Одинсон сделал пару осторожных шагов, озираясь по сторонам, но никого не увидел, лишь туманную дымку, едва подсвеченную неясным серебристым светом. Тор не услышал голос, не увидел облик, все, что случилось с ним в этот момент — это полное затмение. Тьма взорвалась и окружила, сгустилась вокруг и словно влилась в его тело мощным потоком.
Нефилим перестал быть чем-то осязаемым, он обернулся туманным шлейфом. Без глаз он видел все, будучи ничем; без ушей он слышал звуки битвы за вратами чертогов, лишённый оболочки он чувствовал, как клубится вокруг энергия, он сам был её частью и взаимодействовал с ней на одном уровне; как переплетается огонь и воздух в одной плоскости, так Тор чувствовал присутствие Генуана. Ему не нужно произносить и слова, чтобы его услышали, ему не надо комкать свои слова в сладкую речь. Генуан сообщал ему о славной битве и пролитой крови за пределами врат, и схватка между воинством света и тьмы велась из-за него, полукровки. И в этом беспросветном тумане, которым Тор обернулся, он чувствовал и понимал только одно, — Локи в самой гуще схватки схлестнулся с Хеймдаллем и, жертвуя собой, нанёс сокрушительный удар. В пылу схватки ангел не почувствовал, как по его некогда могучему телу растекается ядовитая чёрная река древнего проклятия. Одинсон не ведал, из какого потайного уголка подсознания Фарбаути вытянул это проклятие, он знал о другом, — где любимый демон нашёл силы отдать свою жизнь ради мимолётных секунд, которых будет достаточно для полного перехода.
***
Локи стал последней преградой Хеймдалля на пути к вратам. Пока избранные бились в воздухе, схлестнувшись не на жизнь, а на смерть, не успевающие перевести дух, демоны и ангелы спешили на подмогу своим. Кровавая картина плыла перед глазами, никто ничего не успел понять, когда Локи полетел вниз сломленной куклой, одно крыло было сломано. Танос и Лафей, не сговариваясь, ринулись, чтобы успеть хотя бы подхватить Фарбаути, но оба так и не достигли цели. Зеленоглазый демон рухнул в тёмное облако у самой красной тверди, а Хеймдалль устремился к вратам. Лафей подлетел к своему чаду, но тёмное облако проглотило сына в мгновении ока, затем стало увеличиваться в размерах. Танос рванул Лафея за руку, оттаскивая в сторону. Тьма рассеялась, оба демона переглянулись, там было чему удивиться. Причина розни между двумя мирами, а именно — Тор Одинсон во всей своей красе материализовался в туманной дымке, бережно удерживая Локи на руках. За спиной полукровного ангела красовались тёмные демонические крылья, Фарбаути — в его объятиях без сознания, но его крылья в целости, и это немного успокаивает Лафея, и даже Танос выдыхает с облегчением.
Все замирают, не в состоянии шевельнуться, продолжить бой, занести клинок или впиться в шею недруга, раздирая плоть. Лафей видит, каких трудов новоявленному демону стоит сделать те несколько шагов в его сторону, с какой ревностью во взгляде он передаёт Локи в руки отца, и взгляд его суров и непреклонен. Синекожий с достоинством выдерживает этот властный взор и забирает сына, прижимает к себе. Тор медленно поворачивается, избранный ангел уже во все глаза смотрит на него и с яростным криком коршуном летит к нему. Танос осторожно ощупывает крылья брата, никто не стремится помочь Тору, кажется, помощь ему и не требуется. Ярость Одинсона не знает предела в этот момент, все, что было разрознено и неведомо ему доселе, открылось и лавиной накрыло с головой, придало ему сил и решимости.
Его предали в тот самый момент, когда Малекит задумал свою месть. Всю его жизнь вокруг клубился обман, он так многого не знал. Не ведал о том, что Фригга всегда любила Малекита больше, чем кого-либо в этой жизни, не мог и предположить, что Малекит был его демоническим отцом. Сегодня новорождённому демону открылось многое: какой непомерной силой и отвагой обладал Локи, вступив в бой с одержимым Хеймдаллем, жертвуя собой во имя любви. Теперь Тор знал о мужестве сущностей, к которым прежде испытывал пренебрежение. Всё, что он понял и увидел сегодня, вселило в него невероятную мощь, он швырял Хеймдалля без особых усилий, он с насмешкой на губах отражал его слабые удары, как видно, проклятие Локи наращивало силу. Одинсон повалил его на кипящую жаром землю, и пока тот пытался сдавить его шею, сбросить с себя, новорождённый демон вцепился в его крылья и натянул, не чувствуя ни боли, ни удушья от сомкнутых на своей шее цепких рук. Один рывок, и избранному ангелу конец.
