"Налево пойдёшь"... Что нужно для этого? Фёдор в который раз пытливо вгляделся в скорбный лик Богоматери. Случайно ли Господом явлена ему чудотворная сия икона? Неужто и впрямь дух с помощью её...
- Это невозможно, - услышал он вдруг знакомый голос.
Глава четырнадцатая
1
- Невозможно? - фыркнул Фёдор, недовольный тем, что его потревожили в столь неподходящий момент, отвлекли от его мыслей. - Почему же невозможно? Что может тому воспрепятствовать? Есть дух, жаждущий вочеловечиться, в наличии и икона чудодейственная, если только, конечно, ты не обманываешь меня с нею. Есть и дурачок, выбранный поработать во славу исполнения сего замысла. Чего ж не хватает? Отцу Арефию иконы недоставало, со мной, вроде бы, всё в полном порядке: и охмурён и задурен сверх всякой меры.
- Это невозможно!
- Да что ты заладила! - раздражённо махнул рукой Фёдор. - Невозможно! Тут как раз вопрос ясен.
- Ничего нет ясного.
- Как так? Но ты же сама говорила... - Фёдор немного растерялся.
- Ничего я не говорила. - Любомила пожала плечами. - Я сказала просто, что икона эта чудодейственная, что в ней тайна из тайн. Но и упоминания не было в моих словах о том, что тайне этой вскорости воплотиться предназначено.
- И значит...
- Значит, нужно просто умерить своё любопытство. Оставить в покое чудесное это явление и в сторону отойти.
Фёдор разволновался, он принялся шагать взад-вперёд по келье, широко размахивая руками, всё больше охватываясь азартом.
- Нет, так не пойдёт! Ну а почему хотя бы не попробовать? Как, зная что-то, не использовать своё знание? В чём же тогда смысл чудесного этого явления?
Любомила терпеливо вздохнула.
- Да хотя бы во внутренней его силе. Возможность явления, очевидная, действительная, разве не равна по своему значению явлению осуществившемуся? И разве не в вере дело, и не важнее она доказанности, убеждённости?
Фёдор нахмурил лоб, задумался.
- Да, логично. Но не слишком ли всё усложнено в твоём рассуждении? Простому человеку и не понять.
Любомила усмехнулась.
- Такому, как тебе, например?
- А что, разве я не прост? - ухмыльнулся ей в тон Фёдор.
- Совсем агнец! - поддакнула Любомила.
- Ну так и объясни агнцу!
Любомила задумалась на некоторое время, затем кивнула.
- Хорошо. Но ты же сам не хочешь меня слушать. Странно, что мне тебе о таких вещах говорить приходится. Впрочем, ты и просил как раз, чтобы без мудрствования... Задумайся сначала, одна ли эта икона чудодейственная? И почему вообще люди - незамысловатым, вроде бы, доскам размалёванным поклоняются? Нет, значит, не так всё просто, значит, не доски то... А в том и суть, что на доску простую человек сам смотрит, а с иконы истинной Бог на него взирает. И так не только с иконой, а с любой вещью, с искрой Божьей сделанной. В каждой из них тайна, и полностью она не угадана, человек будет любоваться и любоваться ею, ибо напрямую-то глядя, мало что в жизни разберёшь, а вот так, через истину осиянную, и является откровение.
- Но ведь в данном случае тайна открылась, явила лицо своё, - вскричал Фёдор, - значит...
- Ничего не значит, - покачала головой Любомила, - видеть что-то, содержащее тайну, одно, но даже и проникнуться, овладеть ею - полдела. Может пройти бесконечно много времени, прежде чем круг замкнётся - найдётся человек, который эту тайну воплотить сможет. Тут разные вещи...
- Я этот человек! Я знаю! - прорвало Фёдора. - Неужели тебе не очевидно?!
2
- Нет, - покачала головой Любомила. - Ты не знаешь. Если бы ты знал, мне о том было бы ведомо.
- Ах вот как! - осенило Фёдора. - Так ты и послана, чтобы за мной подглядывать?! Всё, как я говорил! Выведать и украсть, воспользоваться! Для кого?
Любомила вздохнула.
- Ты не понял меня. Я не буду знать того, что тебе открылось, я буду знать только, действительно ли ты знаешь. Однако... при чём тут я?
