Эрик поднял бровь, а затем начал снимать с себя одежду.

Они едва поместились, но было так приятно лежать спиной на груди Эрика, чувствуя, как его влажные пальцы прочесывают волосы Чарльза, убирая их со лба. Он положил раненую ногу на бортик ванной, освобождая для Эрика больше места.

Чарльз так сильно концентрировался на том, как он ощущает свою ногу, что почти не замечал того, как она выглядит. Теперь же это снова обрушилось на него: изорванная асимметрия голени, темная петля шрама вокруг колена, отделяющая его от остальной кожи. Толстые красные линии сверху и снизу его живота не были настолько же уродливыми, но это было лучшее, что можно было о них сказать. Неровные розовые пятна на его плечах и руках показывали, где медикам пришлось отрезать заплесневевшую форму, которая начала врастать в кожу. Со временем они полностью заживут, но сейчас было еще слишком рано.

Когда он дотронулся до шрама на животе, Эрик накрыл его руку своей:

— Ты же не беспокоишься из-за этого, правда?

— Совсем немного, — Чарльз вспомнил удовольствие от своего натренированного тела после базового обучения. Он и тогда знал, что это тщеславие, но теперь понял еще одну причину, почему тщеславие было таким разрушительным. Потому что когда теряешь его — это ранит, и так было всегда.

— Ты же знаешь, что для меня ты всегда прекрасен, — Эрик уткнулся носом ему в шею.

— Не преувеличивай. Я знаю, что ты любишь меня таким, какой я есть. Но назвать это прекрасным нельзя даже с натяжкой.

— Это доказательство того, что ты выжил и вернулся домой, ко мне. Для меня нет ничего более прекрасного, чем это.

Чарльз поднял руку Эрика и поцеловал ее, затем развернул и поцеловал ладонь, более медленно, прижался губами по очереди к каждому пальцу. Теплые капли воды стекали с кожи Эрика на его губы.

— Давай хорошенько потрем тебя, — прошептал Эрик.

Ради практики Чарльз должен был дойти до кровати самостоятельно, но весь путь он опирался на Эрика, а затем был подвергнут энергичному растиранию банным полотенцем. Тело Чарльза покраснело в тех местах, где к нему прикасалась грубая махровая ткань. Кожа Эрика оставалась влажной, пока он вытирал Чарльза, начиная с плеч, опускаясь вниз, вдоль спины к бедрам. Когда он опустился на колени и раздвинул его ноги, тело Чарльза откликнулось с болезненной чувствительностью, твердея практически моментально.

Эрик медленно массировал бедра Чарльза, пробираясь пальцами все выше. Не поднимая головы, он посмотрел на него, медленно приоткрыл губы и провел языком вдоль члена, заставляя Чарльза задохнуться.

Когда Эрик взял его член в рот, весь остальной мир растворился для Чарльза в этом влажном тепле. Он дернулся, пошатнулся и вцепился Эрику в волосы. То, как наклонялась и двигалась его голова, сводило Чарльза с ума. Он так хотел делать все то, к чему его тело еще не было готово… хотел толкаться в рот Эрика, хотел опрокинуть его на кровать и взять так отчаянно и жадно, как он мечтал той ночью, когда писал письмо…

Эрик сосал быстро и сильно, его язык кружил вокруг самой головки, и Чарльз почувствовал дурманящий прилив неизбежности. Это было в каком-то смысле даже лучше, чем сама кульминация. Сильная, сладостная судорога такого долгожданного оргазма накрыла его, поднимая, опуская, вырывая из собственной кожи и возвращая обратно. Пальцы Чарльза запутывались в волосах Эрика, пока он пил его со стоном удовольствия.

Чарльз пошатнулся — частично от наслаждения, частично потому, что его тело еще не могло уверенно справиться с такой сильной стимуляцией. Эрик мгновенно оказался рядом с ним.

— Все в порядке?

— Все намного… намного лучше, чем в порядке…

— Ложись.

Эрик уложил его на матрас. Чарльз дышал быстро и поверхностно, пытаясь отогнать размытую пелену, которая иногда предшествовала обморокам. Наконец он спала, оставив после себя только чувство сильного удовольствия. Он представлял себя на пляже после прилива, все еще влажного от морских брызг, распластавшегося под солнцем.

Но Эрик выглядел обеспокоенным.

— Мы не должны были торопить события.

— Все хорошо. Я в порядке. Правда, — Чарльз обхватил ладонями лицо Эрика. — Иди сюда.

