– Каким образом они могли такое сделать? – спрашивает Сейди.

– Если верить «Гуглу», то такое невозможно, – отвечаю я, щелкая на иконке «Фейсбука» и переходя к своей «Хронике». – Это-то меня и нервирует. Сканирование на вирусы никаких вирусов не выявило. Кто-то делает это умышленно.

– Покажи мне. Я у себя по-прежнему ничего не вижу.

Я не отвечаю, потому что смотрю на свою «Хронику» и вижу, что там все вернулось в нормальное состояние. Тех публикаций в ней больше нет. Я прокручиваю страничку вверх и вниз и не нахожу их. Держа телефон в руке, я смотрю на Сейди.

– Они исчезли.

– Хорошо. Может, чтобы изменение пароля возымело свой эффект, как раз и нужно столько времени.

– Но они были там совсем недавно – перед тем, как я вышла из дому. Я проверила, потому что хотела показать тебе.

Сейди смотрит на меня. Я почти слышу, как она подбирает в уме правильные слова, прежде чем произнести их вслух.

– Ну, их, по крайней мере, уже нет – это главное.

– Мне хотелось, чтобы ты на них посмотрела!

– Я верю тебе, Джесс. Но сейчас это не так уж и важно, правда? Их больше нет, а это как раз то, чего ты хотела.

– Да. Думаю, да.

– А ты ведь можешь написать письмо в «Фейсбук»? Они, наверное, смогут сообщить тебе, был твой аккаунт взломан или нет.

– Но у меня нет никаких подтверждений! Это будет всего лишь мое голословное заявление о том, что у меня на страничке появлялись какие-то странные публикации, которых теперь уже нет. Раз их уже нет, то в «Фейсбуке» вряд ли станут утруждать себя расследованием данного инцидента.

– Думаю, не станут. Как я уже говорила, это скорее всего какой-нибудь прыщавый тринадцатилетний подросток из Гонконга, который не смог придумать себе более интересного занятия.

Я слышу свист на железнодорожных путях и через пару секунд вижу приближающийся поезд. Сейди права. Мне следует забыть о том, что произошло, – я это понимаю. Но что-то холодное внутри меня не позволяет мне этого сделать. Кто-то совершил поступок, прекрасно понимая, как сильно он меня расстроит. И я не могу оставить это без внимания.

Нина сегодня снова работает вместе со всеми остальными – нами, плебеями – в группе приема клиентов. «Группа приема клиентов» – это очень громкое название для тех, кто снует туда-сюда по кинозалам с пиццами и гамбургерами (более вкусными и более дорогими, потому что в них есть халлуми[9]). Это, по-моему, вроде того, как мусорщиков теперь называют работниками по уборке бытовых отходов, а деревообработку и металлообработку – работой со стойкими материалами в школе. У всех и у всего в наше время должно быть звучное название.

– Ага, сегодня уже без цветов, – говорит Нина, когда я прохожу мимо нее в коридоре.

Я поворачиваюсь и смотрю на нее, пытаясь понять, является ли ухмылка на ее лице ухмылкой человека, чувствующего свою вину.

– Ты ковырялась в моем телефоне? – спрашиваю я.

– Это еще что за вопрос?

– Вопрос, на который я хочу получить ответ. Ты проявляла большой интерес к тому, кто подарил мне вчера цветы.

– Ты в самом деле думаешь, что это интересовало меня настолько, что я стала бы ковыряться в твоих контактах в поисках твоего предполагаемого ухажера?

– Может, тебе захотелось зайти на мою страницу в «Фейсбуке».

– Зачем я стала бы это делать?

– Не знаю. Сама скажи мне. Некоторые люди такое делают.

– Ну, тогда я не из их числа. Меня твоя личная жизнь не интересует. И я предлагаю тебе… – говорит она, выставляя указательный палец в сторону моего лица, – не разбрасываться подобными обвинениями.

Я смотрю на нее, пытаясь понять, говорит ли она правду. Ее крашеные светлые волосы стянуты в хвостик на затылке. При этом кажется, что все ее лицо стянуто к затылку вместе с волосами. У нее одно из тех противных и отчужденных лиц, которые встречаются на фотоснимках подозреваемых в объявлениях «Их разыскивает полиция». Однако, несмотря на ухмылку на устах Нины, я очень сомневаюсь, что у нее хватило бы ума и знаний на то, чтобы взломать мой аккаунт.

