- Но ему не нужна ничья любовь.

- Ошибаешься. Только сам он будет любить лишь свою невероятную судьбу и того единственного избранного, что способен разделить её с ним.

- Тот, кого он ждёт.

- Предсказанный пророками. Ведь на этот раз он обманулся, не так ли? - мягко спрашивает Мара.

- Верно. И я для него больше не существую. Впрочем, нет. Думаю, он злится на меня.

- Ещё бы. Но он зол и на себя, на то, что был так слеп, притащив тебя в Инфламмар. Ты человек солнца, дневного света. Не зря Зеркало тебя отвергло. Кстати, ты был бы мёртв, не вмешайся Принц. Ему пришлось просить за тебя.

Джеди приподнимает голову, и белые руки с красными ногтями падают с его волос.

- Как это было?

- Сначала всё шло как обычно, но потом ты закричал. Стало темно и холодно, а Зеркало замкнулось, как бы отвернулось от тебя. Ты начал падать, теряя сознание. Ченан бросился вперёд. Думаю, он всё понял уже тогда, но всё равно сделал это. Он держал тебя в руках, и магия окружала вас обоих, её зримые туманные волны сталкивались в воздухе, рассыпаясь зелёными огнями. Никто никогда не видел подобного.

- Но потом он не сказал мне ни слова.

- И это меня удивляет. Позволишь ли задать один вопрос?

Джеди выпрямляется и трёт лоб, отгоняя лёгкое головокружение.

- Пожалуйста.

- Что было с тобой у Зеркала? Что заставило тебя закричать?

- А ты разве не знаешь? - спрашивает Джеди, отворачиваясь к окну.

Брови Мары удивлённо ползут вверх.

- Никто не знает. Князь с каждым общается наедине.

- Что это бывает обычно? Предсказание? Предостережение? Что-то ещё?

- По-разному. Видения даются не всем. Некоторых они убивают.

Джеди понимающе кивает.

- События, которые я видел, обрушились на меня подобно горному обвалу, стремившемуся меня похоронить. Боль и ужас. Смерть. Всё было смертью, бесчестием и истязаньями. Люди, пожираемые адскими тварями, множество людей. Некоторые лица были мне знакомы, другие - нет, но то, что проделывалось с их телами, мне никогда не придётся забыть.

- И только?

- Не только это. Я видел места, где жизнь была добра ко мне... или не очень добра. Я видел улицы городов, постоялые дворы на Дороге, хижины рыбаков. И везде... о, я видел императорский дворец в Меде. Видел Ченана со свитой. Они смеялись, упиваясь происходящим. Он стоял посреди пыточной камеры, прекрасный, свободный, гордый, и шутил со своим фаворитом, тогда как его одежда и туфли были забрызганы густеющей человеческой кровью с прилипшими волосами.

Джеди встаёт у окна, повернувшись к Маре спиной.

- Ты так чувствителен...- тянет женщина. Но вот другая мысль приходит ей в голову, и в одно неуловимое движение она оказывается рядом, а голос выдаёт нетерпение и возбуждение.

- Ты... так ты его видел? Ты видел его лицо? Того, кто был с Ченаном?

Джеди медленно поворачивает голову. Теперь он смотрит ей прямо в глаза.

- Кто он?

- А разве ты не знаешь?

- Кто?

- Амей Коат, живая магия, Великий Змей Освободитель...

***

- Какой он?

Ответ замирает на кончике языка и Джеди чувствует его вкус, отравленную сладость случайного преимущества, полученной над Ченаном власти. Но силы неравны, и Джеди больше не медлит с ответом.

- Очень юн, почти ребёнок. Я никогда не представлял его таким. Ничего змеиного, звериного в облике. Красив, почти как девушка. Светлые волосы, тонкие черты. Глаза, между прочим разные, прекрасные необычайно. Правый светится, как одинокий изумруд... а может, левый... И сила его обаяния, его власть над душами очень велика. Ты околдован им, Ченан, он - твоя гибель, как отвратить от тебя это безумие...

Смех Принца звучит сердечно, но с ноткой смущения, вызванной неуместностью прерванных излияний.

