- Ты же не можешь утверждать, что шанс встретить подходящий мир равен нулю? Пока это не так, мы будем двигаться.

- Спасибо за то, что вновь пытаешься внушить мне надежду. Я ценю это... Почти с таким же успехом мы могли бы погасить двигатели и лететь по инерции, - мрачно сказал капитан. - Ты понимаешь, о чём я?

- Тела колонистов продолжают накапливать повреждения, - тихо сказала Майя.

- Нейтроны лишены не только электрического заряда, но и сострадания, - кивнул капитан. - И чем сильнее мы торопимся, тем уязвимее для них становимся. Время не на нашей стороне.

- Да, мы не можем ждать вечно. Но мы не можем и вернуться обратно на Землю - на кону нечто большее, чем их жизни, - сказала Майя.

- Ещё скажи, что все они знали, на что шли, - мрачно сказал Новак.

- Разве не так?

- Смерть всегда смерть. Добровольная она, или нет, - в мире нет ни свободы, ни выбора, ни свободы выбора, и, тем более, нет смысла искать среди звёзд справедливости. Или оправдания. - Новак сложил руки на груди. - Но капитан здесь я, и, даже понимая всё это, я не могу переложить свою ответственность на кого-то другого.

- Вообще-то можешь.

- Но не считаю это разумным. Никто здесь не обладает такой квалификацией, хотя мое "я" достаточно взаимозаменяемо... Как винт или гайка,.. нет, не так: корабль - винт, а я - гайка. Можно открутить и навернуть новую. Только что с завода, ещё в консервирующей смазке... К тому же сваливать такое бремя на относительно счастливого до того человека, не подозревающего о всём ужасе нашего положения? Нет, я на это не пойду. Полностью проинформированный коннектом мало чем будет отличаться от меня нынешнего.

- Надеюсь, что ты поделишься своими мыслями хотя бы на следующем офицерском совете, - собеседница отстранилась, явно намереваясь уходить.

- Если сочту нужным. Майя, - он немного смягчился, - я зайду к тебе позже, когда немного развеюсь, возможно, даже избавлюсь от угнетающих меня мыслей. Но прямо сейчас мне нужно будет кое с кем поговорить.

- Хорошо. Я жду.

Первый помощник капитана сделала шаг назад и растаяла, словно её никогда здесь и не было.

Полумрак округлого помещения, центральное место в котором занимали титаническое кресло и открывшаяся перед ним бездна, плавно заполнился светом, в стене за спинкой кресла проступили очертания овальной сдвижной двери.

Капитан ещё раз осмотрел своё рабочее место, лихорадочно оглянулся по сторонам, будто за ним могли следить, и направился к тому, что на корабле называли "лифтом". Стоило Новаку подойти к двери-гильотине, как она беззвучно сдвинулась в сторону. Сделав пару шагов в просторную комнату, он на загоревшемся перед ним экране выбрал адрес назначения, и через долю секунды в одной из выглядевших доселе сплошными стен распахнулась ещё одна дверь.

Новак в последний миг замер перед входом, казалось, что-то обдумывая.

Он мог попасть в любое "место" корабля мгновенно, по одному только желанию, но такие телесные ритуалы были важны для поддержания психики расширенного динамического коннектома в устойчивом состоянии. И, как капитан, он считал нужным подавать своим подчиненным пример... так он объяснял свои действия. Возможно, он просто тянул время.

Никаким "лифтом" это странное помещение-посредник не было: его, как и кресла, в котором совсем недавно сидел капитан Новак, в некотором смысле не существовало.

Если бы самого капитана спросили, он ответил бы, что и лифт, и кресло реальны в том же смысле, что и он сам. По его мнению, не существовало разницы между работой мозга, как физического объекта, и выполнением его полноценной математической модели на ЭВМ. Сопровождавшейся также эмулированием работы внутренних органов и гуморальной системы, всех телесных чувств, а через них - субъективно вполне материального взаимодействия с виртуальным интерфейсом корабля.

