Я решил, что поговорю об этом с Саей чуть позже, когда она перестанет размышлять о Боге и смерти. То есть - немного возьмет себя в руки и опять будет делать вид, что единственная верная концепция в жизни - наплевательская и максимально эгоистичная, а все прочие модели поведения - либо бессмысленные сантименты, либо пафос. Таких надлежит жалеть, насмехаться, но чаще - игнорировать сирых и убогих разумом.
- Я слышу приближение кибитки, - сообщил я. - Идем.
Вскоре около ворот в поместье "Зоопарк" появился дорожный, черный экипаж внушительных размеров. Джоуль младший редко приезжал, но на меня производил впечатление хорошего человека. В отличие от отца, он был высоким. Во взгляде его чувствовалось прямодушие и честность. Увидев замок через резные, закрытые ворота, Джоуль пробормотал:
- Я знал, что этим закончится, - потом он кинул взгляд на Саю, и, кажется, испытал облегчение.
После церемонии расшаркиваний, которая прошла грустно и скомкано перед воротами на территорию, куда никто из нас до сих пор не отваживался ступить, Сая сходу стала рассказывать, что произошло. Она говорила тихо, последовательно излагала факты, глядя в сторону и стараясь не запутаться.
- Все говорят про обескровленные тела и вурдалаков, - пробормотал Джоуль немного нервно и изумленно.
- Давайте я расскажу вам все чуть подробнее после того, как мы уладим дела, - сказала Сая, которой было неуютно говорить рядом с "Зоопарком". - Нужно убрать двор и придержать газетчиков. Уже рассвело, и скоро они примчатся к нам из самого города...
Территория у парадного входа превратился в иллюстрацию гнева Одина. Сожженный сад вырастал из вонючей, дымящейся земли, простирая к небу обгорелые и обломанные ветви деревьев. Разбросанные кругом тела - какие-то сгоревшие, голые, с наполовину истлевшим скальпом, иные полностью целые, но высохшие, с впавшими, широко распахнутыми, точно им вырезали веки, мертвыми глазами. Дымящиеся развалины жалобно вскрикивали - это скрипели и обваливались кое-где дощатые панели и конструкции.
Едва мы вошли во двор, с деревьев поднялась туча ворон - черный пепел покидал землю и, казалось, птицы заберут с собой сажу, замок и сад. Фонтан до сих пор работал, и его журчание неуместно расплескивало атмосферу, как лишний, сценический реквизит. Вода была черно-бурой от пепла и комков спекшейся крови.
Тихим фоном звучал голос Саи. Она, пока никто не слышал, рассказывала Джоулю, что тут происходило на самом деле...
Он внимал и, наверное, рассудил, будто Сая от горя повредилась умом. Но когда я продемонстрировал способность превращать свою руку в когтистую лапу, он побледнел, и сомнения покинули его. Сая смотрела на меня с отвращением. "Не переживай, - сказал я ей мысленно. - Никогда более ты не увидишь мои крылья. Я не предстану перед тобой в облике чудовища".
Я хорошо знал этого человека. По-крестьянски простой, не смотря на происхождение, сильный, как бык, настолько же терпеливый и мужественный, он не блистал теми умственными способностями, каких требовал отец, постоянно ссорился с ним и против его воли делал себе военную карьеру. Джоуль младший был прямодушен, честен и, возможно, стал бы наивным, если бы не светское воспитание.
- Отец завещал мне всего две вещи, - сказал он, немного оправившись и взяв себя в руки, что выражалось в остановившемся взгляде и ладоням, приложенным ко рту, а затем - шумном, решительном выдохе. - Свой дневник и заботу о Сае. Он сказал, что в его дневнике содержатся ответы на все вопросы.
Нам нужно было найти именно его, в первую очередь. Джоуль страшно боялся за сохранность записей, и я знал, что он прячет их где-то в тайнике.
Мы сократили поиски до кабинета и спальни Джоуля. Крохотное укрытие отыскалось в стене. Оно целиком состояло из камня и металла, а потому огонь лишь обуглил его снаружи. Дневником оказалась толстая, кожаная папка с множеством скрепленных вместе листов.