- Как при чём? - удивился Фёдор. - Разве ты не хотела бы...
- Чего? - презрительно усмехнулась Любомила. - Стать человеком? Зачем? Не все же, как ты, жаждут смерти. Что я выигрываю, вочеловечившись? Жалкий миг вечности, напоённый несправедливостью, унижениями, страданиями? Я слишком хочу жить, чтобы так бесславно окончить век, мне отпущенный.
Фёдор замер на мгновение, осмысливая ему сказанное, затем весело рассмеялся.
- Нет, тут ты опять считаешь меня за несмышлёныша. Тебе не обмануть меня. Мне ли не знать: не плоть, а душа тебя привлекает. А как душу вдохнуть - до этого ни один резчик, ни один богомаз ещё не додумался. И не додумаются никогда.
Любомила покачала головой грустно.
- Глупый ты! Чем ты чванишься? Я понимаю, тебе нельзя сомневаться, но я-то могу себе это позволить. Почему вы так уверены все, что души нетленны? Почему дозволяете себя столь беззастенчиво обманывать? Стоит ли после этого удивляться, что так много зла на земле обретается? Ведь ты посмотри: насильники, душегубы (о ворах не говорю, они крадут человеческое) и прочие христопродавцы, никто из них креста не снимает даже во время своего злодеяния, все убеждены, что не сами по себе они глумятся и убивают, стараются отыскать в том какой-то высший, божеский промысел. Мол, "это не я сам, это Бог" - неужели они думают, что им пройдёт безнаказанно подобное богохульство? Нет, здесь как раз у меня нет ни капли сомнения: души мелкие, мутные распадаются, в этом вы не далеко от нас ушли - для них возможна смерть, они столь же, как плоть тленны. Единственный способ от смерти уйти - духом возвыситься. Ад... Как я уже говорила, и ад не для всех. Бог милостив, по природе своей он не может допустить страдания вечного. Вот если бы люди знали о том, что их и в самом деле ожидает, сколько душ бы спаслось, да и зла на земле во много крат поубавилось.
- Ересь! - отмахнулся Фёдор. - Ну да ты в наших делах ещё ребёнок малый, на тебя нельзя обижаться. Но какой же исход ты для себя пожелала бы в таком случае?
Любомила оживилась.
- Ну, это у вас, у людей, сложности, а со мной проще некуда. Отпусти меня, а освободит уже кто-то другой - тот, кто восстановит мою статуэтку. И возрожусь я краше прежнего, обогащённая тем, что я узнала, пережила в последнее время, нашей любовью. И будут люди восхищаться мной, очаровываться. И тобой через меня... А большего мне и не надо, я гораздо скромней, чем ты думаешь. Не в пример некоторым. Ну а у тебя ещё долгая жизнь впереди, возможностей много будет для подвигов.
Фёдор кивнул.
- Да, но я не могу допустить, как воин Христов, чтобы идолическое, языческое возобладало хоть где-то, хоть в чём-то над божественным, истинным. Ты забываешь об этом!
Любомила поникла головой, разочарованная.
- Нет, это ты забываешь: что и я под Богом! Всё, всё вокруг пытаешься загрести под себя. Вот твоя судьба истинная: бери посох и отправляйся в Святую Землю, вернёшься оттуда - и всё тебе будет по плечу: и обитель новая, и почести любые...
- А как же любовь наша? - усмехнулся Федор. - Не забывай, что мы с тобой связаны, нам нужно как-то распутать этот узел.
- Тем и развяжем, - невозмутимо ответила Любомила. - В том как раз и есть наша любовь, наша судьба, неужели ты не понял этого? Моя - чтобы любовью твоей мир потом радовать, чтобы век свой продлить, чтобы людей от зла уводить и тем души их спасать. А твоя - чтобы через любовь к людям приблизиться, больше пользы им принести, не навредить, не порушить. Вот в том и смысл, наверное, Христова воина - мечом махать не его дело. Его меч духовный - откровение, знание.
Фёдор замялся в поисках подходящих доводов.
- Что ж, хоть и врёшь ты, но складно. Не сразу найдёшь даже, что тебе возразить.
- А ты и не возражай, - пожала плечами Любомила, - ты просто послушайся. Раз ты меня младенцем назвал в ваших делах, то, может, в моих словах и есть истина?..