— Ох, нет. Ты не в том состоянии, чтобы заниматься любовью.

Чарльз хотел бы возразить, но знал, что Эрик прав. Его чувствительный живот не выдержит определенных поз, другие же были невозможны из-за его колена. А его сердце стучало так, будто он только что пробежал через футбольное поле.

Но это не значило, что Эрик должен остаться ни с чем.

— Иди сюда, — он дотянулся до прикроватной тумбочки, лосьон лежал там, где он его и оставил. — Ложись рядом со мной.

Эрик колебался, разрываясь между осторожностью и желанием. И тем не менее, он снова начал возбуждаться. Когда же Чарльз вовлек его в долгий, глубокий поцелуй, он сдался.

Чарльз обхватил его член скользкой рукой, поглаживая медленно и легко. Эрик вздохнул и опустил голову на плечо Чарльза, его волосы все еще были влажными и теплыми. Он начал толкаться в ожидающий его захват, и Чарльз, улыбнувшись, ускорил темп. Большим пальцем второй руки он провел по соску Эрика, заставляя его хватать ртом воздух.

Затем что-то в Эрике надломилось. Он вцепился в Чарльза и полностью отдался тому, что происходит. Он вбивался в его руку так, словно хотел только этого, словно и не мог хотеть ничего больше.

— Вот так, — прошептал Чарльз. — Я хочу, чтобы ты взял меня вот так, как только мы сможем… вот так, Эрик…

Эрик громко вскрикнул, и излился в его ладонь, горячо и влажно. Когда Чарльз поцеловал его, Эрика все еще трясло.

Какое-то время они просто лежали, истощенные, и смотрели друг другу в глаза. Хотя Чарльз сам едва сохранил самообладание, именно Эрику пришлось сморгнуть слезы.

— Ш-ш-ш. Все хорошо, — Чарльз поцеловал его щеку, его губы.

— Я сдался. Той ночью в госпитале… Чарльз, я никогда не хотел сдаваться, но ты выглядел таким слабым. Ты был уже практически не здесь. Я даже не смел надеяться.

— Так и было. Слава Богу, ты вернул меня.

— За это благодари отца Джерома.

— И тебя. Ты помог мне снова начать молиться. Я думаю, это меня и спасло.

Эрик ближе прижался к Чарльзу среди путаницы влажных простыней.

— Я думал, ты считаешь, что Бог редко отвечает на такие молитвы.

— Я молился не о том, чтобы выжить. Я благодарил Бога за свою жизнь. За каждую часть своей жизни. Я стоял перед Ним и знал, что Он видит меня целиком, — как ему объяснить все это? Чарльз лежал молча, пытаясь подобрать слова. Эрик терпеливо ждал. — Я посмотрел в глаза Господа и понял, что есть грехи, за которые я должен каяться, но любовь к тебе — не один из них. Только тогда, когда я предстал перед последним судом, я на самом деле осознал, что Бог понял. Раньше, в моменты сомнений я думал, что, возможно, Он… принимает меня таким, какой я есть. Что Он смирился с нашими отношениями, но не больше, понимаешь? Но я понял, что для Него моя любовь к тебе — лучшая часть меня. Что я могу гордиться этой любовью так же, как и любой другой Божьей благодатью, которую познал. Может быть, даже больше.

— Это действительно то, во что ты веришь? — прошептал Эрик.

— Я верил в это раньше. Теперь я знаю.

***

На следующий день Чарльз был приглашен на вечеринку.

Он сидел в кресле в комнате Джин и пил невидимый чай, пока его любезно знакомили со всеми куклами и игрушками, приобретенными после того, как он уехал во Вьетнам. На самом деле, их было достаточно много. Эрик балует ее…

Нет, не Эрик. Это был не его способ. Рейвен утешала одинокого ребенка розовой плюшевой собакой, куклой младенца, который открывал и закрывал глаза, Барби в золотом вечернем платье.

— Все хорошо, — сказала Джин, ни на секунду не отвлекаясь от Барби. — Тетя Рейвен теперь счастливее.

— Ты так думаешь? — Чарльз поставил голубую пластмассовую чашку так осторожно, как поставил бы настоящую.

— Она хотела выйти замуж за дядю Эрика, но он уже замужем за тобой. Из-за этого она грустила. Она должна найти кого-то другого, за кого выйти замуж. Но ты не волнуйся. Она все равно любит нас.