- Ты ничего не понимаешь, Джеди, друг мой. Я буду самым счастливым из смертных. Величайшим из великих. Не надо пытаться меня удержать. А сейчас я прошу тебя об одолжении.

- Чем я могу помочь тебе, Ченан?

- Нарисуй его для меня. Слышишь? Хочу увидеть своими глазами...

- Я подумаю.

- Я прошу.

- Да, мой принц. Я попытаюсь.

***

С непонятным упрямством Джеди не прикасался к краскам. Он не мог уклониться от исполнения желания Принца, о нет, но ощущал непривычную неуверенность.

В живописи Джеди был мистиком. Божественное говорило с ним на языке цвета. Древняя традиция цветовой символики нередко занимала его размышления.

Белый цвет, вмещающий все остальные, всегда был символом Господа Адомерти, сотворившего видимый и невидимый мир. Отец Берад в детских воспоминаниях Джеди предстаёт облачённым в белое, окутанным великой безмолвной тайной. И как белый солнечный свет распадается многоцветной радугой в каплях дождя, так и безбрежность божественной власти нисходит к людям чистыми цветными лучами.

Красный - цвет вечно юного бога страсти, влечения и красоты. Его имя Эмор, повелитель наслаждений и страданий любви.

Тыквенно - оранжевый цвет Торве, бога довольства и радостей жизни, того, что дарит удачу в делах.

Жёлтый, как золото - цвет львиной гривы Орендо, могущества Господа.

Небесно-голубой - Девы Амерто, Мудрости Господа.

Глубокий синий Госпожи Лекс, Хранительницы Справедливости.

Тёмно-фиолетовый Энаны, ведающей тайнами произрастания, рождений и материнства.

Одни цвета рвались вперёд и грели и требовали мужских имён, другие манили и отступали, окутывая прохладой и женственностью.

Чёрный... ну, чёрный был отсутствием цвета, его противоположностью, Мраком до Творения. Джеди не использовал чёрной краски, никогда. Его мир был цветным. И один из цветов всегда смущал его и притягивал любопытство.

Что-то с ним было не так.

И трудно понять, что же.

Вокруг его было в избытке, он горел со всей откровенностью в середине радужного спектра, но люди словно бы и знать его не желали. Дети начинали распознавать зелёный позднее других. Он не встречался в знамёнах, гербах, рисунках разукрашенной одежды и утвари. И это объяснялось несложно: в природе не существовало ни одной сколько-нибудь устойчивой зелёной краски. Изыскания Джеди ни к чему не привели. Зелёные пигменты, которые он испытывал в живописи, очень быстро теряли цвет, искажая гармонию оттенков, и даже смеси красок, образующие зелёный, были неустойчивы и ненадёжны.

Не тёплый и не холодный, не женский и не мужской, зелёный цвет в народной речи всегда был связан с чем-то лживым, безумным, болезненным и противоестественным - взять хотя бы "зелену тоску" и "зелено вино", абстрактно отсвечивающие чем-то потусторонним. Единственный из цветов радуги, зелёный не соотносился ни с каким божеством. Джеди подозревал, что это было не по правилам, ведь всё небесное должно находить отражение в земном, а всё земное иметь соответствие в области духа.

...Так же, как нынешняя душевная раздёрганность Джеди отразилась на его работе живописца. Что-то произошло с его восприятием цвета. Он больше не чувствовал краски, как прежде, всем своим существом, и в смятении отложил палитру.

Вместо этого он взялся за резец.

По его рисунку был изготовлен и установлен (в Меде, а не в Инфламмаре) небольшой печатный станок и вскоре Джеди сделал на нём один-единственный оттиск награвированного портрета, так нужного Принцу. Медную же доску, с которой печаталась гравюра, тщательно завернул и спрятал в своей комнате.

- Это он? - рука Принца тянулась к ещё не просохшему листу, подушечки пальцев ласкали едва уловимый рельеф штрихов, разбросанных по бумаге. Из линий и пятен складывалось лицо, в котором Ченан пытался прочитать ответ на ему одному ведомый вопрос.