- Какая жалость, - безразличным голосом произнёс мистер Крафт. - Ошибки молодости - кто их не совершает? Но вот от этой, я, пожалуй, тебя уберегу.

Изавель Крафт повернулся ко мне лицом.

Он был поистине страшен! Демонически страшен! Его глаза затуманились клубящимся серым дымом, а за спиною в небо взметнулись огромные чёрные крылья! Роуз ахнула, отпрянув в сторону. Нервно вертя в пальцах подаренную бывшим женихом чёрную розу, она   не сводила с неё  своих прекрасных глаз.

- Мистер Майлз, признаюсь честно, мне доставило немало удовольствия наблюдать за вами. Вы приложили столько усилий, чтобы понять, что происходит под самым вашим носом, и вот теперь вам всё известно. Мне будет жаль убивать вас. Но вы, надеюсь, понимаете, что всё услышанное вами сегодня не должно выйти за эти стены. Живой, вы представляете для нас особенную угрозу.

- Человек представляет угрозу для демонов? Это ново... - затягивая разговор, я заслонил неподвижную Роуз своей спиной.

- Гораздо большую, чем демоны для людей, гораздо большую! По большому счёту, именно человеческий род - корень зла на Земле, а не жизнелюбивые лилим. Люди питают друг к другу такую ненависть и вместе с тем такое безразличие, какому мог бы позавидовать мой отец Самаэль, каждый месяц оплакивающий своих мертворождённых детей. Рабы Божьи, которым внушили, что они свободны! Ваши преступления друг против друга ужасают. Даже демоны сторонятся вас!

- Чего же вы добиваетесь, лилим? Стереть человеческую нечисть с лица Земли и занять наше место под вечным солнцем? Чего вы хотите?  Истребить человечество?

- Ну что вы, мистер Майлз. Вы только взгляните на бедную, напуганную Роуз!  Она не способна причинить вред ничему живому. Люди преуспеют в этом гораздо больше. Они сами однажды истребят свой род, и мы не будем иметь к этому никакого отношения. Сыны и дочери Адама нетерпимы друг к другу. Разве история о Каине и Авеле вас ничему не научила? Илоты, эгоистично борющиеся за внимание своего Господина. Вы вызываете во мне жалость, так как не знаете ничего, кроме рабства, и всю свою жизнь покорно признаёте себя рабами  государства, общества, денег, бесконечных прихотей,  собственных заблуждений, и, в конце концов, воспринимаете своё незавидное положение как благодать. Разве не безумство, передавать право управлять своей судьбой кому-то другому? Богу, которого вы никогда не видели? И разве не в этом же безумном исступлении вы распяли мудрейшего из вас на кресте, лицемерно выдавая своё желание убить истину за его желание умереть за ваши грехи? И снова-таки, из всех прекрасных мгновений, прожитых на земле вашим Спасителем, зная о всех чудесах доброты и милосердия, которые он совершил ради людей, вы постоянно выбираете  и демонстрируете на каждом шагу, в каждом доме, построенном для него без его на то благословения, лишь последние минуты его страданий и покорности безобразной смерти. И знаете почему, мистер Майлз? Потому, что именно они как нельзя более подходят идеям страха, угнетающим ваши души! Вы никогда не променяете своё скотское клеймо на свободу духа, на свободу выбора. Вместо того вы пытаетесь присвоить и поработить всё, с чем только сталкиваетесь. Можете ли вы, мистер Адам Майлз, назвать имя хоть одного человека, замученного демонами? Нет? В отличие от вас я могу назвать сотни, тысячи имён тех, кого истязали и зверски убили в тайных казематах, сожгли  на кострах инквизиции и отлучили от жестокой религии их же соплеменники, позволив добропорядочному  обществу осуществить над ними расправу. О, вольнодумцы, осмелившиеся оспорить свой рабский статус и наказанные именем Бога! Я скорблю о них так же, как и тысячи моих братьев и сестёр! - выговорил он. - А кто есть чернокнижники, если не человеки, взывающие к имени  нашего отца Самаэля, а между тем,  набрасывающие аркан на его детей и заставляющие их служить им?

- Даже если вы избавитесь от меня сейчас, в один прекрасный день общество всё равно узнает о существовании лилим, - резонно заметил я.

