Марк всегда интересовался историей, почти так же сильно, как и богословием. И потому выбор у него был очень узкий: либо стать священником, либо историком. Он отнес документы в университет. И лишь потом рассказал о своем поступке отцу.

Марк ждал, что тот будет сильно недоволен, но такой резкой реакции он не предвидел. Отец был обескуражен настолько, что какое-то время не мог ничего сказать. А когда пришел в себя, набросился на сына. Ничего подобного тот не ожидал, даже не мог себе представить, что отец способен так кричать. Потом он, правда, извинился перед ним, сказав, что то был крик души, который он не смог сдержать. Но что-то навсегда изменилось в юноше, какая-то струна, связывающая с родителем, навечно оборвалась в нем. Зато вдруг необычайно ясно осознал, что поступил правильно, что путь служителя церкви не его. У него иное призвание, хотя какое именно в тот момент он понять был не в состоянии. И даже не особенно пытался это сделать. Чтобы это выяснить, потребовалось много лет. И даже сейчас он не мог до конца быть уверенным, что отыскал его. Введенского не покидало ощущение, что в его жизни еще случатся события, которые кардинально изменят ее. И он невольно пребывал в ожидании того, что же произойдет. Это одновременно и радовало и мучило его, он никак не мог решить, что с этим делать, как к этому относиться.

Впрочем, сколько Марк себя помнил, его всегда преследовало это ощущение. Бывали периоды, когда оно почти исчезало, бывали – когда резко усиливалось. Но никогда не пропадало совсем. И теперь он понимал, что оно диктовало и направляло многие его поступки. Вот и то решение – учиться в университете, было принято под его влиянием. Что-то тогда замкнулось в нем, что-то позвало выбрать этот путь. Иногда ему даже казалось, что в какой-то момент он услышал голос. Хотя понимал, что ничего подобного не было, это таким вот своеобразным образом давало о себе знать его воображение. Оно всегда у него было чрезмерно развитым, иногда рисовало такие картины, что он какое-то время находился под их впечатлением. Для него это было всегда важно; подспудно он чувствовал, что они появляются не случайно, а о чем-то сигнализируют ему. И только через много лет он стал понимать некоторые из этих сигналов.

Введенский остановился возле своего дома. Это было относительно небольшое строение, хотя внутри оно было далеко не таким уж и маленьким. Он всегда волновался, когда оказывался здесь. Ведь тут прошло его счастливое, детство, воспоминания о котором останутся с ним до конца его дней. В этом Введенский ничуть не сомневался, вне зависимости от того, как сложатся его дальнейшие отношения с отцом.

Введенский поднялся на крыльцо почти с таким же чувством, с которым, наверное, Христос поднимался на Голгофу. Он понимал, что за дверью его ждет нечто такое, что повлияет на его дальнейшую жизнь. Но он сам сделал свой выбор, а значит, не имеет право жалеть о нем.

Его встретил отец. Внешне он выглядел спокойным, его вид ничем не отличался от обычного. Но Введенский слишком хорошо знал этого человека, чтобы обманываться.

Они обнялись. Объятие отца так же ничем не отличалось от предыдущих. Они прошли в гостиную. За столом сидел брат Матвей, что не слишком обрадовало его. Несмотря на близкое кровное родство, они никогда не были близки, скорей наоборот, были разные во всем, начиная от внешности, кончая мировоззрением.

Если Марк был довольно высок и худ, с густой темной гривой, то Матвей был среднего роста, несмотря на молодость, довольно полным, с жиденькой волосами, заплетенными на затылке в узел. Он служил в патриархии и был безмерно горд тем, что находился вблизи священной особы патриарха. Введенский пара раз посмеялся над этим чувством, что привело их к еще большему охлаждению.

