– Скажи, она сексуальная? – повторила Ой.
– Сексуальная.
Длинная её прядь волос, каким-то образом выбившаяся из резиночки сзади, всё падала на глаза и явно ей мешала, но руки были заняты картошкой, Ой дула вверх, поправляла плечом, но это мало помогало. Я встал и, подойдя, убрал чёлку. Глаза Ой сузились, и уже специально дёрнув головой, она упрямо уронила прядь. Но тут ворвалась счастливая Нет, сзади внесли большой ящик.
– Я купила телевизор, я купила телевизор!
Мы сидели на ковре около кровати, младенец заснул и не мешал. Ой обняла маленькую Нет, которая, внезапно погрустнев, совсем не ела, а сзади итальянец мрачно смотрел на их спины. Мне даже показалось, что его нервное лицо чуть повернулось для лучшего обзора. Немного погодя присоединилась ещё женщина, возрастом старше всех, очень медленная, с величавыми, плавными движениями.
– У меня был друг из Греции. Я думаю, Израиль рядом?
– Рядом, – я подтвердил.
– Так ты действительно оставляешь Нет? – неожиданно спросила Ой.
– Ой, зачем? – Нет дёрнулась. – Я же тебе объяснила: моя работа с Алексеем кончилась.
Вечер пожирал звёзды одну за другой, но мне было всё равно. Свободный, я шёл по ночному городу, и девка-реклама, светясь, зазывала меня в свои притоны.
Перед расставанием Нет, накрасив заново губы, подала мне по-мужски руку и, готовясь с побледневшим лицом, как к бою, к ночной работе, куда-то в пустое пространство сказала:
– Я точно знаю, мой Будда меня сегодня не оставит, я подцеплю американца.
Цепляй, цепляй, мне-то что? Игра в любовь для меня вышла дороже, чем обычные встречи. Я ещё раз взглянул на рекламу и застыл: всё вокруг стало жёлтым. Потекли жёлтыми пятнами здания, вспух жёлтыми пузырями асфальт, и жёлтое рассохшееся небо просыпалось ржавчиной на голову. И в этой сухой жаркой желтизне как спасение показалась тоненькая фигурка с детским личиком, в беленьких обтягивающих джинсах и беленькой рубашечке. Милая… Моё разовое чудо… Что? Мне махнули рукой? Вся безумная тяжесть спустилась вниз и сосредоточилась в одном месте, мир сузился до колеблющейся приглашающей узкой фигуры, я двинулся за ней, как сомнамбула.
Но чудо, как всякое чудо, продолжалось недолго: из её комнаты в жуткой дощатой гостинице выскочил худой мужик в юбке, показав на мгновение старое лицо под чёрными спутанными волосами, и я понял. Комок подкатил к горлу, желтизна подёрнулась рябью и рассосалась, оставив привкус прогорклости в горле.
– Мужчина, что-то не то?
Меня замутило.
– Не то, – я собрался с силами, – но это уже не имеет значения.
«Мой Будда, а мне, значит, ты это приготовил? – мелькнуло. – Ты так хочешь? Ладно, я в твоей стране».
Фигурка разделась, обнажила чуть припухшие соски, ломкое, коричневое тело, руки тростинками, более широкие на локтевых сгибах, на бёдрах осталось полотенце. Да даже если бы я хотел уйти, уже не смог бы – ноги не повиновались.
От существа несло не женским и не мужским духом, некая смесь табака и духов, я прикасался и одновременно отталкивал его.
– Мужчина, а деньги?
– Всё тебе деньги, – и я, ахнув, шарахнулся в сторону.
Андрогинное тело на моих глазах стало изменяться, становилось усядистым, грузным, полез вперёд живот, оплыло лицо, на меня смотрел я сам.
– Мужчина, а деньги?
Мой Будда, каждый раз я трахаю себя сам.
Потный и грязный, я поплёлся обратно. Совершенно обычный вечер (и откуда я взял желтизну?) к тому времени уже пожрал все звёзды и повесил пелену ещё большей духоты. А я думал, что всё-таки я дурак: ну зачем мне надо было следить тогда? Ведь мне нравилась эта девушка, и я догадывался об её фокусах. Я обязан силой приучить, вдолбить себе, написать на лбу: хочешь быть рядом с человеком – прощай ему!