Рабочие во дворе складывали тела до прихода полиции. Уже собирались уходить, как я сказал, переглянувшись с Саей:
- Скорее всего, большое количество тел осталось в катакомбах.
- И что? - тихо, насупясь, спросила она.
- У меня есть кое-какой долг перед этим замком, - я повернулся и пошел в сторону погреба.
- Какой в этом смысл? - нервно спросила она мне в спину, и почудилось. Понимает, что, наверное, должна идти со мной, но Сая не любила сталкиваться лицом к лицу со своими ошибками.
- Для меня он есть, - не оборачиваясь, пробормотал я. И чувствовал, что Сая почти ненавидит меня за то, как легко я иду к этим развалинам. Ей казалось оскорбительным то, с какой каменной физиономией я это делаю. Словно мне запросто. А мне не запросто. Просто нет никакого смысла рыдать и просить прощения. Я не могу спасти мертвых людей в катакомбах, но могу помочь похоронить их. Это слуги, бродяги и крестьяне. Их никто не хватится, в отличие от гостей.
Огонь добрался и до погреба. Языки пламени, наткнувшись на бочонки с винами, буквально взревели, взорвались в каждой капле спиртного, но титанические, сделанные из кусков цельной горной породы, колонны, сумели удержать своды потолка достаточно хорошо, чтобы он обвалился на пол погреба лишь частично. Стены и содержимое помещения оказалось уничтожено, так что оно очень напоминало пещеру, пол которой покрыт стекловатой и углем. Местами прорывался из-под кучек золы едкий дым.
Дверь в секретные помещения попросту вынесло прямо в потайной коридор. Я узнавал его. Большинство камер были распахнуты. Внезапно я услышал стук. Затем раздался такой же со стороны второй уцелевшей двери. И скоро стало ясно, что каждая такая дверь - это камера, вроде сейфа, где лежал дневник. Она оказалась надежно укрыта от огня. Людей мог отравить лишь дым, но его быстро вытягивало сквозняком через весь коридор, так что у узников оставался небольшой шанс выжить в этом аду.
Я немедленно открыл первую дверь, и оттуда выпало растрепанное, испачканное сажей, существо. Не замечая меня, не благодаря, она умчалась прочь. Внутри обнаружилась камера, размеры которой едва позволяли нормальному человеку вытянуться во весь рост. Там не было даже ведра или намека на подсвечник. Забывшись, как в трансе, я открывал двери одну за другой, и... одинаковые, напуганные - пленники легкими духами покидали подвал. Остальным повезло меньше. За обугленными, распахнутыми дверями я находил лишь трупы.
Коридор оканчивался разветвлением. Левое крыло уходило постепенно вверх и больше напоминало длинный лаз, а правое с дверями располагалось по правую сторону. В нём отыскались пыточные комнаты. Я называю их так за неимением лучшего эпитета. Огонь не добрался сюда, не смог пробиться через металлическую дверь. Был немного опален пол, но и все.
Посередине одной из комнат, заполненной стеклянными сосудами с тёмной жидкостью, стоял стул, на котором, склонив голову, сидел человек. Казалось, он мирно спал. Из тела у него, как гигантские черные пиявки, тянулись трубки с почерневшей в них кровью. Пленник был страшно бледен и уже одеревенел, его лицо запрокинуто к потолку, глаза ввалились, а рот распахнут в немом крике. В желтозубом проеме нет языка.
В комнате нашлось ещё несколько таких стульев, все - пусты. Они были одного размера, но в углу стоял табурет, заставивший меня остановиться. Он был совсем маленький.
Я нес на себе тела без всякого труда. Я ожидал тяжести, но мои мышцы почти не напрягались. Я аккуратно сложил трупы в те носилки, которые мне уже приходилось видеть.
От меня пахло костром и смертью. Запах настолько впитался в мою кожу, что почти сроднился с ним.
Еще одна комната напоминала широкий коридор. В два ряда у стен висели цепи, которые заканчивались крюками. Именно они издавали такой нехороший лязг, который я порой слышал. На крюках висели тела, вроде тех коровьих туш, что мы видим в мясных лавках и скотобойнях. Только тела эти были человеческие, но так туго сжаты верёвками, что кровь очень быстро вытекала из порезов в области вен. Под каждым таким телом был большой стеклянный сосуд.
