– Непросто: Алексей.
– А-лек-сей, – повторила по слогам. – Действительно, непросто.
Мимо сплошным потоком двигалось нескончаемое желтоглазое стадо машин; с набережной ни ветерка, чуть подальше, в глубине между стойками, были видны канаты высоко поднятой площадки ринга, где двое худых, жилистых, одетых в широченные трусы, резко били друг друга ногами. Я посмотрел на время: стрелка перескочила за час ночи, и решился.
– Нет, ты можешь пойти со мной?
– Конечно.
Спрыгнула со своего стула и вышла за перегородку. Стоя, она мне доставала до плеча.
– Я маленькая леди, – посмотрела тревожно.
– Мне нравятся маленькие леди.
Мы доехали до гостиницы. В номере Нет сразу пошла в душ, а выйдя, закутанная в синее гостиничное полотенце, как-то странно доверчиво прижалась. Я растерялся и погладил сверху мокрые блестящие волосы. Нет подняла лицо:
– У тебя есть жена?
– Подруга, но мы с ней разругались.
– Бэби?
Покачал головой и осторожно развернул полотенце: у маленькой леди были большие для её роста груди с поразительно длинными тёмными сосками. Нет лукаво посмотрела и отобрала полотенце.
– Холодно!
На той израильской подруге я хотел жениться.
На восьмой, праздничный день робкой весны мы встретились, и я подарил ей гордые, как лебеди, готические колюче-красные нежные розы. Она, ахнув, вдохнула аромат, застыла, и я клянусь: неплохое вышло сочетание бледного лица с полузакрытыми на мгновение восторга глазами, пухлых капризных губ и яркого царапающего пламени цветов. Я и сам неожиданно получил подарок: тесно завёрнутый в коричневую бумагу дезодорант в чёрном флаконе. Тоже сочетание: смешно и немного стыдно.
– Этот запах меня возбуждает, – проговорила она, протягивая подарок.
– Понял, – я понял.
– Э-эй! Ты куда пропал?
Нет, сидя на кровати, покачивала руками свои заканчивающиеся морщинистыми дразнящими солдатиками груди и улыбалась.
Действительно, какая разница: розовые соски, тёмные соски, когда реакции одни и те же?
Я разделся, дотронулся до Нет и мгновенно забыл обо всём.
Через час она изумлённо сказала:
– Ну ты даёшь! – и заснула сразу и беззвучно, забыв откинутую руку у меня на подушке.
Я же ворочался, ворочался, наконец не выдержал и включил телевизор: в Бангкоке какой-то человек бил себя палкой по ногам, спине, на одежде всё сильней проступала кровь. Наконец он откинул палку, выхватил нож, воткнул себе в живот, упал, и фотографы приблизились вплотную. Через мгновение сцену повторили плюс крупный план кровяных потёков у лежащего тела.
– Если хочешь, я уйду, если хочешь, я останусь, – сказала Нет на следующий день.
– Останься.
– Ура! Тогда пойдём есть. Я знаю место, где дёшево и вкусно.
Мы вышли, как пара детей, держась за руки: я, в шортах и майке, коренастый лысоватый израильтянин в очках, и смуглая черноволосая девушка в красненькой кофточке и джинсах. Идём себе мимо «Герман-хауз», где умный немец вкусно читает утреннюю газету, мимо «Кабакъ» с пинающим стулья тонкогубым злодеем, по дороге пронеслись, обгоняя друг друга, мотоциклы, мимо пустого «Айриш-паб» – трубач, теперь он спит, сомкнув усталые губы, ночью выдул все звуки и забыл свою беззаботную трубу сверкать горячим жёлтым на солнце и наконец увидели: на горизонте, сам себе тень и тело, тонкий китаец в высоченном поварском колпаке пляшет у жаровни.
– Вот он! – повернула счастливое лицо Нет. – Мастер. Мы будем есть том йам гунг!
Мы устроились за наскоро протёртым тряпкой столиком рядом с вентилятором, и он, разгоняя, разбивал горячий влажный воздух о наши спины. Важная круглолицая девушка в красном фартуке выслушала, кивая головой, подробные указания, ушла к своему мастеру, и я спросил – я всегда лезу, куда мне не нужно:
– Нет, у тебя есть парень?
Отрицательно покачала головой.
