Ближе к полуночи гости начали разъезжаться по домам. Большинство слуг уже спали, и я, поцеловав тётю Луизу и пожелав ей спокойной ночи, отправился в свою комнату. В ту ночь я ещё долго не мог уснуть. Лёжа на спине, я всматривался в отбрасывающее глубокую тень деревянное распятие, висевшее на противоположной стене. Небо за окном было безоблачным,  и звёзды светили ярко, освещая рельефную фигуру Спасителя, живописно распростёршего руки и свесившего на грудь тяжёлую голову.

Точно такие же распятия висели по всему Уистлер-холлу, в каждой комнате, но никогда ещё вид распятого Христа не вызывал у меня столько сочувствия. Клянусь, на мои глаза даже навернулись слёзы, но как ни парадоксально, случилось это только теперь! Я сотни раз проходил мимо точно таких же распятий, но они никогда не вызывали у меня столь бурного проявления эмоций. Боль и страдания давно умершего человека были мне глубоко безразличны, а их вид привычен до тех пор, пока со мною не произошло нечто подобное: я страдал, распятый на крепко сколоченных досках собственного бессилия!

Непростительное богохульство сравнивать себя со Спасителем, добровольно принесшим жертву за грехи человеческие, и я ни в коем случае не пускаюсь в такие сравнения. Я только подчёркиваю, насколько сильны были мои душевные муки. Как полагаю, все они возникают из разных причин, но имеют если не одну, то схожую природу - выбор между чем-то и чем-то не менее важным либо полное его отсутствие!

II. Земля

Последующие дни я провёл в неистовой борьбе с самим собой, пытаясь выбросить из головы все воспоминания о мисс Оук, полностью искоренить их из памяти. Я приложил усердие, и мои усилия едва не увенчались успехом. Чем больше проходило времени, тем сильнее сглаживались мои впечатления. Главным аргументом против себя самого, с помощью которого удавалось укротить страстное желание видеть Роуз снова, конечно же, был тот, что она уже не свободна. С моей стороны было бы настоящим преступлением навязывать ей свои внезапно вспыхнувшие чувства, и тем самым ставить  в двойственное, компрометирующее её  положение.

До сих пор я мнил себя человеком серьёзным и здравомыслящим, хоть и падким на скоротечные фантазии, и отношениям, складывающимся между мужчиной и женщиной, придавал много значения. Мои хорошие друзья не раз намекали мне на то, что я - человек эпохи романтизма, но упрекнуть в легкомыслии не мог никто. Ни моё доброе имя, ни имя моего отца до сих пор не пострадало от обвинений в случайных, беспорядочных связях и, надеюсь, этого не случится и впредь.

И вот, спустя вышеупомянутые несколько дней, а именно, 2 июля, выдавшегося солнечным и жарким, я прогуливался по набережной Серпентайна, наслаждаясь царящим вокруг суетливым умиротворением Гайд-парка. Неподалёку играл оркестр, но лёгкий ветерок относил его звуки в другую сторону, и  моего слуха достигали только отдельные ноты, выстраивавшиеся в более или менее стройную беззаботную мелодию. Гуляющие пары двигались мне навстречу, и я приветствовал старых знакомых, которых не видел уже сто лет, чуть приподнимая край цилиндра, и шёл дальше, не вступая ни с кем ни в какие разговоры. До отъезда в Сент-Эндрюс оставалось всего три дня, и, после пережитых волнений я намеренно хотел провести их спокойно, созерцая красоту природы днём и посещая хорошие представления вечером. У меня не было никаких сомнений на счёт того, что, возвратившись в Сент-Эндрюс и окунувшись с головой в университетскую суету, я скоро забуду о случившемся, и жизнь моя потечёт, как прежде.

Каково же было моё потрясение, когда звонкий девичий голос окликнул меня. Сначала даже подумалось, что голос Роуз Лилиан мне только почудился, но, оглянувшись, я увидел и её саму, приближающуюся быстрым шагом, насколько позволяла пышная юбка. В одной руке она держала зонтик, набрасывающий на   беломраморные плечи кружевную тень, отчего её кожа казалась покрытой причудливым узором. На локотке другой висела шёлковая дамская сумочка. За нею по пятам следовала молодая служанка.

