- Это невозможно. Огненные Маги не обучают женщин. Меня не примет ни один монастырь Края пустыни.

- А ты бы хотела?

- Стать одной из Гончих? Да.

Рыбак понимающе кивнул.

- Тогда собирайся. Дорога неблизкая.

- Но как?

- Драгоценностей, что оставил твой священник, должно хватить, чтоб произвести впечатление на Огненных Магов, понимай их как взятку, плату за обучение или пожертвование монастырю. К тому же есть среди них одна редкая реликвия...

- Не всё так просто. Этих не подкупишь, ведь с самого начала они ждут появления Амей Коата именно в женском обличье. Говорят, на языке пустыни змеи бывают только женского рода. Так или нет, Хранители считают женскую природу падшей и тлетворной, неспособной к укрощению магии.

- Если уж Змей будет бабой, тебя им тоже стоит уважать.

Фран хихикнула. Рыбак продолжал серьёзно.

- Священник оставил письмо для их главного. Берад выслал его из Империи в давние времена. За ересь. В письме он признаётся в ошибках и просит о помощи. Не смогут они дать тебе от ворот поворот, приютят и присмотрят - хотя бы для того, чтобы узнать, чего это священник так старается.

- А ты его спрашивал?

- Конечно. Замаливает какой-то старый грех. Его дела. Почему ты так смотришь, Фран?

А она впервые увидела его по-настоящему.

Она всегда плохо понимала людей. Дикий и впечатлительный ребёнок, чаще Фран была занята отысканием безопасных дорожек между подводными течениями своей собственной жизни, и если кому-нибудь удавалось вытащить её на поверхность, она превращалась в задыхающееся глубоководное животное, ослепшее от ветра и солнечного света.

Хуже всего было с теми, кого она любила. Все оттенки их настроений опутывали её сетями, рвать которые было жестоко, а оставаться в них - невыносимо. Люди смотрели на неё, а видели кого-то другого, ждали от неё того, что она никогда не могла бы им дать. Она научилась убегать, уклоняться от давящей тяжести чужих страхов, надежд и ожиданий, убегать от людей, таких далёких и непостижимых. До этой минуты.

Она словно увидела тех, с кем прощалась из другого, внешнего мира, с расстояния в половину Империи, будто бы из будущего времени. И ей показалось, что чувства, проснувшиеся в её душе испытывать ей вроде как не подобает.

Так взрослые порой смотрят на детей, играющих на траве и не ведающих, что за жизнь их ожидает.

- Ты будешь ей хорошим мужем, - наконец проговорила она,- и хорошим отцом сопливым недоумкам, которые этого не заслуживают.

- Ты молода и несправедлива.

- Боги справедливы. Все, кроме одного. Создатель тоже несправедлив, ибо терпит на земле справедливость. Все своё получат, и скорее, чем думают. Но кого это обрадует? Не знаю.

- Ты умеешь видеть будущее?

- Не умею. Я ничего не делаю, чтобы это случилось, чаще наоборот. Будущее само прорастает в моих глазах, в моих ушах, не спрашивая согласия. А иногда я слышу его запах. Хочешь знать, чем будет пахнуть это место?

- Домик у часовни?

- Домик, часовня, деревня, всё побережье, даже само море им провоняет.

- Им?

- Дымом. Тяжёлым жирным дымом, тошнотворнейшей гарью, в которую будет превращено всё живое на много дней пути вокруг.

Оба глаза Фран, серый и зелёный, были пусты и широко открыты. Потом она моргнула и добавила тише и глуше.

- Но я не представляю, когда и кем это будет сделано. Сегодня запах гари мерещится мне чаще обычного. А может, это моё проклятие и я заберу его с собой, отправившись на Восток. И всё же...

Фран встрепенулась, схватила рыбака за рукав и потянула к выходу.

- Пойдём. Я покажу тебе укрытие в скалах, о котором никто не знает. Можно затаиться надолго, если позаботиться о припасах. Кусок песчаного берега, огороженный каменными стенами и сухая пещера, которую не заливает приливом. Мор или война, обещай мне, что убережёшь Алму...

Фран вспыхнула, наткнувшись на взгляд мужчины, резко повернулась и побежала вперёд, неотличимая со спины от мальчишки - подростка.

