Мама Бекки, не скрывая раздражения, подтолкнула к нему сахарницу. Он положил себе ложку и размешал. А когда поднял голову, то обнаружил, что и мама, и Бекки смотрят на него в ожидании нормального ответа.

– Естественно! – рявкнул он. – Всех пристраивают в хорошие дома. Я же вам сто раз говорил!

Но Бекки не сдавалась:

– Крейг, ну пожалуйста! Сделай исключение! Прошу тебя! Я тебя больше никогда ни о чём не попрошу! Пусть Альфи останется у меня!

Некоторое время Крейг пил чай и молчал.

– Ладно, – ответил он наконец. – Я об этом подумаю.

Мама Бекки подалась вперёд и дотронулась до его руки.

– Спасибо тебе от нас обеих, – произнесла она. И сурово взглянула на Бекки.

– Да, спасибо, – выговорила Бекки. Получилось не очень убедительно, но на большее она была не готова.

Назавтра, совсем рано, Бекки во дворе седлала Рыжего для утренней прогулки. Она хотела бы взять с собой и Альфи с Ясноглазым, но Альфи поджимал больную ногу и с трудом хромал по псарне. Бекки понимала, что Ясноглазый не захочет гулять без Альфи, и решила оставить обоих дома.

Она подвела Рыжего к их будке и присела рядом:

– Всё будет хорошо, Альфи. Я договорилась с Крейгом. Ты останешься у нас. Никто тебя не увезёт. А когда лапа заживёт, пойдём побегаем по пустоши. Договорились?

Погладила Альфи по голове и ушла. Пересекая двор, она обернулась и увидела, как оба пса стоят и смотрят ей вслед.

Бекки сразу поняла, что Рыжему грустно на пустоши одному, без собак. Конь то и дело останавливался, поднимал голову и ржал, словно звал друзей, поэтому до Хай-Мур они добирались гораздо дольше обычного. Бекки села на свой валун и рассказала отцу обо всём, что произошло, и добавила, что, когда Альфи поправится, она обязательно приведёт собак снова повидаться с ним. Но пока она говорила, произошла одна очень странная вещь. Откуда ни возьмись, будто призрак, прилетела белая сипуха. Она умчалась в долину, а за ней с назойливым граем гнались две вороны. Бекки впервые в жизни видела, чтобы сипуха летала днём. По коже у неё от страха пробежали мурашки, а ведь было совсем не холодно. Бекки поняла, что это какое-то знамение, предупреждение, а возможно, и дурная примета. Она тут же вскочила в седло и поскакала домой.

Перевалив за холм позади фермы, Бекки услышала, как во дворе заводят машину. И сразу узнала рокот двигателя «лендровера». Она помертвела, ожидая худшего: теперь она точно знала, о чём предупреждала её сипуха. Бекки увидела, как выруливает на дорогу обшарпанный «лендровер», и оттуда доносился лай и скрежет когтей по двери – это Альфи испуганно лаял, это Альфи скрёбся внутри.

Когда Бекки прискакала во двор, Ясноглазый в своей клетке стоял на задних лапах и рвался наружу, отчаянно скуля и тявкая. Он был один.

Бекки не стала скандалить с Крейгом. Она понимала, что уже поздно и в этом нет никакого смысла. А когда подошла к дому, не без удовлетворения услышала, как мама наконец-то нашла в себе силы противостоять Крейгу и высказывает ему всё, что думает, – правда, Бекки это не очень-то утешило. Мало и поздно. В дом она не пошла, а просидела до вечера на псарне с Ясноглазым: она понимала, как нужна ему. Он вёл себя так же, как в тот день, когда его привезли. Дрожал с головы до ног. Весь день ничего не ел и не пил, а так и стоял, просунув нос за решётку, высматривал Альфи, дожидался его.

Когда на следующее утро Бекки взяла Ясноглазого на пустошь, ей так и не удалось уговорить его поесть, да и к воде он почти не притронулся. Без Альфи Ясноглазый отказывался бегать, больше не прыгал через заросли папоротника, будто олень. Он трусил рядом с Бекки и Рыжим, повесив голову, вялый, словно пружинистая сила покинула его. А наверху, на Хай-Мур, он огляделся и заскулил. А потом подошёл к Бекки и лёг рядом, уткнувшись носом в лапы. Он даже ни разу не взглянул на неё, как будто для него это было невыносимо, как будто он считал, что она его предала. Бекки разговаривала с ним, гладила, пыталась успокоить и подбодрить, но он был безутешен.

