Купив билет на «Незваного наследника», я сидела в фойе кинотеатра «Победа». В руках у меня были пирожки, которые я непринужденно пережевывала, разглядывая публику. Из кресла в зале люди смотрелись такими же, что и из окна троллейбуса: никаких резких отклонений от неплохо одетого, неглупо взирающего на мир стандарта. Одиночество в незнакомом городе могло подарить мне непринужденность, с которой я жевала пирожки. Разглядываемая публика видела меня в первый и последний раз. Нужно было внушить себе это, и все.

Ничего хорошего я от фильма не ждала. И он мои предположения оправдал. Заставил юношу, шлявшегося без дела (в общем-то, он был хороший, просто не нашел себя), попасть на стройку, где прораба замучила текучесть кадров. С первых минут меня возмутило, что на стройке была куча красивых девушек в кокетливой спецодежде. Это было оскорблением для девушек, с которыми мне пришлось работать в августе на строительстве общежития. Рабочие кадры были на девяносто процентов из сельской местности. Поломка грузоподъемника и придирки бригадира превращали речь девушек, женщин в сплошную импровизацию из непотребных слов. Вряд ли красивый юноша с магнитофоном и гитарой рискнул бы появиться среди таких, в телогрейках, пятнистых от капель краски. Но среди красивых девушек от нечего делать почему бы и не появиться. И юноша веселит зал своими выходками, направленными на нарушение трудовой дисциплины. Заодно так, между прочим, он решает проблему текучести кадров, развернув самодеятельность. И к удивленному прорабу плывут люди с гармонями и другими музыкальными инструментами. Они горят желанием работать на стройке. Но прораб уже ничем не может их порадовать. Совсем недавно он выяснил, что этот бесшабашный, но, в общем-то, хороший парень – его сын. И прораб придирчивей стал к нему относиться. Смотревший ранее на выходки сына вполне терпимо, он влепляет сыну ремнем по атлетически сложенной спине. После этого юноша уходит якобы навсегда. Но его неудержимо тянет к стройке. И он туда возвращается. Радостными лицами и криками его бригады закончился этот фильм…

После «Незваного наследника» я сделала обход попадавшихся на пути магазинов. Съела еще два пирожка и поехала на улицу Достоевского. Был всего час дня, но я не смогла себе придумать ни одного развлечения.

Дорвавшись до блаженного тепла, Таня Елагина включила песню про птиц и закурила, усевшись с ногами в кресло.

– Ну как тебе наш город?

В комнату вошла Лидия Николаевна с «Беломором» в руке.

– Мне понравился, – ответила Таня. – Современный город. Чистый такой… – И она нахмурила лоб, отыскивая другие достоинства.

Но Лидия Николаевна не стала ждать, задав Тане неожиданный вопрос:

– Ну-ка ответь мне. Какое впечатление на тебя произвел Василий? – Таня увидела ее внимательные ждущие глаза. Уверенность в том, что искренность обернется противнее, заставила Таню скромно пожать плечами. – Только честно!

Лидия Николаевна не отступала. Таня еще раз пожала плечами.

– Что, интеллигентность не позволяет? – понимающе спросила Лидия Николаевна, совсем уничтожив возможность неискреннего отзыва. И Таня честно ответила:

– Впечатления не было. Пока.

– Правильно! – подтвердила Лидия Николаевна. – Чего-то в нем для Наденьки не хватает. Правильно ты, Таня, заметила.

– Да… – вынуждена была сказать Таня под взглядом ее требующих глаз. – Чего-то не хватает. Надя как-то тоньше…

– А что ты, Танечка, хочешь? – перебила ее Лидия Николаевна. – Он мне и сам говорит: «Чего вы, бабулечка, от меня хотите? Я же деревенский». Парень ведь всю жизнь прожил в деревне. Вначале он был очень груб. И не замечал этого. Стучится в дверь – Наденька его спрашивает: «Кто там?» А он: «Открывай давай!» Я его потом в сторонку отозвала и говорю: «Васенька, да разве же так можно?» А он удивлен: «Что я такого сделал?» Чего же ты хочешь? Он же в деревне жил. Ему на все глаза открывать надо.

Таня слушала Лидию Николаевну, как всегда, внимательно, понимающе кивая.

– А уж любит он ее!.. До того любит, Танька! Он даже к вещам ее ревнует.