Даже интерфейс мозг-компьютер, позволявший "усилием" мысли работать с текстами или управлять наблюдаемыми графическими объектами, он носил ещё при жизни. Тело давно сожгли в печи крематория, но его динамический коннектом до сих пор нуждался в его эмуляции - его характеристики было частью его личности. Новак даже мог вносить в него некоторые изменения, ограничено управлять биохимией, но его коннектом не был совместим с чужой цифротелесной оболочкой.

В целом, он мог сказать, что существовал. Но, как правило, вслух он говорил, что "живёт", дабы не нервировать имеющих другое мнение о своём состоянии подчиненных. Хотя об этой причине выбора слова он тоже им сообщал: Новак вообще отличался прямотой и честностью, хотя и изменял себе последние годы. Возможно, это было одной из причин назначения его на должность капитан столь важного звездолёта.

К сожалению, то, каково им быть, что он ощущал, и вообще, воспринимал ли он чувственно мир - пускай и виртуальный - в квалиа, можно было узнать только с его собственных слов. Впрочем, это касалось и всех остальных органических людей, замороженных в своих капсулах, когда они ещё дышали, говорили, смеялись, а их сердца бились. Именно посему этот вопрос не сильно тревожил Новака. Хотя, разумеется, ощущал ли он беспокойство (так же, как и органики, между прочим) как феномен - было неизвестно.

Беспокоило его совсем иное.

Новак хорошо знал историю космонавтики, сам оставив в ней заметный след ещё до формирования его коннектома.

Вся она просто кричала о том, что всё новое обычно работает просто отвратительно. Если катастрофа может произойти - она, так или иначе, случается. Самые первые ракеты-носители падали, спутники не выходили на нужные орбиты, а первую посадку необитаемого аппарата на астероид совершили совершенно случайно. После чего пару десятков лет об кометы и астероиды расшибали или крайне неудачно сажали на их поверхность, казалось бы, специально предназначенные для этого аппараты.

Экипаж первого "Аполлона" принял свою смерть в огне. Как и многие после него.

Первые полноценные пилотируемые космические корабли, не покидавшие родной гавани - Солнечной системы - были не исключениями. Антивещество - не игрушка.

Новаку - тогда ещё человеку в привычном понимании слова - повезло не сгореть, но, дрейфуя на корабле, потерявшем энергопитание, а вместе с ним и защиту от радиации, он едва не заработал лучевую болезнь.

Люди, после хороших таких вспышек на Солнце, осознания и принятия того, что супервулканы иногда всё-таки извергаются, не все космические объекты можно заблаговременно отклонить от Земли, а ледниковый период - не только печальное прошлое, но и вполне себе мрачное и холодное будущее, начали понимать, что путешествие по вселенной на одном-единственном уязвимом корабле посреди бушующего шторма - не самая здравая идея.

Учитывая, что важнейшая система жизнеобеспечения - защита экипажа этого корабля от враждебного органической жизни космического излучения - может относительно произвольно отключаться. Причём инверсия магнитного поля прикончит не только большую часть людей, но и всю техногенную часть разумной цивилизации.

Экономисты назвали бы решение этой проблемы диверсификацией. Хотя выгодополучатель от дробления инвестиций и был слишком абстрактен.

Вот тогда-то человек, как животное, и проявил свою капризную природу. Мало того, что он не любит ионизирующие излучения; ему для нормального размножения, роста и комфортной жизнедеятельности необходимо постоянное ускорение свободного падения. В весьма узком интервале значений. Даже на Марсе так и не возникло постоянных поселений: на поверхности было слишком "жарко" от ионизирующих лучей, глубоко же под слоем марсианского грунта трудно было организовать "искусственное тяготение". Даже сложнее чем на орбите.

Автоматизация космической индустрии и развитие слабого искусственного интеллекта сулили в будущем возможность поддержания жизни человечества в космосе - в случае дальнейшей невозможности находиться на Земле. Но это было теорией, всё ещё только мечтой: человек, живущий в глубоком космосе, потреблял в десятки, а то и сотни тысяч раз больше энергии, чем плавающий в воздушном океане на планете.