Но не всё так легко заканчивается. В этот вечер я ещё раз встретил Нет. В дискоклубе «Бомбей» девочка с узкими глазами и ниспадающей чёлкой, в огромных сандалетных платформах пританцовывая на эстраде, задорно запела тайскую зажигательную песенку. Все повскакали с мест, и я вдруг увидел рядом с полупьяным, голым по пояс, длинным парнем Нет. Маленькая, ловкая, со своей поразительной грудью, повязав голову его рубашкой расцветки американского флага, она вся отдалась танцу, при этом не упуская момент прижаться точно так же доверчиво, как в бытность ко мне, к остолбеневшему, еле передвигающему ногами партнёру. Я растерялся – может, уйти? Но вместо этого упрямо сел около танцплощадки и заказал кофе. Нет с парнем ещё потанцевали, парень захотел пить пиво, Нет хохотала, дурачилась, чёркала что-то ему на квитанции, подмигивала, наконец повела к выходу, бережно придерживая за талию. Но проходя мимо, вдруг бросила на мой столик записку. На квитанции за напитки были написаны всего три слова: «Как ты, Алексей?»
Ну что я могу сказать?
Сью-сью, прощай, маленькая птичка.
Подняться над землёй
Сегодня, в одиннадцать часов вечера, возвращаясь из города Сыктывкара, один наедине с собой в почти пустом вагоне, он не был счастлив – ему отказали в любви. Загородившись от неяркого вагонного света ладонями и прижав лицо к холодному стеклу, он разглядывал ночь за окном с её мгновенно проносившимися одинокими дорожными переездами с огоньками семафоров, заснеженными станциями северных российских посёлков и бесконечный лес, лес, лес.
– Эй, парень! – послышался весёлый голос сзади. – Кажется, на одной остановке сходим…
Он обернулся – в проходе стоял Щербатый и улыбался.
– А-а-а, – неохотно сказал, – откуда едешь?
– Бухали там, бухнём и тут, – Щербатый уселся рядом и толкнул его в бок. – Лёха, а с тобой, оказывается, бабы едут.
Действительно, две штуки баб сидело. Одна – лет двадцать пяти, похожая на третью мировую войну и без передних зубов; вторая – шестнадцати-семнадцати лет с миловидным круглым личиком и маленькими быстрыми глазками.
– Эй, девочки, а давайте к нам, у нас водочка есть, – позвал их Щербатый и поставил бутылку на стол.
Девочки жеманиться не стали и с готовностью сели рядом. Водку они пили, не закусывая – нечем было, но пьянеть не пьянели.
– Короче, так, – шепнул ему Щербатый, – берём их с собой в посёлок. Жить будут у тебя – ты всё равно один. Я буду с малолеткой, а ты бери ту каргу дикую…
– Что-то быстро у тебя получается, – сказал Алексей. – Если они жить будут у меня, то с малолеткой буду я, а не ты.
Щербатый вскочил на ноги, но потом раздумал и опять сел. Вытащили ещё бутылку. Со второй стало веселее, и в вагоне явно потеплело. А к ним как-то незаметно присоединились ещё двое: плечистый, лет тридцати пяти, и постарше, где-то под пятьдесят, с огромными, кирзовыми руками. Положили нож на газету, достали опять, плюс сало там, огурчики солёные. Сидели. Щербатый взял каргу и пошёл в туалет. Алексей равнодушно глотал водку, а малолетке явно понравился крупный, плечистый красивый парень. Она потихонечку так придвигалась к нему, придвигалась, пока не устроилась очень уютно под небрежно обнимающей её гибкую девичью спину крепкой рукой и голову свою положила тому на грудь. Но, развалившись на сиденье, улыбаясь, плечистый начал вдруг ударять её сперва плашмя ладонью, а потом и кулаком. Сначала малолетка принимала это за игру, но кулак бил всё сильнее, и она заплакала.
– Сдвинься к окну, – сказал Алексей.
Малолетка мгновенно переместилась, и он сел между ней и парнем.
– Фраер вонючий, – удивился плечистый, – ты с кем связался, падло? А ну встал, быстро!
– Хватит, наигрался уже, – тихо ответил фраер.
Они вытащили его в тамбур.
– Всё, петух, приехал! – у Кирзового щёлкнул нож-бабочка.
Но тут вошёл проводник и, особенно не глядя на троих, посвистывая, стал открывать дверь наружу. Ворвался свежий, морозный ветер, замелькали близкие огни, поезд замедлял ход.
– Ми-и-кунь, – с видимым удовольствием заорал проводник.
Двое сошли, а Алексей пошёл обратно доедать сало, оставшееся на столике, – голодный был с пустой водки и нервов. Наконец вернулся ленивый Щербатый с такой же ленивой, равнодушной сейчас каргой и отправился сразу спать. Потом женщины отдельно поехали дальше на Север, а Алексей со Щербатым вышли на следующей остановке, станция Вожская она называлась.
