Поднявшись на нужный этаж, они направились в самый дальний конец коридора. Создавалось впечатление, что это игра в прятки, вот только вопрос – кто и от кого прятался в данной ситуации?

Ренард около двадцати секунд не мог вставить ключ в прорезь под ручкой. Пальцы дрожали от нетерпения, из-за этого сосредоточиться он никак не мог, постоянно матерясь на французском и английском, чем вызывал печальную улыбку на губах своей спутницы. Наконец, справившись с вредной дверью, которая ну никак не хотела открываться, Бошан быстро распахнул ее, вталкивая в помещение Киру.

Темно, пахнет сыростью и чем-то еще – возможно, плесенью. Воздух спертый и влажный, тяжело дышать, но это не особо волнует француза, который в ту же минуту практически швыряет Киру об стенку, и та больно ударяется головой. Но Рен не замечает этого, полностью сосредоточенный лишь на одной цели – раздеть и трахнуть.

Руки действовали быстро и со знанием дела: сначала куртка, затем блузка и брюки, после чего он так же резко спустил свои штаны.

Нетерпеливо шарит по груди, спускаясь ниже, с силой, до боли сжимает ягодицы, оставляя синяки. Зарывшись носом в светлые волосы, вдыхает их аромат, что-то бормочет – слов Кира разобрать не может, в голове сейчас крутятся разные мысли: от срочного бегства до полного подчинения ситуации. Но перед глазами уже все поплыло от нахлынувших эмоций, а все тело свело судорогой, когда прохладная ладонь Рена скользнула под резинку трусиков и стащила их вниз. К черту все мысли!

– Хочешь меня? – шепчет на ухо.

– Да… – выдыхает Кира, и голос кажется каким-то чужим, далеким, словно не ее – слишком низкий, слишком хриплый, дрожащий.

– Хочешь? – не унимается француз. Ему нравилось слышать ответ. Снова и снова, пока вопрос не сведет с ума.

– Да. Чёрт! Хочу! – злится Кира. Она слишком возбуждена, чтобы думать, что отвечать ему.

Засмеявшись, Рен впился губами в ее шею, целуя жестко, оставляя засосы и следы от укусов. Он всегда так делал – по-хозяйски, словно господин, ставящий метки на своей рабыне. В голове промелькнуло, что вновь придется заматываться шарфом по самые уши, но тут же ушло на второй план. Все-таки этот француз умел подвести ее к точке, когда уже становилось наплевать – где, что и как. В сознании вспыхивали лишь прохладные прикосновения да резко контрастирующие с ними горячие губы, блуждающие сначала по шее, потом переместившиеся на плечи и грудь.

Долго это никогда не длилось – «прелюдии не для слабаков», как обычно говорил Рен в таких ситуациях. Проводит еще несколько раз языком по шее, словно последняя часть из заготовленного акта, потом резко тянет на себя, и они падают на пол, укрытый каким-то ковром. Мелкие жесткие ворсинки противно впиваются в кожу на спине, в ягодицы, но удобства сейчас волнуют Рена меньше всего.

– У тебя же нет… – начала было Кира, но ее рот тут же заткнула сильная рука.

Ренард чуть замедленно провел ладонью по ее губам, приоткрывая, запуская в рот, заставляя облизывать пальцы. Затем быстро опустил руку вниз.

Кира с силой прикусывает нижнюю губу, когда Рен резко входит в нее. Слишком быстро, слишком больно, ослепительно больно. Ничего, кроме жгучего желания закричать, но она стискивает зубы, закрывает глаза и просто позволяет ему делать это.

Раз за разом, толчок за толчком. Быстрые и жесткие движения, которые всякий раз отдавались острой болью, застревавшей в горле беззвучным криком. Сегодня это было особенно невыносимо – ощущать, как он двигается внутри, чувствовать его горячее дыхание на своей щеке и слушать громкие, протяжные стоны, словно крики загнанного зверя.

Расслабиться не получается, перед глазами все плывет от невыносимой, разрывающей внутренности боли.

Всего несколько минут – и все кончено. Рен валится рядом с любовницей на пол и тяжело дышит, удовлетворенный и уставший. Слезы проступили на глазах Киры, и она рада, что здесь так темно. Нет, нельзя показывать своей слабости, нельзя, чтобы он увидел, иначе может уйти. А этого Кира не могла допустить. Слишком сильно хотела быть рядом, даже если цена этому будет такой высокой.