— Довольно… — тихий шепот, словно лёгкое дуновение ветра в пекле Муспелльхейма, заставил Тора притормозить, а Хеймдалля — немного ослабить хватку на шее врага, больше от недоумения. Он всерьёз решил, что в данный момент телом Тора управляет дух Генуана, и борется он именно с ним. Но голос повелителя тёмного мира снова раздался от самых едва приоткрытых врат. — Он теперь мой, Аудан поздно спохватился. Отпусти его, Тор, избранный получил своё.
Одинсон и в самом деле отпустил, резко спрыгнул со своей добычи, но в глазах его горело обещание расправы. Хеймдалль своё получит, не в этот раз, так в другой. Избранный ангел, порядком израненный и избитый, покидал Ётунхейм с опущенной головой: он уходил в одиночестве, оставляя своих собратьев истлевать в кипящих реках, через какое-то время от них не останется и следа. Демоны собирали с поля боя своих собратьев, бережно подхватывая на руки, и подносили к вратам заветных чертогов. Сурт искал глазами свою единственную возлюбленную. В Ётунхейме вид у неё был вовсе не такой, как в мире смертных, но для него Фрейя была невероятной красоткой в любых обличиях. Он отыскал свою любовницу, изрядно вымотанную в пылу схватки, она несла на руках мёртвого друга в разы больше себя, у самой с мясом вывернут один рог, выбит глаз, перебита рука. Погребальная процессия продолжалась недолго, Тор тоже принял в ней участие, он взял на руки огненновласую демоницу, поднося её к чертогам Генуана.
Поверженных демонов упокоил Генуан, укрывая своих детей тёмным пологом. Туман охватил множество тел, рассеивая их, превращая в бронзовую пыль, что оседала в кипящих реках и на стенах, зависала в воздухе. Пусть помнят об этой битве и о победе. Одинсон обернулся, поймав взглядом растерянного Лафея. Синекожий демон выражал беспокойство и смятение, взгляд его направлен на сына, что безвольно повис у него на руках. Сейчас Одинсон видел, что Лафей действительно являлся Локи отцом, куда более заботливым, чем его собственный. Новорождённый демон медленно двинулся в его сторону.
— Почему он не приходит в себя? — обеспокоенно прогудел рядом стоящий Танос.
— Я погрузил его в глубокий сон, — объяснил Тор, подходя ближе. — Ему нужно восстановиться…
Лафей осторожно и довольно целомудренно, как для демона, поцеловал Локи в висок, Тор сглотнул, но не выказал неудовольствия, однако ж он подошёл ещё ближе, и синекожий без промедления вернул спящего принца в руки вступившего в их ряды демона. Наставник осознавал важность Тора в жизни сына, к тому же признание нефилима говорило само за себя, об этом услужливые черти уже успели донести. Найдётся ли ещё один такой безумец, кто заявится на вечеринку своих врагов и объявит о своих чувствах к демону? До последнего наставник не знал, кто похитил сердце неуёмного и самого любимого его чада. Тогда расспрашивая о нефилимах, Локи обманул его, заставил думать, что избранница его — женщина, а оказалось совсем наоборот.
— Вот, значит, какой ты, — хмыкнул Лафей, не сказать, чтобы одобрительно, а потом покивал, принимая решение сына, как должное. — Локи потерял голову из-за тебя, хочется верить, что ты хоть в половину стоишь его.
Тор собственнически прижимал к себе любовника, на критику не отреагировал вообще, но слова Лафея, его отеческая реакция, порадовали.
— Тебе положены отдельные чертоги, — пробасил вдруг Танос. — А Локи нужен отдых.
Танос и Лафей провожали новообращённого демона с драгоценной ношей на руках молча, как если бы Локи отправлялся в последний путь. Оба синикожих демона оставили любовников наедине в скромной обители — каменном ущелье, где мерцали слабые огоньки на отвесной стене, словно рыжие светлячки. Тор уселся на каменный пол, не выпуская Локи из рук. Сейчас ему хотелось просто закрыть глаза и отдохнуть, восполнить силы и прийти в себя.
