Внизу бушевала вода, сдавленная еще одной скалой, и ее шум отдавался эхом от неприступных утесов. Места для дракона тут было сколько угодно. Устроив его недалеко от деревьев, Люк занялся костром у стены и заверил, что всю ночь тут будет тепло и удобно.

– Скала нагреется от огня и будет отдавать свое тепло.

И она же защитит нас от ветра. Главное – это не свалиться с обрыва. Так что, когда будете искать место для того, чтобы пописать – будьте внимательны.

– Я прямо в костер поссу, – заверил Ник.

– И получишь по башке! – пихнула его Нгака. – Нечего тут в костры ссать. Топай к деревьям, понял? – Она вздохнула и добавила: – Глаз да глаз за этими братьями…

– Это точно, – согласился Люк и достал из своего рюкзака стопку остывших лепешек.

Накинулись на еду так, словно и не лопали пару часов назад мясо. Хлюпая кинелем, Ник хвастался, что мог бы спокойно прыгнуть с обрыва и поплыть по реке и что это может любой дурак. Нгака поддразнивала его, Мэй молчала, наблюдая за этими двумя слегка прищуренными глазами.

Когда же лепешки закончились, а кинеля осталось на донышке кувшина, Люк потянулся и, почувствовав тяжелую сытость и легкую усталость, распорядился:

– Все, теперь всем спать. Найдите себе подходящее место и устраивайтесь. Шкуры на драконе. Ник, притащи и для сестры. А я устроюсь рядом с Енси.

Люк всегда предпочитал спать рядом с драконом. Он и сам не знал почему. Просто нравилось, и все. Словно близость любимой машины утешала и успокаивала. Потому он устроился под навесом крыла, расправил шкуру, завернулся в шерстяную ткань – вернее, только завернул ноги, потому что прохлада, царившая на скалах, была скорее приятной.

– Я с тобой, – проговорила Мэй и кинула вниз свой спальный мешок.

– Давай. Ты ведь тоже теперь Всадник. – Люк хитро улыбнулся и глянул на нее снизу вверх.

Мэй только дернула плечом и отшутилась:

– Все никак не могу привыкнуть, что ты мой жених. Жених и невеста ведь могут спать рядом, правильно?

– Если по традиции, то жених видится с невестой только в присутствии родителей. Наедине их не оставляют. Так принято, вроде как. Потому что вдруг жених передумает и поменяет невесту? И тогда семья не получит от него подарков и останется в убытке.

– Да-да, я помню. Правила продажи невесты. У вас столько самых разных правил, что немудрено растеряться…

– У вас тоже немало странностей. Ваши матери оставляют детей, кидают семьи. Скажешь – это не страшно?

– Страшно. Я своих детей не оставлю никогда.

– Правильно. Как Настоящая Мать никогда и никого не оставляет.

Мэй нахмурилась с таким видом, что стало ясно: слушать про Настоящую Мать она явно не настроена. Потому Люк лишь коротко произнес слова благодарения и улегся, подстроив под голову правую руку. И тут же понял, что очень хочет спать. Потому закрыл глаза и провалился в сон.

Разбудили его сильные толчки в бок. Сквозь дремоту ворвались запахи длинных древесных корней и драконьей чешуи, а после темнота разошлась, и появилось серьезное лицо Мэй.

– Горазд ты спать… Ничего себе. Еле разбудила, – проговорила светловолосая.

– Что? Ник убежал? – Люк уставился на Мэй, бестолково мигнул и убрал с лица надоедливые волосы.

– При чем тут Ник? Он спит себе, и Нгака тоже. Просто хотела поговорить… Знаешь что…

Мэй запнулась, посмотрела Люку в глаза, и того пробрала дрожь. Он сел и коротко ответил:

– Я слушаю. Я тебя слушаю.

Мэй вздохнула, отвела взгляд, принялась наматывать на палец прядь волос. После заговорила приглушенно и медленно:

– Мне просто хочется поговорить с кем-то. И не с кем. Видишь ли… То есть как бы сказать…

Она еще раз вздохнула и выдала:

– Мне снятся сны с того самого момента, как мы с отцом покинули наш Третий Город. Почти каждую ночь. И они… В общем, они странные и непростые. Все слишком настоящее в этих снах. Реальное и близкое. И они всегда одни и те же. То есть сны разные, но все они про Эльси. Про Настоящую Землю.