- Мистер Майлз! Мистер Майлз! - ещё несколько раз окликнула меня мисс Оук и помахала рукой прежде, чем я всё-таки поверил собственным глазам и двинулся ей навстречу.

Что-то в её внешности разительно переменилось, но что - я смог разглядеть только тогда, когда мы оказались друг от друга достаточно близко.

- Добрый день, мисс Оук, - нарочито сдержанно поприветствовал её я, памятуя об ошибках прошлого, и предложил  опереться о мою руку. В одно мгновение ока вся зависть, которую я испытывал по отношению к Изавелю Крафту, имеющему полное право держать это неземное существо подле себя, чувствовать его тепло через невесомую ткань перчатки, улетучилась. - Не ожидал вас сегодня увидеть.

- Почему же? - ответила она и улыбнулась очаровательнейшей улыбкой. - День для прогулки самый благоприятный.

Наконец-то я понял, что в ней поменялось! Солнечный свет вдохнул в лицо жизнь, которую ночь неумолимо высасывала, делая его бескровным даже в жёлто-оранжевом свете горящих свечей. Скованность и угнетённость покинули её, уступая место жизнерадостной живости, переполнявшей всё существо. Она была так заразительна, что я постепенно начал поддаваться  чарам и, в конце концов, широко улыбнулся в ответ.

Верно заметив, что её присутствие изменило моё настроение в лучшую сторону, Роуз засветилась ещё ярче и, к моему несчастью, стала ещё прелестнее. Я же почувствовал, как всё с таким трудом  завоёванное мною душевное равновесие  растворяется в её глубоких, блестящих глазах, уступая место лучезарной отраде смотреть в них и видеть, как они обращены ко мне.

- Я окликнула вас, мистер Майлз для того, чтобы поблагодарить за цветы, - после недолгого молчания произнесла мисс Оук.

- Цветы? - удивился я, не понимая, о чём, собственно, идёт речь.

- Как же? Те, которые вы присылаете мне каждый день - по одной прекрасной розе каждое утро.

-  Вы считаете, цветы - от меня? Почему? - серьёзно спросил я, начиная понимать всю нелепость ситуации, в которой очутился волей-неволей. Но ничего не подозревающая мисс Роуз Оук только весело рассмеялась, по всей видимости,  решив, что я просто стесняюсь ей открыться.

- Потому, что первую розу я получила на утро после вечера в Уистлер-холле. А кроме вас и мистера Крафта, у меня почти нет знакомых в Лондоне. Извините за прямоту, но у меня тогда сложилось впечатление, что все остальные гости были больше увлечены самими собой, нежели мною, чего нельзя сказать о вас. Вы единственный, кто уделил мне внимание.

Её смелое заявление польстило мне, но я всё-таки продолжал настаивать на другом.

- Скажите тогда, почему вы вдруг решили, что их присылаю вам именно я, а не мистер Крафт? Ведь, не поймите превратно, логичнее предположить, что розы дарит вам человек, с которым вы помолвлены.

Роуз задумчиво опустила голову.

- Может быть, вы и правы. Но... Изавель никогда не дарит мне цветы, - помедлив, призналась она.  - Делать подарки такого рода ему совершенно несвойственно. Я не обижу вас, если скажу, что для мистера Крафта цветок приобретает ценность, только если выполнен из чистого золота и  является в мире таким единственным?  А срывать живые цветы и тем более составлять из них букеты для него  - пошло. Он сам не раз говорил мне об этом, - щёки её сделались пунцовыми. - Изавель брезглив. Увядшие цветы раздражают его, а застоявшаяся в вазе вода вызывает отвращение. Поэтому я и решила: розы дарите мне вы.

Сердце моё сжалось. Выходит, не я один питал к этой юной особе особенные чувства! С одной стороны это вполне оправдано, поскольку её красота не могла оставить равнодушным никого, но таинственный аноним шагнул в проявлении своей симпатии гораздо дальше меня. Он осмелился на то, чего я не позволил бы себе никогда, и тем самым добился того, чего никогда не добился бы я - внимания Роуз Лилиан Оук, её драгоценного внимания! И кому она его адресовала?! Мне!