«Теперь я вижу, почему ты его спас, кто, как не ты, поймёт мою боль», — горько ответила ведьма, чувствуя стальную хватку мужских рук на своих запястьях.

«Не понимаю тебя», — покачал головой Лафейсон, выискивая смятение в её глазах.

«Ты не знаешь? — удивилась Сиф, она бросила мимолётный взгляд за спину чернокнижника. — Я не могу ошибаться, я вижу родственные связи, они тонкими нитями опутывают родных людей. Ваши линии неясные, чтобы заметить, нужно присмотреться. Одинсон твой брат. Ты не знал?»

Слова ведьмы стали для него полной неожиданностью.

«Всё ещё желаешь быть с ним? — резко бросил Локи, говоря про Маркуса. — Даже так?»

«Быть с ним — моё единственное желание, — она судорожно сглотнула. — Я же говорю, ты поймёшь».

Локи развернулся. Шагая к дому навстречу Тору, он отдал волку единственный приказ: «Фенрир, сделай это быстро». В этот раз зверь не буйствовал лишь оттого, что Локи с пониманием отнёсся к принесённой ведьмой жертве, чернокнижник не хотел её мучить больше, чем есть.

Лафейсон не мог оставить слова ведьмы без внимания, не мог забыть и отгородиться. Ему необходимо было узнать правду, подтвердить или опровергнуть то, что было явлено. Теперь Локи знал наверняка, Тор рассказал ему свою историю, Лафей подтвердил все факты, только не стало от этого легче, не стало проще. Одинсон был его сводным братом по матери.

Одним своим поступком Лафей перечеркнул четыре жизни.

Сердце у Локи разрывалось от боли. Почему отец просто не забрал его? Ведь он мог, будучи сильным адептом, не доходить до крайности. Почему он не сохранил жизнь родителям Тора? Тогда бы всё сложилось иначе, Одинсон прожил бы иную жизнь — счастливую, в этом случае судьба не привела его столько лет спустя в дом про́клятого брата-колдуна.

***

Тор обогнул озеро, ноги вязли в снегу, словно некие потусторонние силы сковывали, не давали идти вперёд. Как-то нехорошо было на сердце, когда он спускался по лестнице, покидая колдовскую избу, а теперь и вовсе тоска голодным волком грызла его, не давала покоя. Охотник резко развернулся, сердце яростной хваткой сжимало от дурного предчувствия, только усугубившегося от увиденной картины.

У Тора перехватило дыхание: Эрос стрелой мчался ему навстречу. Он бежал к нему, словно спасаясь от яростного, сметающего всё на своём пути огня. Он мчался за ним, чтобы остановить, развернуть его назад, и Одинсон понял это как очевидную даже для дурака истину.

— Локи, — только и произнёс охотник.

В голове охотника не было ни одной вразумительной мысли, он снежным барсом бежал по сугробам, с какой лёгкостью ему давались эти яростные прыжки, рядом с ним летел Эрос.

«Лафей», — звучало набатом, Тор был уверен: это мысли кота, спешащего на помощь компаньону.

Одинсон не знал, сколько времени прошло, они с Эросом мчались быстрее ветра. Тор физически ощущал, как сгущалась магия вокруг избы, казалось, вот-вот случится нечто очень страшное. Одинсон взлетел по лестнице, он один раз сильно ударил по дверному полотну, без сомнения, вход был закрыт. Не было времени увещевать Локи через преграду, да и услышит ли колдун, Тору оставалось действовать.

Одинсон не знал, чего ожидать, что увидит, когда войдёт, что произошло с Локи и причём тут его отец, надеяться на козлов сейчас показалось ему просто глупым. Действовать надо было прямо сейчас и яростно, с напором, как он умел. Всё произошло слишком быстро, охотника охватили яркие вспышки — и через какой-то миг он оказался в избе, словно провалился сквозь время и пространство.

Когда Локи говорил о разнице между адептами и колдунами, Тор на его примере видел, сколь велика была сила чернокнижника и насколько малы возможности высокомерных адептов, но то, что он лицезрел сейчас, превосходило все слова и действия Локи до того. Сын Лафея демонстрировал напоказ лишь малую толику своей силы.