«А к подругам тем более. Так что чем скорее отсюда умотаешь, тем лучше», – сказала себе Татьяна.

– К подругам тоже. А подруги у Наденьки все такие сволочи. Она для них ничего не жалеет, чего им только не дарит, чего только не покупает. А из подруг хоть карамельки бы паршивой кто-нибудь принес. Ну слава богу! С приездом Васи они все меньше ходят.

Тане стало стыдно оттого, что она не привезла Наде даже паршивой карамельки. Потом она себя успокоила тем, что и Надя ей ничего не привозила. И в конце концов Таню взяло зло, что Лидия Николаевна взяла на себя право лезть в чужие отношения, где и без подарков было неплохо. И, в общем-то, пока ничего существенного по поводу претензий к Татьяне Елагиной лично сказано не было. Таня мрачно курила, ожидая, какой еще камень полетит в ее огород. Лидия Николаевна посмотрела на нее очень внимательно и, глубоко затянувшись, спросила:

– Слушай, Татьяна, у вас в семье есть кроме тебя дети?

– Есть, – ответила Таня, – младшая сестра.

– А ведь твою сестру гораздо больше любят, чем тебя? – Лидия Николаевна посмотрела еще внимательней и проникновенней.

Людям всегда приятно, когда про них что-то угадывают. И Таня удивленно протянула:

– Да…

– Эх, мать-то у тебя какая! – с болью в голосе сказала Лидия Николаевна. – Не обогрела тебя…

– Да… – протянула Таня во второй раз. И в этом повторном «да…» было уже больше благодарности, чем удивления.

– Жалко мне тебя, Танька! – Лидия Николаевна встала и прошлась по комнате. – Ох, жалко! Погибнешь ты… Какая-то ты вся худая, истощенная… Вот курить начала. А человек тогда курит, когда у него на душе неспокойно… Жалко мне тебя, Танька. Жалко… Хорошая ты девчонка. Глаза у тебя такие… Столько в них страдания. Нет, не то.

Лидия Николаевна стремительно вышла из комнаты и, вернувшись обратно, с болью в голосе произнесла:

– Столько в них ищущего!

О! Таня не в состоянии была протянуть свое благодарное «да…». Она сдерживала слезы. Ни друзья из города А, ни Надежда, ни Сергей Нинашев не смогли сказать о ее глазах то, что она сама себе о них говорила.

– Кто же это тебя в клещи взял? – раздумывала Лидия Николаевна, взволнованно ходя взад-вперед по комнате.

– Кто?!

Таня смотрела на нее с восхищением и уверенностью в том, что она сама ответит на этот вопрос. Глубоко затянувшись, Лидия Николаевна прекратила хождение по комнате и сказала без тени сомнения в голосе:

– Разлюбил!

Таня закрыла глаза в знак того, что все верно, и быстро прошла в комнату с цветами. Людям всегда приятна боль за их судьбу в чужом голосе. Таня Елагина плакала благодарными слезами. Она прощала Лидии Николаевне все камни в свой огород и многое другое, чего бы никогда не стоило прощать. Потому что установить с кем-нибудь контакт для Лидии Николаевны было все равно что раз плюнуть…

После того как раздался звонок, я услышала: «Ах, Васенька! Внучек мой любимый!» – и старательно вытерла слезы захватанным носовым платком.

– Ай-яй-яй-яй! – приветствовал Лидию Николаевну Василий. – Ну это ж надо такое, а!

Я улыбнулась и подумала, что этот номер выходит у Васи бесподобно.

– Что с тобой? – спросила Надя, заходя в комнату. – Бабка душу изгадила?

– Ты что?!! Мы с ней так здорово поговорили. Знаешь, сколько она правды сказала.

– Странно! Как это бабка может говорить правду? Мне кажется, она вся пропиталась ложью.

– Не знаю. Значит, не вся.

– Может быть, Танюш! Ты одевайся. Сегодня у всех черная суббота, и Людины родители во вторую смену. Сейчас пойдем к ней. Посидим. Там еще будут ее брат Сашка и Нинка. Я пока с бабкой поговорю. Ты собирайся.

Через несколько минут я услышала хриплый голос Надежды, доносившийся из кухни:

– Где мясо?! Какое мясо?! На которое я тебе деньги давала! Чего врешь? Чего нету? Давай сюда десять рублей, а то я тебе в харю утюгом запущу! Где деньги? Пропила? Снова пропила!