Я снимаю наушники и бросаю телефон на кровать. Потом встаю, подхожу к лэптопу и запускаю сканирование на вирусы. Я оставляю лэптоп в таком состоянии на всю ночь, надеясь, что к утру вся эта ерунда исчезнет.

12 июля 2017 г. Митолройд, Великобритания

Я со сжимающимся от горя сердцем сообщаю, что моя любимая дочь Джесс погибла вчера в результате несчастного случая. Я потерял мою маленькую девочку, и у меня нет слов, чтобы выразить, как много она для меня значила. Единственным утешением для меня служит уверенность в том, что она окажется рядом с ее мамой и что Дебора позаботится о ней. Спи с миром, прекрасная девочка.

Вторник, 12 января 2016 года

Я умерла в результате несчастного случая. Я крепко зажмуриваюсь и затем снова открываю глаза – просто чтобы убедиться, что не сплю. Слова передо мной на экране остаются такими же. Меня охватывает озноб. Проверка лэптопа на вирусы прошедшей ночью выдала однозначный результат: «Вирусы не обнаружены». Возможно, это единственный случай, когда это сообщение вызвало разочарование. Потому что если это не вирус, то что же, черт возьми, это тогда такое? Я уже собираюсь позвонить Сейди, когда до меня вдруг доходит, что в этом нет никакого смысла: она все равно не сможет этого увидеть. Мне придется показать ей эти публикации, когда мы будем ехать в поезде. И она увидит, что я ничего не выдумываю.

Я снова читаю «папины» слова, и у меня на глаза наворачиваются слезы. Мне кажется, он выразился бы именно так, если бы я погибла на самом деле. Перед мысленным взором встает картина, как папа сидит и нажимает двумя пальцами клавиши на своей клавиатуре (он никогда не размещает публикации в «Фейсбуке» через телефон: говорит, что его пальцы слишком большие для телефонных кнопок и что его раздражает предугадывание набираемых слов). Глаза у него красные. Какой-то скомканный лоскут торчит из кармана его любимого серого кардигана, который мама подарила ему на Рождество перед тем, как умерла. Эти публикации вполне реалистичны, даже слишком реалистичны, как по мне. И это мне очень не нравится. Они не кажутся случайными. Непохоже, что какой-то рыскающий по интернету хакер натолкнулся на меня совершенно случайно. Такое ощущение, что тот, кто делает это, выбрал своей целью именно меня осознанно.

И тут, когда я читаю папину публикацию в третий раз, я обращаю внимание на фигурирующую над ней дату: 12 июля 2017 года. Я таращусь на нее довольно долго, а мой мозг в это время пытается «переварить» то, что видят мои глаза. Как кто-то может менять даты в «Фейсбуке»? До этой даты ведь еще восемнадцать месяцев. Ровно восемнадцать месяцев! Я перемещаюсь по страничке до публикаций, появившихся вчера вечером. Когда я читала их, над ними были отметки «2 минуты назад» или «1 час назад». Сейчас же над публикацией Сейди написано «11 июля 2017 года». Мое дыхание становится быстрым и неглубоким. Я набираю в поисковике «Гугл»: «Как изменить даты в Фейсбуке». На меня накатывается волна облегчения, когда я вижу, что вообще-то это возможно. Я читаю, что даты публикаций можно менять в диапазоне прошлого аж до 1 января 1905 года. Однако, читая дальше, я узнаю, что датировать публикацию каким-нибудь днем из будущего невозможно. Никак невозможно.

Кто-то очень сильно пудрит мне мозги. Наверное, это какой-то парень, с которым я ходила в школу, который знает, какие события происходили в моей жизни, и который забавляется, донимая меня таким вот способом. Под папиной публикацией уже появилось несколько комментариев. Один из них – от моей двоюродной сестры Конни, живущей в Италии. Она в конце своей публикации разместила душещипательную идеограмму. Есть также комментарий от повара из ресторана, в котором работает папа: повар этот выражает свое глубокое сожаление по поводу папиной утраты.

Никто не поинтересовался, что же это был за несчастный случай. Меня, возможно, переехал автобус. Именно такой нелепый случай мог произойти с такой рассеянной недотепой, как я. Я же все время пялюсь в свой мобильный телефон. Я ловлю себя на мысленной надежде на то, что смерть моя не была неприглядной, что людям не пришлось соскребать с асфальта мои остатки. Мне бы это не понравилось. Очень даже не понравилось.