– Что тебе снится? – спросил Люк.

– Поначалу снилось, что Земля хочет проглотить меня. Деревья-Гиганты снились. Но это только в первые ночи, когда мы ушли из Города и я страшно боялась Настоящую Землю. А после приснился росток, который вышел из земли, и он был красивым. И я протягивала к нему ладошки и прятала его от ветра. А сейчас мне приснилось, что из земли вышел росток, и я защитила его от ветра, от больших ящеров. Росток вырос и стал большим деревом. А дерево превратилось в женщину. Такую высокую и красивую. И женщина смотрела на меня, будто хотела что-то сказать. Но она ничего не сказала, не успела. И вот я проснулась…

Люк, понизив голос, заговорил:

– Это была Настоящая Мать. Сама Настоящая Мать. Она призывает тебя. Только не ясно – для чего и зачем.

– И что мне делать?

– Я тебе сейчас кое-что покажу. – Люк поднялся и забрался в седло Енси. Дотянулся до рюкзака Мэй, снял его бережно и ловко. После спустился и открыл нижний, просторный карман рюкзака. В его ладонях оказался полупрозрачный голубой шар, искрящийся заключенной в нем жизнью.

– Вот оно, яйцо дракона, – тихо проговорил Люк. – Ты возила его все это время в своем рюкзаке. Ты была его хранительницей и отлично справилась. Этот шар очень похож на нашу Эльси, на нашу планету. Планета наша живая, у нее есть душа. Как плата находится внутри яйца, так душа Эльси находится внутри планеты. И эта душа желает нам донести свое послание. Что-то сказать нам. Потому избрала тебя, чтобы говорить через тебя. Понимаешь?

Мэй осторожно взяла плату, и прикосновение ее ладоней было теплым и ласковым. Всмотрелась внутрь шара, тихо сказала:

– Это – будущий дракон.

– Из маленького вырастает большое. Это принцип Настоящей Земли. Все начинается с маленького, с семени, с точки во Вселенной. И мы тоже точки, и с нас тоже может начаться что-то большое.

– Так что же мне делать? – снова спросила Мэй, не отрывая взгляда от шара.

Люк с трудом подавил в себе желание ее поцеловать, улыбнулся и ответил:

– Прислушиваться к себе. Просто прислушиваться к себе. Что тебе хочется на самом деле? Где твое место? Ты знаешь?

– Уже нет. Уже не знаю, – ответила ему Мэй.

Утро выдалось сумрачным. Окрепший ветер надоедливо шелестел песком о стенки палаток. Люк огородил проходы к столу во дворе натянутой между деревянными столбами тканью и вместе с Ником и Жаком взялся заносить посуду в большую, главную палатку.

– На Затмение частенько приходят песчаные бури, – пояснил он заспанной Мэй.

Прошло три дня после совета отцов. Три долгих, жарких и веселых дня, полных забот о мьёках, полетов на драконе и долгих посиделок у костра. Наступил день Затмения – знаменательный праздник Всадников, на котором парни выбирают для себя невест.

Про эту традицию Мэй уже знала, болтливая Нгака прожужжала все уши.

– Это такие специальные танцы, очень красивые. Мне страшно хочется там быть. И еще зажарят парочку больших ящеров – на них уже была вчера охота. Должна была быть. Представляешь? Ты любишь мясо нажисов? – трещала без умолку младшая сестричка Люка.

Сама Нгака умела ловко ткать шерсть: делать покрывала, коврики и просто ткань. Сработанные из дерева и тонкого железа станочки под ее пальчиками оживали. Мерно постукивая, они рождали ровную разноцветную ткань, которая ложилась на пол палатки слой за слоем. Нгака и ее мама были главными обеспечителями семьи в плане одежды. Нгака ткала, мать шила.

Это занимало почти все их свободное время. Лишь изредка Нгака отправлялась помогать с мьёками, но там от нее толку было мало – так говорил Люк. Она постоянно копалась, долго возилась с посудой для дойки, долго доила. И вдобавок пару раз на глазах Мэй перевернула глиняный кувшин с белым мьёковым соком.