- А что его поминать, коли сам бес передо мною? А карга, кто же ты есть, как не старая хрычовка?
Старуха покачала головой.
- Так-то ты встречаешь меня?
И исчезла.
Но когда Фёдор вернулся в келью, он с удивлением обнаружил, что старуха там уже, уселась преспокойненько прямо под образами и трёт с наслаждением горб о стену.
- А у тебя ничего здесь, уютно, - хохотнула она, довольная ошарашенным видом Фёдора. - Нет ли у тебя ещё баньки? Я бы с удовольствием попарилась. И чтобы ты спинку мне потёр, веничком похлестал.
Банька была, действительно. Фёдор терпеть не мог нечистоплотности, и всяческих там "землеспальников" и "грязнышей" от души презирал.
- А пинка под зад не хочешь, старая кочерёжка? - Фёдор решил ни при каких обстоятельствах не отступать - и дальше придерживаться всё той же избранной линии поведения.
Но "бабушка" только взвизгнула от удовольствия, нисколько не смутившись отпором инока.
- Что ты меня всё старостью попрекаешь? Если дело лишь в возрасте, то так и быть, сброшу лет двадцать-тридцать, но неужели я тебе такая не мила?
Она внезапно встала, закружилась в пляске по келье, разом всё за ней тотчас пришло в движение, загремело, засвистело вокруг, стали летать в воздухе огромные женские груди, взлохмаченные естества, слетелись будто со всего света ведьмы на метлах, стали совокупляться с повылезавшими изо всех щелей бесами. А старуха всё приближалась и приближалась к Фёдору в безумном своём плясе, уже чувствовалось зловонное её дыхание. Фёдор не удержался, его в конце концов вырвало и рвало до тех пор безудержно, пока во рвоте не появилась кровь.
Он открыл глаза, измученный, и обнаружил, что бесовщина поисчезала, а старуха, брезгливо отираясь от блевотины Фёдора, внимательно в него вперилась, как в прошлый раз тот демонок.
Да, тут была сила не сравнить с его: рано или поздно ему несдобровать, что-то с ним содеют. И точно, уже в ближайшую ночь Фёдору приснилось, как парится он со старухой в бане, трёт ей спину покорно, хлещет веником. Не так, так этак ведьма добилась своего, она даже потянулась к Фёдору с поцелуями, но тут он проснулся.
И решил больше не спать, доколе выдержит, творить молитвы. Однако сколько это могло продолжаться? Фёдор задумался. Что же делать? Убраться подобру-поздорову, как отец Ферапонт ему советовал? Фёдор давно уже понял, что самому ему из этого случая не выбраться, без помощи не обойтись. Но никто не хотел помочь ему. Бог молчал, хоть и внимательно выслушивал все молитвы Фёдора, видимо, хотел проверить, как тот выдержит испытание. Евфимий тем помог, что выгнал его из монастыря, вот и Ферапонт совет дал вполне здравый и благожелательный. Дело за ним, за самим Фёдором? Но если бы он был в состоянии, сам-то! Впрочем... как же он мог забыть о Корниле? Вот кто нужен ему сейчас, просто необходим.
Фёдор приободрился, разом сбросил с себя состояние неуверенности, обречённости. И хоть темень была - глаз коли, не стал дожидаться рассвета, побросал пожитки в котомку и отправился в путь.
Корнил! Они очень дружны были в детстве, до тех пор, пока судьба их не разлучила. И увлечения друга тогда пугали и раздражали Фёдора: не в меру тот был, по его мнению, любопытен. Но сейчас без этих знаний потаённых никак было не выправиться. Ну а не поможет Корнил, так и зачем ему сюда возвращаться? Подальше, так подальше. Можно и в обитель какую попроситься, с братией всё, чем одному, веселей.
Глава третья
1
- Каких же ты хочешь от меня советов? - После первой радости встречи, дружеских тумаков и объятий, словно ушат холодной воды подействовала на Корнила исповедь Фёдора. - Впрочем, кое в чём я тебе подсобить попытаюсь. Вот ты говорил, что Бог как бы отстранился от тебя, и имя Его не действует. Но это кощунство - на Господа так грешить, не приходило ли тебе в голову, что просто молитва твоя слабая? Ведь доказано уже, и не только преподобными, а и обыкновенными чернецами, что одной только молитвы Иисусовой достаточно человеку закалённому, сведущему, чтобы оборониться от любого ворога. А у тебя молитва-то в один образ. Она на устах, но ещё не стала душевною, так, чтобы ум твой презрел блуждание и воспарил, оставаясь в то же время как бы во внутренней клети. Ну а коли ты ещё выше поднимешься, то в третьем образе уже ни одна сила не достанет тебя.
