Натаниэль посмотрел на меня так, словно хотел сказать что-то важное, но в последний момент передумал, и его лицо вдруг приобрело выражение великого врача-диагноста. Это было одновременно и немного неприятно, и забавно: «Шастов, мне очень жаль, но у вас шизофрения, и я прописываю вам немедленную лоботомию. Фаллен, скальпель мне».

– Итак, доктор, что вы предлагаете?

– Заставь меня что-нибудь сделать, – решительно произнёс Натаниэль. – Посмотри мне в глаза.

Удивленно вздохнув, я невольно поймал его сосредоточенный взгляд. Это было необыкновенное чувство – я вдруг всем своим существом ощутил, что если захочу, то без всяких усилий смогу сделать Натаниэля своим Фалленом, заставив его беспрекословно подчиниться любому моему приказу.

Сжав зубы, словно от боли, он смотрел на меня бесконечно доверчиво. Мне захотелось отвести взгляд в сторону, но почему-то я не смог этого сделать, как будто одна часть меня не хотела мучить Натаниэля, а другая желала оставить всё как есть.

Это было безумно неправильно, и я прошептал:

– Защищайся, слышишь, защищайся от меня!

Он резко дернулся назад, закрывая глаза, и прошептал с улыбкой:

– Вау, получилось.

Я посмотрел на сеточку сосудов вокруг его радужной оболочки и вместо ответа спросил:

– Скажи, тебе больно?

– Да, – он снова на секунду закрыл глаза. – Но это ведь нормально. Невозможно подчинить кого-то своей воле, не причинив ему некоторое количество боли. Ты же занимался конным спортом и должен знать. Не зря придумали шпоры и хлыстик, правда? Ну а теперь, – Натаниэль вздохнул. – Попробуй понять, о чём я думаю.

Его зрачки снова расширились, предоставляя бесконечную власть над всем существом Натаниэля, и мне опять стало безумно весело. Я изо всех сил постарался сосредоточиться на глазах. Но сколько я ни пытался, всё равно видел в них лишь собственное отражение и больше ничего: никаких мыслей и никаких подсказок.

Мне было весело. Слишком весело. Я знал, что Натаниэлю больно от моего взгляда, но мне всё равно было смешно, как будто его чувства вдруг потеряли своё человеческое значение. Мне уже совершенно не хотелось читать его мысли. И я, нарочно забыв о нашей цели, собираясь испытать свою новую способность контролировать Натаниэля, заставив его сделать что-нибудь опасное, такое, чего бы он никогда не сделал сам. Ещё секунда, и я отдал бы безмолвный приказ, но меня остановило сердитое:

– Хватит.

Это слово ударило меня, словно хлыстик, причинив почти физическую боль.

Я так увлекся самолюбованием и чувством контроля над волей Натаниэля, что сначала даже не понял, кому именно оно принадлежало.

Растерянно оглядевшись по сторонам, я посмотрел на Фаллена, который презрительно отвернулся. Мне стало так неприятно, как будто я сделал что-то ужасное. Непростительное и жестокое.

Я ожидал осуждения и в натаниэлевском взгляде, но в покрасневших, полных слёз глазах читался только короткий вопрос:

– Ты ничего не увидел, да?

Я отрицательно покачал головой.

Натаниэль сделал несколько неуверенных шагов назад и сел на диван, уронив голову на его мягкую спинку. Я точно знал, что Натаниэль заснул, знал потому, что со мной такое тоже случилось. Один раз.

Почему-то я подумал об этом только сейчас, грустно рассматривая немного растерянного Натаниэля. Странно, но воспоминания о том дне почему-то надолго стёрлись из моей памяти, а теперь возникли вновь, словно всё это случилось со мной заново.

Мне было одиннадцать лет, когда в мои руки нечаянно попал учебник по психопатологии. Я прочитал его так же внимательно, как и все книги, которые тогда мог найти. Сказать, что я испугался, после того как познакомился с некоторыми отнюдь не детскими диагнозами, – ничего не сказать. Я примерил на себя многие из них.

