Он всё сидел, говорил, растирал меня, и тут я поднял голову и увидел знакомое лицо. Это была не Бекки. Это была её мама. Она подбежала к нам:

– Вот ты где! В больнице сказали, что ты сидишь тут. Вижу, у тебя уже появился друг.

Джо поднялся на ноги.

– Ваш пёсик? – спросил он.

– Не совсем, его хозяйка – Бекки, моя дочка. Они сбежали из дома вдвоём. Честное слово, у них были на то веские причины. С Бекки произошёл несчастный случай, но сейчас у неё, слава богу, всё хорошо. Ей гораздо лучше.

– Вот и славно! – сказал Джо. – Значит, заберёте его домой?

– Не получится, – ответила мама Бекки. – Нам больше негде его держать. Как только Бекки выпишут – доктор говорит, может быть, прямо завтра, – мы с ней уедем. Дома у нас неладно, поэтому мы с Бекки поживём у моей мамы, пока не найдём себе жильё. Нам с ней лучше всего вдвоём. Бекки правильно говорила. И вообще многое говорила правильно, но это другая история. Беда в том, что у мамы кошки, целых три. Она души в них не чает, поэтому на дух не переносит собак. И кошки тоже не переносят. Я говорила об этом с Бекки. Она, конечно, очень огорчается. Естественно, она хотела бы оставить пса себе, но понимает, что нам никак. Если бы она знала, что он пристроен в хорошие руки, её бы это порадовало. И что-то мне подсказывает, что он уже нашёл себе хозяина.

Некоторое время Джо, похоже, не знал, что сказать.

– Если уж по-честному, я не думал оставить его себе, – выдавил он наконец. – Мне и в голову не приходило. Понимаете, я тут планирую часто переезжать, дел у меня по горло, да и не подписывался я… А с другой стороны… с другой стороны, может, и хорошо, что у меня будет компания, будет с кем поговорить. Слушать он мастер, это я понял. – Он погладил мне нос и нежно потрепал уши. – Глаза у него добрые, прямо как у Пэдди. У жены моей был похожий пёсик – Пэдди его звали, как в песенке про собачий обед. Ищейка, похож был на грейхаунда и тоже очень верный. Добрый друг. Марион его любила, по-моему, иногда больше, чем меня. Да, может, и вправду дельная мысль… Ну, сынок, – продолжил он, похлопал меня по шее и заглянул прямо в глаза. – Предложить мне особенно нечего, кроме дружбы. Этого добра у меня навалом.

Он улыбнулся – и я сразу понял, что попал в надёжные руки, что этому человеку можно доверять. Потом Джо посмотрел снизу вверх на маму Бекки.

– Почему бы и нет? Договорились. Если он согласится пойти ко мне, я его возьму. Вы там в больнице передайте дочурке, пусть не волнуется, у меня ему будет хорошо, слово даю.

– Передам, – сказала мама Бекки. Она тоже присела рядом со мной, на глазах у неё были слёзы. – Не могу понять. Как он мог? Такие красивые, такие доверчивые… Как он мог так с ними?..

– Что мог? – не понял Джо.

– Да ничего. – Мама Бекки резко встала и двинулась прочь. – Ничего. Главное – больше это не повторится, я это гарантирую. – Она посмотрела на меня. – Вы ведь постараетесь, чтобы ему жилось хорошо, да? Он заслужил.

И ушла – заторопилась ко входу в больницу.

– Вот незадача, – произнёс Джо через некоторое время. – Я даже не спросил, как тебя зовут. Ну, не страшно. Новая жизнь, новое имя. Так и полагается. Знаешь, буду звать тебя Пэдди. Марион одобрила бы.

Джо показал мне, где я теперь буду спать – на одеяле прямо у печки в «Картошечке». Мне очень понравилось, как там тепло, как там приятно пахнет, да и сырная начинка была очень вкусная. Конечно, я очень скучал по Бекки, как же иначе, – не меньше, чем в своё время по Патрику. Я их никогда не забуду, без них у меня была бы другая жизнь, без них я сам был бы другим. Я знаю, как сильно они любили меня и как сильно любил их я – и в каком я долгу перед ними. Но теперь рядом со мной был Джо, и я понимал, что мы с ним отлично поладим, что он, как и Патрик и Бекки, – человек, который теперь будет заботиться обо мне, человек, которому я могу доверять.