Локи стоял над корчившимся на полу человеком, и весь его тонкий стан излучал магический огонь: языки невероятного пламени меняли цвет от золотисто-красного к изумрудно-зелёному. В какой-то миг Одинсон растерялся, не зная, как реагировать, как подобраться к магу, следовало ли вообще вмешиваться? И только сердце подтолкнуло к правильному решению.

Очертя голову Тор бросился к колдуну, в надежде унять пламя его ярости, он не пытался понять, что именно происходило, знал лишь, что необходимо было приблизиться, коснуться, поглотить яростную энергию. Превозмогая магический огонь, Одинсон схватил мага сзади и прижал к себе. Чернокнижник вздрогнул от окатившей его прохлады.

— Хватит! — прорычал в самое ухо, словно ледяной водой окатил, растерявшийся колдун дёрнулся в стальном капкане чужих рук. — Что ты творишь?!

Изба замерла, затаила дыхание. Одинсон ощутил себя внутри живого организма, пропитанного древней магией, и это непостижимое чувство принадлежности, прежде ему неведомое, задело тонкие струны глубоко внутри. Словно повторялись давно забытые события, о которых в памяти не осталось следа, лишь инстинкты подсказывали схожесть ситуаций.

— Тор? — слабо выдохнул маг, Одинсон немного ослабил хватку, но Локи не сопротивлялся. — Ты не должен быть…

— Спровадить меня решил, — зло выпалил охотник и в сердцах бросил вдобавок: — Чёрт проклятый!

Локи шумно сглотнул, заметив, как у его ног зашевелился поверженный дух. Одинсон, казалось, тоже заметил это движение. Локи предпочёл бы тысячу раз умереть, нежели пережить этот миг: ему придётся рассказать Тору, это будет справедливо.

— Ну и зачем, а? — Тор схватил Локи за плечи и грубо развернул к себе.

В голове стали метаться странные мысли, может, колдун вызвал отца в надежде поразвлечься с ним, ведь чернокнижник говорил о том, что желал Лафея, думал о нём. Но стоило заглянуть магу в глаза, Одинсон понял: его предположение было в корне неверно, перед ним были заплаканные красные глаза, а вовсе не подобострастное лицо жаждущего любовника.

Поток заготовленных ругательств так и застрял посреди горла. Одинсон порывисто прижал мага к себе, захватил в объятия, чувствуя, как и сам дрожал от волнения. Что бы ни случилось, он хотел поддержать чернокнижника, смахнуть его слёзы и обнадёжить.

— Я испугался за тебя, — прошелестел охотник, на миг прикрыв глаза, сосед на объятия не отвечал, он вдруг стал таким пассивным. — Он не навредил тебе? Локи?

Не услышав ответа, Тор отстранился и опасливо заглянул в глаза колдуна. Сколько в них было боли и безысходности. Нет, Локи вызвал отца вовсе не для запретных развлечений, между ними что-то произошло. Родственные неурядицы и недосказанности переросли в перебранку и вызвали ярость могущественного божества.

— Не может быть, — скрипуче выговорил Лафей, привлекая к себе внимание. — Вот оно что?

Локи медленно обернулся, тон отца ему не понравился. Лафей всё понял, в этом не было и малейшего сомнения, тонкие губы украсила странная улыбка. Тор вышел из-за спины соседа, грозно взирая на мужчину. Жгучий брюнет не спешил подниматься с пола под гнётом власти чернокнижника. Тор не мог не заметить: Лафей был действительно привлекательным представителем мужского пола, Локи унаследовал его чёрные шёлковые пряди, тонкий стан и глубокие колдовские глаза.

— Не обязательно было спроваживать меня, если хотел его увидеть, — Тор старался не показать своего недовольства, не нравилось ему всё это. Странная картина, непонятная. О чём они говорили? Почему властный и жестокий при жизни Лафей так смотрел, словно знал какую-то страшную, интригующую тайну?

— Его? — Локи нахмурился и повернулся к Тору.

— Это твой отец, — пожал плечами Одинсон. — Эрос примчался за мной, и я… В общем, я понял, что это Лафей и что-то тут у тебя не в порядке.

— О! Он так много знает о тебе, — восторженно прошелестел воплощённый дух. — Он мне нравится.

— Заткнись! — выплюнул Локи, снова возвращая своё внимание к отцу. — Закрой свой рот, иначе я…

— Сделай мне так больно, как только сможешь, Локи, — сладко проронил Лафей. — Я подчинюсь, я твой раб, мой господин.