– Это делает тебе честь.

– Поверь, брат, не это мной движет.

– Что же тогда?

Матвей от охватившего его волнения даже совершил променад по комнате, прежде чем снова занял прежнее место.

– Не знаю, поверишь ли ты мне моим словам, но я говорю искреннее.

– Посмотрим.

– Марк, у тебя много врагов. И не просто врагов, а могущественных врагов. Я это знаю. В такой ситуации тебе будет не просто выстоять без поддержки. А ведь, насколько я знаю, по большому счету ты один.

«Пожалуй, в этом вопросе Матвей во многом прав», – мысленно отметил Марк.

– Уж так все складывается, – пожал плечами он.

– Да, я понимаю. Но я пришел сказать, что ты можешь рассчитывать на меня. Я, конечно, занимаю не слишком заметное положение, но иногда большое значение имеет даже просто моральная поддержка. А я, если понадобится, готов для тебя сделать все, что в моих силах.

«Неужели он не обманывает? Пока как-то слабо верится».

– Я очень тронут твоими словами, Матвей. Скажу честно, не ожидал их услышать от тебя.

– Я и сам еще недавно не предполагал, что скажу их тебе. Но в какой-то момент я вдруг ясно осознал, что так нельзя. Мы христиане, нас должна объединять христианская любовь и христианское всепрощение, а не недоброжелательство и враждебность. Я понял, что иду по порочному пути. Это было подобно озарению. Не сомневаюсь, что Бог послал мне его.

– В любом случае, я рад, что мы стали ближе.

Матвей встал, сделал шаг в сторону брата. Они обнялись. Впрочем, не очень крепко.

– Надеюсь, мы теперь будем видеться чаще, – произнес Матвей.

– Надеюсь, – ответил Марк.

13.

Утром, за завтраком включив телевизор, Введенский был неприятно поражен. В новостях он услышал сообщение о заявление Дмитрий Бурцева. Детали ведущий не сообщил, но из его слов было ясно, что оно направлено в первую очередь против православной церкви.

Введенский тут же открыл Интернет и без труда нашел текст. Он был непривычно резкий даже для Бурцева. В нем он обвинял православную церковь, ее высшее руководство в том, что оно сотрудничает с диктаторской властью, тем самым, вставая на ее сторону и идя против собственного народа. И когда нынешний режим будет свергнут, счет будет предъявлен и ей.

В принципе содержание заявления не слишком удивило, хотя и не обрадовало Введенского, удручило и расстроило его другое: в тексте три раза были ссылки на его книгу. Он не сомневался, зачем это было сделано; Дмитрий не оставляет намерений втянуть его в свою борьбу. И хотя на эту тему они разговаривали неоднократно, польза от этих разговоров нет никакой. Нет сомнений, что этот манифест еще больше усложнит его, Введенского, отношения с церковью, хотя он не имеет никакого отношения к написанию этого послания. Но кто будет разбираться в подобных нюансах, главное то, что названо, да еще ни один раз, его имя. И Вера вряд ли положительно отнесется к такому упоминанию. У них вроде бы после размолвки наметилось улучшение отношений. А теперь есть большая вероятность, что все снова ухудшится. Нет, с этим надо что-то делать, причем, раз и навсегда. Сколько можно убеждать Дмитрия, что он, Введенский, кабинетный работник, ученый, литератор, историк, а не борец за справедливость. Но Бурцеву на его слова наплевать, ему важно только то, что он считает для себя важным. А до всего остального ему нет дела.

То, что заявление Бурцева не останется без внимания Введенский не сомневался. Уж слишком сильна резкость его тона, уж слишком напрямую указывались лица, которые понесут наказание. Так оно и случилось.

Введенский не слишком часто посещал свою работу – Институт истории религии. Считалось, что он преимущественно трудился дома или в библиотеках и архивах. Так оно во многом и было. И другого режима от него никто не требовал. Тем более, у него были прекрасные отношения с директором. Когда-то Введенский был его учеником в университете, он же и предложил ему затем пойти на работу сюда.