– Был муж, но мы разошлись, так что я одна, правда у меня есть брат, но он далеко, и он монах. Восемь лет, целую жизнь, я продавала рис, наконец год назад оставила ребёнка с дядей, приехала сюда и все заработанные деньги я посылаю к ним. Моему мальчику десять лет, он учится в престижной школе, и ему надо полторы-две тысячи бат в неделю.
– Но это же страшно много! Сколько ты получаешь в баре?
– Две в месяц.
– А платишь за квартиру?
– Семьсот.
– Как же ты справляешься?
– Мне помогает мой Будда.
Круглолицая девушка принесла дымящийся суп и к нему белый-белый рис. Я попробовал и оторопел от удовольствия.
– Скажи, здорово? – Нет сияла.
– Знаешь, я бы могла остаться с тобой, – вдруг храбро решила, справившись со своей порцией, – у тебя и снизу, и сверху всё нормально. Жаль, что ты на десять дней.
– Что у меня сверху, я ещё и сам не разобрался.
Нет хихикнула:
– Так разберись. Или пойди к Будде.
Зазвенел звонок, она схватилась за сумку, вытащила телефон:
– Алло, алло! Sawasdee Ka, Ой! Ты где? Да? Ну и как?
Неожиданно сунула его мне:
– Поговори с ней, Алексей!
– Алло?
– Привет! – смеющийся голос. – Что вы делаете?
– Завтракаем.
– В два часа?
– Так получилось.
– Очень даже интересно у вас получается.
Нет отобрала телефон и перешла на тайский.
– Это мой друг! – сообщила потом. – Она очень добрая. Я, приехав, была как слепой котёнок, не знала, куда приткнуться, а Ой, встретив меня, поверила. Когда мне нечего есть – я иду к Ой, когда мне плохо – я иду к Ой, когда хорошо – я тоже иду к Ой.
– Ой красивая?
– Да. Если меня берут два раза в неделю, её берут каждый день. Но сейчас у Ой бэби, и она почти не работает.
Я расплатился, и мы встали.
– Тут рядом «Биг-Си», пойдём туда, погуляем?
– А что это такое?
– Такой центр.
– Давай, конечно.
Несмотря на то что мы съели суп и к нему рис, а к рису рыбу с приправами, нас по-прежнему окликали продавцы съестного в шляпах-зонтиках, несущие на коромыслах огромные корзины с кальмарами, мясом, устрицами, креветками и ещё чем-то, чему я не знаю названия, и каждый их шаг сопровождался звоном колокольчиков; нам призывно махали руками продавцы кокосовых орехов, а продавцы сладостей бодро катили навстречу игривые, светящиеся разноцветными лампочками тележки.
– Success, – прочитала Нет название ресторана, у массивной двери которого был выставлен весёлый деревянный человек с открытым ртом. – что такое success?
– Ну, это как бы…. Ну, например, – я нашёлся, – если бы ты была занята на следующей неделе не два дня, а все семь.
Вход в центр охраняли два маленьких бесстрастных солдата в коричневой форме, высоких сапогах и с пистолетами на поясе. Появился офицер, они, отдавая честь, синхронно взметнули руки к фуражкам и, подпрыгнув, ловко щёлкнули сапогами: вблизи будто лопнул воздушный шарик.
– Вперёд, наверх! – Нет не терпелось.
Мы вошли, забрались на последний этаж, попав в полукруглый сумрак кинотеатра. Я машинально поднял глаза и ахнул: стремительный высокий потолок, раскрашенный синим и белым, вырываясь, создавал далёкое и прекрасное небо.
– Я ведь сюда часто прихожу, – сказала Нет с неожиданной грустью. – Просто смотрю, больше ничего. А про Success неправильно, – вдруг добавила, запинаясь, – я не знаю, но совсем неправильно.
Мои нежные розы для черноволосой израильской девушки, моя ломкая гордость. Девушка, ахнув, прижала к лепесткам лицо, но тут зазвонил телефон и, встрепенувшись, взяв его со стола:
– Ой, это ты, Лена!
Она начала расспрашивать о знакомых, жаловаться на усталость, смеяться новостям, записывать рецепт торта, я же будто ждал очереди у телефонной будки, около которой проходят с шумом трамваи, и пронизывающий холод налетает ветром с набережной Фонтанки.
– Я к тебе хорошо отношусь, – часто повторяла эта девушка, а я только теперь понимаю: уйти надо было именно тогда, пока выпархивающие из любопытного рта мотыльки слов так мило кружились у передающей мембраны телефона.