- Хорошо, - кивнул Фёдор с обидою. - Но неужели это единственная защита, единственный твой совет? Думаешь, наша обитель на краю света стоит? Или никто из наших чернецов не бывал на Афоне или в Иерусалиме, не рассказывал, что там и как? Или настолько просто сподобиться того третьего образа, о котором ты говоришь? Да если бы я и в состоянии был защититься, не могу же я всё время только и делать, что обороняться? Я уже полгода в осаде, и если не сожрёт меня сейчас нечистая, то так может продлиться и пять, и десять, и двадцать лет, вообще, уйдёт вся моя жизнь. Ты это мне пророчишь? Я так не хочу. И много ведь не прошу у тебя: всё, что мне нужно знать - кто мой враг, я не могу драться вслепую, с тенями, на все стороны. Ты уже тогда, в детстве, во многом был сведущ, и уж наверняка за эти годы ещё преуспел. Только ты можешь меня выручить, сам Бог меня к тебе привёл.
Корнил вздохнул, вновь, в который раз, покосившись с опаской на Фёдора.
- И откуда ты свалился на мою голову? Так всё хорошо было. Какой помощи ты ждёшь от меня? Да ты знаешь, что бывает за такие знания? Людей не чета мне на правёж ставили, замучивали до смерти. И ты желаешь, чтобы я вот так, ни за что ни про что, всё потерял, чего с таким трудом добился? Всю жизнь я мечтал иметь дело с книгами, и вот я переписчик, списатель. Есть люди, которые направляют меня, просветили по многим вопросам...
Фёдор слишком хорошо помнил характер своего друга: если его не переключить, не увести вовремя в сторону, ничем его потом не переупрямишь.
- Так ты, может, и латынь знаешь? - спросил он, как мог невиннее.
- Знаю, - с вызовом ответил Корнил, не заметив расставленной ловушки, - хоть и скрываю это, вроде как только некоторые слова разбираю, как мне по роду занятий моих положено. Но придёт час, когда мне не нужно будет скрываться, и преподавать я даже другим буду и греческий, и эту самую латынь. Неужели ты не понимаешь, что нельзя обойтись одним только веданием, что нужно ещё знание, иначе правой вере никогда не выстоять против тех же латынников, басурман?
- Бог оградит правое дело, - пожал плечами Фёдор, внутренне радуясь своей удаче и ещё больше раззадоривая друга.
- Вот-вот, - с горечью покачал головой Корнил, - слышал я уже. Так чего же ты ко мне пришёл тогда? Пусть Господь тебя и ограждает.
- Ладно, не будем ссориться, - примирительно сказал Фёдор, - но неужели ты забыл клятвы, которые мы в детстве давали? Помогать друг другу.
- От всех клятв освободил меня Иисус, - усмехнулся Корнил.
- Ну да я тебя не освобождал, пёсий ты сын, - в запальчивости воскликнул Фёдор. - Чёрт с тобой, с предателем!
Корнил вскочил, встал против Фёдора, сжал кулаки, набычившись.
- Чёрт? А возьми-ка ты его себе, пожалуй. Пусть будет тебе как брат родной. А ну, выходи на бой, как когда-то мы силой мерились!
Фёдор и сам не на шутку разозлился. И как ни пытался Корнил одолеть его, всё летел наземь. Наконец тот понял, что придётся ему признаться в своём поражении.
- Да, силён ты стал, - произнёс Корнил с неподдельной досадой, - а ведь когда-то по большей части я тебя одолевал. Ну, конечно, лазишь там по деревьям, ни капли жира, жилы одни, а я тут целыми днями скрюченный сижу. Я уж столько приёмов на тебе применить пытался...
2
Они некоторое время молчали, Корнил почему-то очень глубоко переживал своё поражение.
- Что скуксился? - хлопнул его по коленке Фёдор. - Ещё не всё потеряно. Айда со мной на болота, через месяц-другой, глядишь, одной левой будешь меня на лопатки класть. Заодно и нечистую вволю поизучаешь.