Удивительно, но тогда меня почему-то не смутило наличие Фаллена, а напугали только привычные голоса в голове. Я безумно захотел выяснить, кто они и откуда взялись внутри меня, но спросить было некого. Можно было себе представить, что бы ответил отец, расскажи я ему про то, что слышу голоса. Фаллена я тоже не мог спросить – к одиннадцати годам он стал моей тенью, тёмной и безмолвной фигурой за правым плечом, но не более. На тот момент Фаллен уже давно перестал мне быть другом, почти растворившись в равнодушии мира. Я был один.

Не зная, что делать и где искать помощи, я сел перед зеркалом и яростно посмотрел самому себе в глаза, словно во мне были скрыты ответы на все вопросы.

На секунду я увидел худого голубоглазого блондина, напуганного как будто собственным отражением. А ещё через мгновение мне стало ужасно больно смотреть вперед: глаза покраснели от полопавшихся сосудов, а сам я, наоборот, побледнел и, уронив голову на руки, заснул, провалившись в темноту.

Проснулся я от прикосновения Фаллена, возникшего рядом со мной, словно из прошлого. Он снова был ярким, а я мог слышать всё, о чём он думает вместе со мной.

– Привет, – произнесли мы вслух одновременно, и я впервые за долгое время искренне улыбнулся.

С того дня люди вокруг снова начали светиться, а голоса в голове зазвучали ещё громче, но я больше не пытался их слушать, считая частью своего нормального сознания.

Я посмотрел в глаза Натаниэля, но не увидел ничего, кроме темноты его зрачков. Сколько я ни пытался разглядеть в них что-нибудь, какие бы вопросы ни задавал, ответом мне было лишь молчание. Казалось, я мог бы вечно смотреть в эти карие глаза, но никогда даже не приблизиться к тому, чтобы заглянуть в мысли Натаниэля.

– Ничего не получилось, да? – устало произнёс он, почти в точности повторяя свой вчерашний вопрос, и мне ничего не оставалось, как снова кивнуть в ответ.

– У нас не выйдет, да? – проговорил Натаниэль осуждающим тоном. – Ты ведь не можешь читать мои мысли, правда? Ты можешь только внушать свои. Ты скорее убьешь меня, чем чему-то научишься. Конечно, с твоими-то способностями приказывать легко. Почти так же легко, как причинять боль. Контроль, вот что тебе нужно. Тебе не нужен ни я, ни знания. Только контроль, – он пронзил меня своим взглядом насквозь, как будто сам без всякого труда проник в самые сокровенные уголки моего воспаленного сознания.

Я не узнавал его, словно это говорил не Натаниэль, а кто-то совсем другой.

Мне отчаянно захотелось доказать, что он ошибается, но на этот раз Натаниэль не верил в меня. Более того, он ненавидел меня так же сильно, как я сам ненавидел себя.

– Да, ты особенный, – он отчеканил каждое слово. – Но твоё существование бессмысленно: ты не принимаешь никаких решений и ни за кого не борешься. Тебе нужно столько всего сделать, но ты стоишь на одном месте. Мир не станет хуже, если ты исчезнешь, потому что пока ты только тратишь своё время и время Вселенной. – Натаниэль снова с вызовом посмотрел мне в глаза и произнес язвительно: – Научись управлять собой, прежде чем лезть в головы другим.

Я не выдержал его взгляда, чувствуя себя беспомощным и потерянным и одновременно осознавая, что говорю вовсе не с Натаниэлем. Я словно стоял перед бесконечным зеркалом, стараясь не смотреть в собственные голубые глаза: идеальные, холодные и сильные, такие как невероятно глубокий океан, в котором отражаются звёзды.

Почему-то мне захотелось прикоснуться к ним. Я протянул руку вперёд и дотронулся до ледяной поверхности. Но это было не бесконечное зеркало, а обыкновенное оконное стекло.

Ещё мгновение назад я спал, прислонившись к нему щекой, а мой сон словно был продолжением реальности, потому что на небе, нависшем над уснувшим городом, тоже сияли звёзды.

– Ты боишься смерти?

Я постарался как можно более равнодушно пожать плечами.

– Ты не думал об этом, – ответил Натаниэль на собственный вопрос за меня, снова делая вид, что как будто знает всё на свете.

Мне захотелось сказать холодное «нет, не думал» и закончить этот разговор, потому что в словах Натаниэля, кроме какой-то бесконечной уверенности в их необыкновенной важности, было ещё и что-то неуловимо печальное, словно он задавал вопрос, как бы немного прощаясь со мной.