Я не собираюсь позволять доставать меня подобным образом кому бы то ни было. Я сообщу об этом менеджерам «Фейсбука», и пусть они выяснят, кто все это вытворяет, и блокируют их. Или же примут какие-то другие меры. Они могут даже обратиться в полицию, если сочтут нужным, или, по крайней мере, пригрозить это сделать. Я просто хочу, чтобы это безобразие прекратилось.

Я надеваю свой домашний халат. Он представляет собой огромное пурпурное пушистое одеяние. Сейди говорит, что я в нем выгляжу как персонаж из мультфильма «Корпорация монстров». Я иду через лестничную площадку в ванную. До меня доносятся звуки движений папы внизу, на кухне. Я пытаюсь выкинуть из головы появившуюся перед моим мысленным взором сцену: он сидит за своим лэптопом и плачет.

Обычно, когда я пользуюсь душем после папы, я делаю воду менее горячей. Он любит принимать очень горячий душ, а я – нет (он и чай пьет очень горячий, а я – нет). Но сегодня я оставляю воду такой, какая она есть, надеясь, что, может, хоть это заставит мой мозг отвлечься от происходящего – пусть и за счет ощущения жжения от бьющей по телу очень горячей воды. Когда я выхожу из душа, кожа у меня раскрасневшаяся куда больше, чем обычно. Я снимаю свое полотенце с сушителя и заворачиваюсь в него. Это один из тех моментов, в которые я всегда вспоминаю маму – вспоминаю, как она вытирала меня насухо после купания в ванне, когда я была ребенком, и пела мне при этом дурацкие песенки восьмидесятых годов.

К тому времени, когда спускаюсь в кухню, папа, как я подозреваю, пьет уже третью чашку кофе за сегодняшний день. Он улыбается, подходит ко мне и целует меня в лоб. Иногда в подобных случаях я отстраняюсь и напоминаю ему, что мне уже давно не семь лет. Сегодня я ничего не говорю, а просто слегка улыбаюсь ему в ответ. Я знаю, что он наверняка еще не заходил в «Фейсбук». Он даже не включает свой мобильный телефон, пока не идет на работу. Впрочем, я уверена, что он не сможет увидеть те публикации. И это для меня – большое облегчение.

– У тебя все в порядке? – спрашивает он.

– Да, хотя спала я не очень хорошо.

– Тебе было холодно? Я дам тебе еще одно одеяло, если хочешь.

– Не надо. Я просто очень долго не могла заснуть.

Он кивает. Я замечаю цветы, стоящие на том же месте на столе, что и вчера вечером. Из-за этих странных событий я почти забыла про Ли.

– Сегодня вечером, наверное, пораньше ляжешь спать, чтобы хорошенько выспаться перед своим грандиозным свиданием, – говорит папа, принося мою кружку и ставя ее передо мной.

– Это вовсе не грандиозное свидание, – говорю я.

– А что же это тогда?

– Прием пищи – только и всего.

– Понятно, – говорит он, подмигивая.

Я опускаю взгляд: я не могу даже смотреть ему в глаза, не думая об этом – о том, каково ему придется, если я умру.

Я, как обычно, встречаюсь с Сейди на платформе. Мы не всегда работаем в одну и ту же смену, но, если график составляет Крис или Лиз, то они оба пытаются сделать так, чтобы мы с Сейди оказались в одной смене. Когда мы с ней учились в средней школе, над нами частенько подшучивали. Учитель английского языка называл нас Джессейди, потому что, как он говорил, мы были неразлучными, как сиамские близнецы. Впрочем, я всегда предпочитала иметь только одну хорошую подругу, чем быть частью какой-нибудь большой компании друзей. Или тройки. Три подруги – это в школе очень даже неудобно, потому что непонятно, с кем же из двух подруг сидеть за одной партой.

– Они разместили публикацию и от лица моего папы тоже, – сообщаю я, засовывая руку в карман, чтобы достать телефон. – В ней говорится, что я погибла в результате несчастного случая. А еще они поставили такую дату, как будто эта публикация размещена в следующем году.