпник, например. Можно было бы предположить, конечно, что предстал он тебе в настоящем своём облике, а увидел его ты глазами лукавого, да только Арефий ведь умер. Сказывают, что отправился он с новым паломничеством в Святую Землю, да не дошёл, погиб от рук басурман. Я не удивлюсь, если его канонизируют как святого рано или поздно. - Он помолчал, затем добавил в раздумье: - Только вот почему бес именно Арефием тебе прикинулся? Чтобы большее впечатление на тебя произвести?
Фёдор ещё ниже склонил голову.
- Что же мне делать? - прошептал он измученно.
Ферапонт пожал плечами.
- Молиться. Когда-нибудь Господь да смилостивится. Да и убраться из здешних мест подале. Вижу, вижу в тебе сейчас нечистого, с трудом сдерживаю, того и гляди вырвется и понесётся вскачь по монастырю. Прости, но я ничем не могу тебе помочь, отрок, ступай с миром. И молись. Побольше молись!
2
Да, совет был неплохой, и самое простое и лучшее было бы ему, Фёдору, уйти навсегда отсюда. Но не мог он, бродил вокруг да около, будто незримыми цепями прикованный. Поселился в скиту и вроде бы всё пошло у него, стали поговаривать о нём с благоговением, приходили к нему с недугами, горем, оставляли пищу. Потом вновь началась чертовщина.
Он забрался тогда в самую глушь, непроходимые болотные топи, сносил смиренно нескончаемые комариные укусы, вонь, холод, сырость, питался ягодами да кореньями. Звери лесные сделались как ручные и совсем не боялись его, белка даже бросалась в него орехами.
Теперь ничто не отвлекало его, и результат не замедлил сказаться: то, что так маяло его изнутри своей загадочностью, неразрешимостью, стало оформляться и выходить наружу. Пусть тенями, трудно различимыми силуэтами, но вполне конкретными образами. День и ночь в ту пору мелькали вокруг него бесенята, козлища, утопленники, упыри, но лишь набирались сил, присматривались, с какой стороны к нему подступиться.
Однако когда перешли в наступление, Фёдор достаточно уже приготовился, поняв главное: в его положении лучший способ бороться с нечистою - просто не замечать её. Слепота и простодушие, без малейшего ропота сносил он все проделки и издевательства, пол его кельи кишел змеями и жабами, но Фёдор и это терпел, приучив себя не вздрагивать при их холодном прикосновении.
Нечистая неистовствовала в злобе, но ничего не могла поделать, однако и Фёдору жилось не сладко. Однажды явился ему бесёнок и, уменьшившись до самых ничтожных размеров, стал нагло обгрызать черничные ягоды. Но Фёдор равнодушно щелчком смахнул его, словно какую-нибудь мошку и без брезгливости доел то, что после беса осталось. Это, видимо, доконало лукавого, он восстановился до обычного своего вида и стал внимательнейшим образом смотреть на Фёдора, изучая его. Фёдор понял, что перед ним демонок чина высокого, но и тут не оплошал, двинулся прямо на окаянного, намереваясь пройти через него, как сквозь дымку. Бес не выдержал, отпрянул с ворчанием в сторону, затем и вовсе исчез, не стал дольше упорствовать.
3
Так продолжалось полгода, и не видно было конца противостоянию, когда ещё издалека Фёдор увидел, как плетётся к нему какая-то старуха. Фёдору не хотелось впускать её в келью, и он вышел к ней навстречу. Что-то говорило ему, что на сей раз безмолвием ему не отделаться.
- Далеко же ты забрался, мил человек. Вот уж не рассчитывала кого-либо в здешних краях встретить.
Вблизи видно было, что бабушка не простая - чёртова бабушка, была она совершенно голая, покрытая лишь складками кожи, волосами да наростами. Сгорбленная, поддерживаемая, казалось, только клюкой.
- Что же ты молчишь, сыночек?
- Чёрт тебе сыночек! - пробурчал Фёдор, осенив себя на всякий случай крестным знамением.
Однако старуха лишь усмехнулась его жесту. Нелегко было от неё отгородиться.
- Знаешь, я вот думаю: я ведь хозяйка здешних мест, не пора ли нам подружиться?
- Ишь ты, нашла друга, старая карга! Вельзевул тебе друг, - Фёдор намеренно решил и дальше отвечать грубостью.
- Что же ты всё поминаешь-то Его? А на "старую каргу" я ведь могу и обидеться.