Джо Махони жил не в обычном доме, причём довольно давно. Он жил на барже, которая плавала по каналу. Перебрался туда два года назад и всё это время жил один. И в первый раз привёл к себе гостя. На самом деле Джо жил один уже много лет. Он привык к независимости – и поэтому сильно сомневался, стоило ли брать пса, когда катил домой на «Картошечке», а рядом, глядя в окошко, сидел Пэдди.

Джо принял решение внезапно. И до сих пор плохо понимал, как это он согласился – так легко, так быстро. Может, это судьба, думал он. Может, это предопределение. Ведь сегодня был последний день, когда он выезжал на «Картошечке», конец целой эпохи и начало новой. Но не только. Пёс был очень похож на старого Пэдди, как будто тот воскрес, – не ищейка, конечно, но грейхаунды очень похожи на них. Такие же добрые глаза. А может быть, Джо в глубине души понимал, что осуществлять свой план лучше не в одиночку. О ближайших днях и месяцах он думал без малейшего удовольствия. Просто бывают дела, которые надо делать, только и всего. А теперь хотя бы есть с кем поговорить, есть с кем побыть.

Джо искоса поглядывал на пса, а пёс на него, как будто ждал, когда он что-нибудь скажет. Поэтому Джо решил что-то сказать.

– Обычно, – начал он, – обычно я говорю сам с собой, и не потому, что спятил, хотя, конечно, есть немного. Просто я люблю звук человеческого голоса – любого. А когда молчат, не люблю. Мы с Марион вечно болтали, и мне этого не хватает. Радио, конечно, ничего, и когда вода плещется в борта, и утки, и казарки – правда, те очень уж шумные, особенно спозаранку. Ты ведь, наверное, тоже любил бы поговорить, если бы умел, – я угадал? Ну а раз не умеешь, я буду говорить за двоих, хорошо?

Пёс облизывался и пыхтел. Прямо улыбался – и при этом внимательно слушал Джо.

– Знаю, что ты думаешь, Пэдди. Ты думаешь: «Интересно, что это за старый чудак, который разъезжает везде в фургоне, похожем на огромную картошку?» Ты ведь обо мне ничегошеньки не знаешь! Ну так слушай: вот тебе краткая история Джо Махони, он же Мистер Картошечка. Шестьдесят девять лет. Автомеханик, в армии научился, чинил «лендроверы», грузовики и всё такое прочее. Марион звала меня Мистер Чини-Починяй, она вечно придумывала мне разные прозвища, целую кучу. – Он усмехнулся. – У нас за домом был сарайчик, моя мастерская, и, когда пора было пить чай, Марион звонила в колокольчик. Иногда я не слышал, ведь в мастерской всё время то пилишь, то сверлишь, то строгаешь. И тогда я опаздывал, и мы закатывали роскошный скандал. Но и это удавалось починить и исправить. Марион говорила, что ссора не должна затягиваться дальше заката, и мы этого не допускали. Она ругалась на меня, что чай остыл. Нашла за что на меня ругаться!

Смех сменился слезами.

– Не обращай внимания. В последние годы я что-то плаксивым стал. Иногда прямо остановиться не могу. Смешной я старый дурак. Ну вот, а потом она взяла и заболела. Болезнь Паркинсона называется. Сначала-то ничего такого – голова немножко тряслась, и всё. А потом стало совсем худо, надо было за ней ухаживать. Тогда пришлось мне уйти с постоянной работы в мастерской и купить «Картошечку», стать самому себе хозяином. Выезжал из дому, только когда Марион сносно себя чувствовала. Некоторое время всё шло ни шатко ни валко. Но потом ей стало хуже, и она поняла, что я не справляюсь. Я говорил ей, что всё у нас путём, но она не верила. Упиралась. Говорила, чтобы я отправил её в «Фэрлоунс», это такой дом престарелых неподалёку. Про это мы тоже скандалили. Но она меня уговорила – она всегда меня уговаривала.

В общем, оказалось, что Марион живётся в «Фэрлоунс» просто лучше некуда. Там заправляет миссис Беллами – и ведёт этот корабль через все рифы, как настоящий капитан, только чуткий и добрый. И сиделки милые и заботливые. Беда в том, что на «Картошечке» много не заработаешь, да и выезжал я редко. Отчасти дело было в этом. Не мог платить по счетам. С машинами я управляться умею, а с деньгами нет – такой уж я.