– Мама не стала бы мне врать, – сказала Бекки Ясноглазому. – Значит, всё будет так, как она говорит. Альфи пристроят в хорошие руки. У Альфи всё будет хорошо. Я уверена.

Только тогда Ясноглазый поднял голову и посмотрел на неё, и Бекки стало очевидно, что он ей ни на грош не верит и знает что-то, чего не знает она, что-то немыслимо страшное – и отчаянно старается донести это до неё. Она посмотрела ему в глаза – и вдруг всё поняла. «Я буду следующим, – говорил он ей. – Я не могу бегать без Альфи, а если не смогу бегать – перестану побеждать. А как только я перестану побеждать, меня увезут, как Альфи».

Бекки обхватила его руками и расплакалась.

– Я ни за что не отдам тебя, ни за что! Честное слово, не отдам! Честное слово! – Она уткнулась в шею Ясноглазого и нежно покачивала его. – Мы всегда будем вместе. Что бы ни случилось. Что бы ни случилось…

Бекки совсем не хотела возвращаться с пустоши и решила ускакать далеко-далеко и пробыть здесь до самых сумерек. Прежде чем уехать с Хай-Мур, она вслух попрощалась с папой, как всегда. В тот день она скакала куда глаза глядят, ей было всё равно. Лишь бы ехать. Из озерца на Хай-Мур по крутому склону стекал ручеёк, и Бекки с Ясноглазым вдоль него вышли на каменистую тропинку, которая вела мимо кряжистых дубов в сырую долину, где среди болот виднелись валуны, и наконец очутились на узком просёлке, по обе стороны от которого тянулись камыши.

Теперь Бекки различала вдали полуразрушенную ферму, мрачное, унылое место, где над полями повис туман – точь-в-точь завеса страшной тайны. На вид ферма была заброшена. Бекки сильно сомневалась, стоит ли туда заезжать, но тут увидела вьющийся над трубой дымок. Потом до неё донеслись звуки радио. Бекки стало интересно, хотя было по-прежнему страшновато; она направила Рыжего через поле, где там и сям ржавели давно забытые сеялки и косилки. А ещё в поле было полно ворон, целая стая, и все молча провожали Бекки взглядом.

Бекки никого не видела, но чувствовала, что в этом всеми оставленном месте таится опасность, и Ясноглазый это тоже чувствовал. Он напрягся всем телом и насторожил уши. И тут Бекки увидела перед домом «лендровер» – обшарпанный серый лендровер, точно такой же, на каком увозили собак, точно такой же, на каком вчера увезли Альфи. За домом раздался выстрел. Вороны взмыли в туман и с сиплым карканьем разлетелись кто куда. Рыжий шарахнулся, встал на дыбы, но Бекки удержалась в седле. Спешилась, погладила Рыжему нос, зашептала успокоительные слова.

Ясноглазый глухо зарычал. Он первым заметил того человека. Тот вышел из-за дома, насвистывая на ходу. Он катил тачку. На нём была та же кепка и тот же синий комбинезон. Тут Бекки отчётливо увидела, что лежит в тачке. Мёртвый грейхаунд. Чёрно-белый. Альфи. Это был Альфи. У Бекки загрохотало в ушах. Она с трудом сдерживала рвущийся из груди крик – и смотрела, как тот человек катит тачку в поле. Там она увидела кучу свежевырытой земли с воткнутой лопатой. За этой могилой виднелось множество холмиков: некоторые были совсем новые, земляные, но по большей части они успели порасти травой.

Бекки смотрела на это жуткое кладбище, смотрела, как Альфи вываливают из тачки в могилу, и сердце у неё сжималось от страшного горя и лютого гнева. Потом она повернулась, беззвучно заплакала и побрела прочь. Она чувствовала рядом Ясноглазого, чувствовала, как он тычется мордой ей в ногу. Достаточно было обменяться с ним одним взглядом, чтобы понять, что он всё видел и всё понял. Не прошло и минуты, как Бекки приняла окончательное решение и составила план.

Она не спеша вернулась домой по сумеречной пустоши. Ненадолго остановилась у своего валуна на Хай-Мур – отчасти чтобы оттянуть возвращение на ферму, отчасти чтобы попрощаться с папой, рассказать ему, что она собирается делать.

– Папа, я ещё вернусь, честное слово, – сказала она перед уходом. – Но когда именно, пока не знаю.