- Да, узнают, - без доли смущения, произнёс Изавель Крафт. -  Вы называете этот день Судным. День, когда Всемогущий Господь обратит свой взор на дела, творящиеся на Земле, и будет судить живущих на ней по их заслугам. Чьи имена, по-вашему, тогда будут записаны в Книгу Жизни? Ваши? Имена тех, кто всё это время гневил Его и творил мерзости во имя Его? Или наши, чей единственный грех состоит в том, что мы рождены невинными  от ослушавшихся Его родителей?

В руке Изавеля Крафта вырос длинный огненный меч, такой, какой узрел Валаам у явившегося ему Ангела Господнего, и  он занёс его над моей головой.

- Беги, Роуз, беги! - успел крикнуть я, пытаясь оттолкнуть девушку от себя, но мисс Оук словно вросла в землю, и я никак не мог сдвинуть её с места.

Моё путешествие, несомненно, подошло к концу. Я узнал всё, что хотел знать и даже больше, и встречал свой конец достойно, не моля о пощаде и не ожидая, что меня пощадят. Единственное, что волновало меня в последний час - даже не столько жизнь моей возлюбленной  Роуз (подспудно я знал, что Изавель Крафт любит её,  и её выбор не поколебал его любовь), как её дальнейшая судьба среди сородичей.

Я не представлял, насколько может быть сильным лилим, сын  падшего Ангела Самаэля и его жены Лилит, такой похожей на любого из нас и одержимой такими же страстями, как и любой другой смертный человек. Потому я просто поднял руки вверх, чтобы перехватить и удерживать его руку столько, сколько у меня хватит сил. Сияние его огненного меча ослепило меня, и я зажмурился, хоть и не хотел этого делать. Но перст смерти так и не коснулся меня. Вместо этого я услышал звук, такой, какой бывает, когда металл соприкасается с металлом, и тут же открыл глаза. Тень темнее самой ночи укрыла меня с ног до головы - Роуз стояла за моей спиной, распростёрши надо мной свои огромные птичьи крылья. Удары меча сыпались на них один за другим, и я ощущал их сокрушительную силу. Их скрежет резал слух, заставляя содрогаться, но ни один не причинил вреда.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем они прекратились. В тот же миг Роуз прибрала  спасительный щит,  и яркий лунный свет озарил её красивое лицо. Её глаза сделались беспросветно чёрными - в них клубился адский дым.

- Что ты делаешь, Изавель?! - воскликнула она. -  Кому ты уподобляешься? Безумному ревнивцу?! Убийце?! Заклинаю тебя вольнолюбием нашей матери и мужеством нашего отца: оставь этого человека в покое и дай ему уйти! Разве моя приёмная мать и доктор Корнвик не сохранили наш секрет? Почему же ты думаешь, что Адам Майлз не сделает того же? Эгоизм чужд тебе, Изавель. Я знаю это, ибо всю жизнь ты заботился о других. Прошу, отпусти нас с миром! Принеси эту жертву сейчас, брат мой, и любовь к тебе в моём сердце не угаснет никогда!

Голос Роуз был взволнованным, а её мольбы... кто смог бы отказать им?!

Отчаянный, полный безысходной боли крик потряс Небо и Землю! Он не был криком человека, ибо только в сердце Ангела, хоть и с чёрными крыльями, могло  найтись столько милосердия, и  родиться такая тоска, которая разорвала бы любое человеческое на куски. В этих двоих ярким пламенем горела Божья искра, поскольку и их мать, и отец были созданиями Божьими.

О да, видя Его деяния,  я ещё никогда не был так далёк от понимания Его замысла! Мой мир, в котором я жил до сих пор, перевернулся!

Мы с Роуз  поженились спустя месяц после описываемых событий в Глазго, на юге Шотландии, где я купил небольшой домик. Нас обвенчали в церкви, но позже я ни разу не видел, чтобы Роуз посещала проповеди или исповедовалась. Желание сохранить свою жизнь в тайне, а лилим - в безопасности,  не позволяло ей делать этого, но на то была и ещё одна причина. Со слов самой Роуз Лилиан, её грехи были ничтожны перед грехами церкви, совершаемыми поборниками веры на протяжении всей истории её существования. Святая церковь представлялась ей сугубо политической организацией, обителью зла, причастной к  самым страшным злодеяния, какие только помнило человечество. Но, как ничто в человеческом обществе не было однородным, так и на этой зачумлённой почве  иногда прорастали чистые и белые цветы некоторых её служителей, относящихся к людскому роду с искренним терпением и милосердием.