– Ну хорошо, давай на этом и разойдемся, – говорю я, уходя прочь.

Я слышу, как за моей спиной она громко цокнула и тихонько ругнулась, но решаю проигнорировать это. Я иду в комнату для персонала, чтобы сделать себе чай, беру чайник, трясу его из стороны в сторону, чтобы понять, есть ли в нем вода, и затем нажимаю на нем на кнопку. Кроме меня, в комнате никого нет. Я знаю, что мне не следует делать этого, но не могу сдержаться: достаю из сумки телефон и захожу на свою страницу в «Фейсбуке».

Те публикации появились снова, и под ними еще больше комментариев: теперь их уже десятки. Целая куча грустных идеограмм и пожеланий упокоиться с миром. Мои пальцы с силой сжимают телефон. Я ничего не понимаю. Этот хакер каким-то образом узнал мой новый пароль? Я захожу в настройки аккаунта и снова меняю пароль. Затем проверяю, не исчезли ли эти публикации, и вижу, что нет. И даты на них – из июля следующего года.

Вода в чайнике уже вскипела, но мне теперь уже не до чая. Я выхожу из комнаты и ищу Сейди.

– Вот, смотри, – говорю я ей, заходя на кухню, где она сортирует пакеты с кетчупом и горчицей. – Они появились снова.

Я едва ли не тыкаю ей дисплеем своего телефона в лицо. Она делает шаг назад, смотрит на телефон, а затем, нахмурившись, переводит взгляд на меня.

– Чокнуться можно, правда? – говорю я.

– Там ничего нет, – тихо говорит она.

Я поворачиваю телефон дисплеем к себе и смотрю на него. Она права. На моей страничке в «Фейсбуке» – лишь моя обычная хроника. Никаких пожеланий упокоиться с миром не видно.

– Я не понимаю! – кричу я. – Они были там минуту назад – когда я находилась в комнате для персонала. Я проверяла.

Сейди смотрит таким взглядом, каким всегда смотрела на меня в тех случаях, когда у меня, как считалось, бывали проблемы с психикой. Взглядом, который говорит: «Я вовсе не хочу тебя обижать, но мне кажется, ты тут что-то путаешь».

– Может, забыть об этом хотя бы на некоторое время, а?

– Я знаю, что это какая-то ерунда, но у меня складывается впечатление, что только я одна и могу их видеть.

Сейди медленно кивает:

– Как я уже сказала – наверное, лучше перестать все время проверять, есть они там или нет.

– Да, – говорю я, кладя телефон себе в карман. – Ты права.

Она улыбается мне, но даже Сейди, у которой большой опыт по части подобных штук, не может скрыть за своей улыбкой охватившее ее беспокойство. Она снова начинает сортировать пакеты с кетчупом и горчицей.

– Эй, – говорю я, – я тебе помогу. Передай мне кетчупы.

12 июля 2017 г. в 20: 37

Я все еще надеюсь увидеть здесь одну из твоих публикаций. Я вижу твои имя и фамилию и думаю, что ты вот-вот разместишь какую-нибудь дурацкую и смешную публикацию, но этого, конечно же, не происходит. Я вижу лишь то, как кто-то пишет о своем сожалении по поводу твоей кончины. Досадно, но ты, я думаю, никогда даже понятия не имела, как много людей тебя любят. Я знаю, что ты иногда вела себя как задиристая нахалка, но в действительности – в глубине души – ты такой не была. Ты была такой же уязвимой, как все мы, каждый из нас. Думаю, даже в большей степени, чем все остальные. Вот почему ты так сильно запала на Ли. Тебе словно не верилось, что кто-то может тебя по-настоящему полюбить. Мне жаль, что ты не знала, что люди вообще-то тебя любят. Взгляни на все это сейчас, Джесс Маунт. Взгляни на всех этих людей, выстроившихся в очередь для того, чтобы сказать, как сильно они тебя любили. Людей, которые убиты горем из-за того, что ты погибла. Это вообще-то нелепо – не так ли? – что люди не говорят тебе таких слов до тех пор, пока ты не умрешь. Даже Нина у нас на работе заплакала, когда узнала о твоей кончине, а ты ведь думала, что она тебя всей душой ненавидит. И я люблю тебя, Джесс. Мы все тебя любим и безумно по тебе скучаем. И не переживай за «Г». Я обещаю тебе, что найду способ о нем позаботиться.