Она сможет, она постарается вылечить раны этого человека. И если вот такой способ поможет, то у нее хватит терпения и сил. Ведь все остальное ерунда – тело можно вылечить, физические раны заживают быстро.

Вот только о своих ранах, которые были куда более глубокими, она не хотела и думать. Кира твердо верила, что в данной ситуации Ренарду приходится сложнее, что он страдает больше. И именно по этой причине каждый раз позволяла брать себя подобным образом.

Всегда только он и никогда она. Только француз был инициатором их секса и именно он выбирал место, время и способ, ни разу не спросив мнения любовницы. И никогда не целовал в губы: куда угодно – шею, плечи, грудь, но каждый раз одно и то же – только не губы.

Кира не пыталась понять причину такого поведения – знала. Никогда не задавала лишних вопросов – боялась? Пожалуй, единственный страх на данный момент был только один – не услышать его голоса.

К чести француза можно сказать, что такой грубый секс бывал крайне редко, лишь в экстренных ситуациях. А вот в остальное время… Медленный, сводящий с ума, горячий и страстный, в котором Рен мог довести Киру до оргазма одними только губами.

Но сегодня оказался не тот случай. И теперь внизу живота пульсировала боль, вызывая легкие судороги. С губ поневоле срывается тихий стон, и Кира, чтобы заглушить его, прикрывает их ладонью.

– Прости, – шепчет Ренард. Он протягивает руку и берет ладонь девушки в свою, нежно целуя ее. – Прости.

Именно в такие моменты она забывала обо всем на свете. Редкие, но такие дорогие минуты истинной нежности и близости. Тогда он становился тем самым, прежним Бошаном, которого некогда знали все болельщики биатлона. Именно из-за этой мягкости, проскальзывающей в карих глазах, Кира и не потеряла надежду.

Боль холодной волной разливалась по телу, заставляя дрожать ноги, а руки сжиматься в кулаки. Сможет ли она встать? Вопрос. А вот насчет прошагать хер знает, сколько до гостиницы… Такси вызвать? Но сидеть она уж точно не сможет несколько дней. И почему все именно так?

Открыв глаза, Кира повернула голову вправо – туда, где лежал Рен. Тихо, словно спал – грудь медленно поднимается и опускается, дыхание ровное, глаза закрыты. О чем тот сейчас думал? Что в его мыслях в такие моменты?

Девушка натянула обратно нижнюю часть одежды – медленно, стараясь особо не двигаться – но резкие волны боли прокатывались в нижней части живота, отдаваясь в позвоночник.

Темнота обволакивала, скрывая их от посторонних глаз и друг от друга. В единственное окно, выходящее в небольшой переулок, практически не поступало света от уличных фонарей, поэтому разглядеть что бы то ни было в этом помещении не представлялось возможным.

Перевернувшись на живот, Кира положила голову на руки и успокоилась. Плевать. Она лучше будет спать на полу, чем сейчас куда-то поползет. К тому же, где здесь кровать – неизвестно. Прикрыв глаза, она сосредоточилась на ровном дыхании любовника, который, судя по всему, уже заснул. Наблюдение за ним немного отвлекало от пульсирующей боли между ног.

И когда все дошло до такого? Почему Кира вновь и вновь позволяла делать это с собой, забывая о собственных чувствах и эмоциях? Возможно, дело было именно в них – разве возможно настолько сильно любить человека, чтобы каждый раз умирать рядом с ним? Да, она знала, что такое возможно. Казалось бы, что такого? Постель без лирики: никакой тебе любви, никаких нежных слов – ничего, кроме секса.

С Ренардом она каждый раз словно ходила по краю обрыва, каждую минуту рискуя сорваться вниз и погибнуть. День – обычное время суток, но не для нее: только днем она могла почувствовать себя обычным человеком, со своими потребностями и желаниями, именно днем они могли общаться так, как будто между ними нет этой смертельной связи. Но вот ночь… Ночь – странное, поглощающее, захватывающее и непредсказуемое время суток; в темноте может быть все, что угодно, спрятано от людских глаз – сжигающая разум страсть, болезненные стоны, огонь и лед, исходящий от тела.