Потом, когда они сидели на берегу, рядом, но не то чтобы очень близко друг к другу, а солнце медленно склонялось к горизонту, и песок сыпался сквозь пальцы, мужчина сказал:

- А ведь мне знакомо это место. Я видел его с моря. На том островке зимой собираются морские собачки.

И девушка отозвалась, не поворачивая головы:

- Да.

И тут же добавила, словно продолжая начатый разговор:

- Тебе невозможно идти провожать меня к Краю Пустыни.

- Я обещал священнику. И дома меня не простят, если отпущу тебя одну.

- Я не пропаду, знаешь. Растопыренная пятерня Фран бороздила песок.

- Сколько дней займёт дорога туда и обратно? Что будет с твоей семьёй за время твоего отсутствия? А если ты не вернёшься?

- Голодать не будут. Алма разумная женщина и умеет распорядиться деньгами. Мы с ней всё обговорили. Но твои слова меня смущают. Вроде как настают Последние Дни. В любое другое время...

- Да. В любое другое. Берад не должен был брать с тебя обещание, если что-то знал об этом. А он знал, полагаю. Потом пришла Чёрная Смерть...

- Все пока живы. Может, и обойдётся.

Фран словно бы к чему-то прислушалась и ответила эхом:

- Да. Пока живы. Не покидай её, а?

- А ты? Почти ребёнок, девушка, одна на дороге...

- Немного труда, и никто не догадается, что я не парень. Ты бы и сам обманулся, если б не знал меня так давно.

- Нет.

Повисло молчание. Затканное звуками волн, ветра и чаек, оно не было тишиной. У самого горизонта беззвучно таяли в сияющей дымке паруса купеческого каравана, напоминая о детских мечтах убежать из дома в юнги, младшие матросы, мальчики на побегушках, - лишь бы прочь от берега, от неподвижной, душной жизни.

- Я слышала, торговцы на Дороге охотно берут мальчиков в учение и услужение.

Рыбак не возразил сразу, и Фран заторопилась.

- Я знаю грамоту и хорошо соображаю. Договорись с порядочным купцом из тех, что держат путь на Восток, дай ему немного денег, чтоб позаботился в дороге о сыне и показал, как ведутся дела. Расписку с него возьми, в конце концов - жену успокоить и самому не тревожиться. Ты не виноват. Ты ни разу меня не обидел. Когда-нибудь, в другой жизни, я буду счастлива видеть тебя своим отцом (или братом,- подумалось вдогонку, или...) А здесь мне не место, что правда то правда. Вот и отпусти. Доведи до дороги и возвращайся.

Так и сделали. На прощанье Фран обняла рыбака, прижавшись так тесно, что окружающие смущённо переглянулись. Рыбак и бровью не повёл.

- Избалован, матерью. Пусть немного жизни поучится, может и выйдет какой-нибудь толк. В море его не беру, слишком нежен. Да и гадали ему, что утонет. Так что вот.

На этом и расстались. И на время чудеса захватившей Фран новой жизни заглушили её тревогу и дурные предчувствия.

Глава седьмая

Зеркало

Мара сидит у окна, одетая в глухое, с высоким воротом, платье земляничного шёлка. На губах играет рассеянная улыбка. Белые руки в тяжёлых драгоценных кольцах перебирают тёмные кудри Джеди, который застыл у её ног, уронив голову на скользкие от переливчатой узорной ткани колени.

Ресницы художника сомкнуты, но подрагивают, выдавая, что он не спит, лицо чистое, безо всяких признаков болезни, разве что выглядит немного утомлённым. Только в углу рта собралось и засохло немного крови - Мара, целуя, прокусила ему губу, чего бы никогда бы не посмела проделать с Ченаном. " Глупый..." - думает она, - "Глупый, сладкий..."

- Бедный мальчик, - шепчет Мара вслух, - ты его любишь.

- А ты?

Джеди по голосу слышит, что она улыбается.

- Как умею, мой друг. Не могу сказать "всей душою", но вся я - его. Принц любого заставит себя любить, живого и мёртвого, человека и демона. Обречённые им на смерть будут благословлять его - до самого конца.