Поэтому Введенский слегка удивился, когда ему позвонила секретарша Варфоломеева и попросила немедленно прибыть в институт. Такое случалось крайне редко, и у Введенского возникло недоброе предчувствие. Не нужно быть великим специалистом детективного жанра, чтобы связать два события: публикацию манифеста Бурцева и его, Введенского срочное приглашение посетить институт.

Не ожидая ничего хорошего, он отправился туда. По дороге Введенский размышлял о своем учителе. Не будь его, скорей всего не было бы его книги. Она вышла благодаря двум человекам: Бурцеву, который дал на нее денег, и Варфоломееву, который по сути дела благословил его на ее написание. Ведь поначалу он, Введенский, опасался браться за этот труд, понимая, с каким недоброжелательством его встретят определенные круги. При других обстоятельствах ему, может быть, было бы это глубоко безразлично, если бы он сам не вышел из той же среды. Ведь по сути дела предстояло бросить вызов отцу, которого он любил и уважал. Они подолгу беседовали с Варфоломеевым, иногда их разговоры заканчивались за полночь, когда во всем здании института не оставалось ни души. Они закрывали входную дверь, и некоторое время еще продолжали разговаривать, уже шагая по ночному городу. Один раз на них даже напали хулиганы, хотели обчистить. Но этим бравым ребятам тогда жутко не повезло, ни у Введенского, ни у Варфоломеева денег почти не оказалось. Пришлось довольствоваться крайне слабой добычей, и разочарованными отправиться дальше на поиске новых жертв.

Но что-то теперь будет? Конечно, Бурцев по своему прав, ситуация в стране хуже некуда. Власть совсем оборзела, давит со всех сторон и при этом ворует безбожно. Почти настоящая диктатура. И церковь ведет себя не лучшим образом, тесно сотрудничает с режимом, который прикармливает ее с руки. Это и мерзко, и противно. Но такое в России происходит далеко не впервые, здесь почти никогда не существовало независимого гражданского общества. Склонность к подчинению, рабству просто фатальная. Почти никто не желает быть свободным. Вернее, желают, но таких ничтожное меньшинство, которое никак не влияет на общее положение. И как бы Дмитрий не пыжился, сдвинуть с места этот камень у него не получится. Уж больно он тяжел. И уж подобными выступлениями его не уничтожить.

Секретарша пригласила Введенского в кабинет директора, едва он появился в приемной. Но при этом успела испуганно взглянуть на него, словно это был не сотрудник, а ворвавшийся сюда с большой дороги бандит.

Варфоломеев сидел за столом. Обычно, когда Введенский входил, он тут же поднимался со своего места и шел навстречу ему. На этот раз все было немного по-другому; директор института некоторое время сидел неподвижно и лишь затем, когда Введенский к нему приблизился, встал, чтобы пожать руку. Но рукопожатие было вялым и неуверенным. Раньше он сжимал его ладонь гораздо крепче.

По лицу Варфоломеева Введенский видел, что тот был либо смущен, либо озабочен.

– Садись, Марк – глухим, не привычным голосом проговорил Варфоломеев. – Знаешь, зачем я попросил тебя приехать?

– Не знаю, – не совсем искренне ответил Введенский.

– Такого у нас еще не было, звонили из администрации президента.

– Надо же, растем, – усмехнулся Введенский.

Варфоломеев с откровенным раздражением посмотрел на него. Ничего подобного за все годы их знакомства не было. И Введенский окончательно понял, что дело плохо, его учитель то ли напуган, то ли очень растерян. А ведь он уже далеко не молодой человек, в его возрасте подобные стрессы опасны. У него и без того с сердцем далеко не все ладно.

– Я бы с превеликим удовольствием отказался бы и от такого роста и от такого внимания.

– Александр Георгиевич, лучше объясните, что все-таки произошло?

– А ты не догадываешься, – бросил Варфоломеев на него острый, как шпага, взгляд.

– Будет лучше, если вы объясните.

– Звонили из администрации президента.

– Это я уже слышал.