Иногда Марк размышлял о том, почему они столь далеки друг от друга. Да, они разные, но есть немало разных людей, между которыми возникает дружба. А вот у них как-то она не получается. Хотя в детстве они много времени проводили вместе, жили в одной комнате, доверяли друг другу интимные тайны. А потом в какой-то момент все это исчезло. Может, в этом виновата Варвара или Вероника, как сама она предпочитает себя называть – их родная сестра. Самая младшая из трех детей и самая непокорная. После десятого класса она просто сбежала из дома. Все переполошились, стали искать. И нашли. В одном московском ресторане, в кардабалете. Все попытки вернуть ее на путь истинный, ни к чему не привели. Она заявила, что хочет жить так, как сама того хочет, а со своей «постной» семьей не желает иметь дальнейших сношений. Никакие уговоры не возымели действия. И отец вычеркнул ее из списка своих детей. Марк видел, насколько нелегко далось ему такое решение. Но в тот момент одобрил его. Ничего другого просто не оставалось. С тех пор ее имя в их доме больше не произносилось.

Марк вошел в комнату и замер у порога, на столе он увидел свою книгу. Почему-то взгляды всех троих сфокусировались на ней.

– Проходи, сынок, садись, – произнес отец Вениамин. – Сейчас попрошу принести чая.

– Не надо, папа, – отказался Марк. – Лучше пусть ничего не отвлекает от разговора.

– Да, лучше, – согласился отец Вениамин. Он посмотрел на младшего сына. Тот ответил ему понимающим взглядом. – Я внимательно прочитал твою книгу. Отдельные места даже перечитал.

– Это мне льстит, – не удержался от реплики Марк.

– Поверь, это не тот случай, когда стоит иронизировать, – сказал отец.

Он встал и прошелся по комнате, Марк следовал взглядом за его высокой стройной фигурой. Внезапно отец остановился рядом с ним.

– Я очень огорчен. Я еще никогда не был так огорчен, чем сейчас. – Он посмотрел на Матвея.

– Мы с отцом не ожидали такого от тебя, – важно промолвил брат.

– Почему? Мы много раз обсуждали эти темы вот за этим же столом, – возразил Марк.

– Нет, это не совсем так, – не согласился отец. – Мы так далеко не заходили, ты не высказывал столь радикальные суждения.

Мысленно Марк согласился с отцом, так далеко они не заходили. Но, начиная работу над книгой, он и не предполагал, что она окажется напичканной столь радикальными идеями. Они приходили к нему во время написания, пугали его, но и отмахнуться от них он не мог. В какой-то момент он осознал, что эти мысли как раз и являются самыми важными, ради чего и стоит заниматься этим делом. Они давно назрели и даже странно, что ему выпала честь озвучить их.

– Так, получилось, папа. Эти мысли стали меня осаждать, я не мог от них отбиться. Иначе бы все потеряло смысл.

– А то, что ты написал, все им дышит? – Голос отца вырвался из-под контроля, и Марк понял, что его спокойствие напускное, внутри он весь кипит от негодования.

– Не знаю, не мне судить. Но я старался.

– Вот как, он старался! А ты отдаешь себя отчет в том, что ты натворил, какую бомбу подложил под основание нашей церкви?

– Ты не прав, отец, если кто-то и подложил бомбу, то не я. Это сделала сама церковь. Я лишь констатировал то, что есть. Не надо винить меня в том, в чем я не виноват. – Эти слова дались ему не без труда, но он понимал, что с его стороны будет ошибкой, если он перейдет в глухую оборону. Он приехал сюда не защищаться, а говорить на равных. По крайней мере, так ему хотелось думать.

– Ах, вот как! – воскликнул отец. – Значит, церковь во всем виновата.

– Но разве не ты много раз мне говорил об ее недостатках и даже пороках. Более того, ты хорошо известен, как борец за ее чистоту. Это сделало тебя широко известным в церковных кругах. И не только в них. Правда, далеко не всем нравится твоя деятельность.

– Бороться за ее чистоту и отвергать саму необходимость существования церкви – это абсолютно две разные вещи. И тебе это прекрасно известно.

Марк отрицательно покачал головой.

– Я тоже так поначалу думал, но по мере того, как углублялся в материал, то все сильней приходил к выводу, что эти темы тесно взаимосвязаны. Что-то почти за две тысячи лет существования церкви ей так и не удалось стать чистой и непорочной. Тебя не наводит этот факт ни на какие выводы?